Страница 24 из 85
Едва Передовой отряд вышел из ущелья, и вот они, горы. Высокие, в зелёном лесном массиве. Гранитные скалы, леса, поляны, на которых вольно разросся дикий шиповник. Разлапистые деревья грецких орехов, а у вершин альпийские луга: сочные травы с крупными и мелкими цветами, жёлтыми, синими, белыми и красными, отчего всё казалось застеленным огромным, искусно сотканным ковром.
— Выпаса-то!— вздыхали солдаты.
Вышли к деревне Присово, что в Предбалканьи, где начинался путь в село Хайнкией, полкам дали отдых. Отряд подтянулся, явились болгары-проводники. Гурко собрал командиров:
— На марше не растягиваться, господа. Арьергард поведёт генерал Раух. — Иосиф Владимирович перевёл взгляд на есаула Баштанникова. — Ваши казаки-пластуны пойдут в авангарде. Следом ваша дивизия, граф. — Посмотрел на генерала Шувалова. — Замкнёт колону кавалерия. Где пушкам проходить трудно, пехота в помощь. И ещё раз, господа офицеры, ни одного отставшего.
— Ваше превосходительство, — обратился к Гурко Столетов, — пустите наперёд моих ополченцев. Они рвутся в дело.
— Похвально, генерал, что вы ратуете за своих воинов. Вам, Николай Григорьевич, после взятия Хайнкией, с 27-м Донским полком держать здесь оборону в случае появления неприятеля.
Поручик Узунов стоял с болгарскими проводниками и хорошо слышал разговор генералов.
— Но, Иосиф Владимирович...
— Никаких «но», Николай Григорьевич. Нам предстоит серьёзное дело, и при всём моём уважении к болгарским воинам здесь я могу положиться только на российского солдата. Болгарским воинам ещё надлежит обстреляться. Убеждён, они ещё успеют показать себя, так и передайте ополченцам.
— Иосиф Владимирович, это болгарская земля, дружинники будут биться за неё до последней капли крови.
— Разве мы лишаем их возможности сражаться за свою родину? Их патриотический порыв заслуживает глубокого уважения. Оставляя вас здесь, убеждён, в случае наступления противника на перевал болгарские воины и донцы удержат позиции. — И, повременив, добавил: — Вы, Николай Григорьевич, прекрасно понимаете: Хайнкией слабая ниточка, которая на сегодня будет соединять наш отряд с Дунайской армией, когда мы окажемся в Забалканье.
— Разрешите отдать распоряжение, Иосиф Владимирович?
— Поезжайте, не будем терять времени, начнём марш. Да и усачи заждались. — Гурко указал на проводников. — Видите, поглядывают нетерпеливо.
Солнце коснулось вершин деревьев, как труба пропела команду и лагерь ожил.
Столетов отъехал, а Раух кивнул ему вслед:
— Может, Иосиф Владимирович, одну из его дружин пошлём с авангардом?
— Нет. На той стороне перевала я намерен дать простор кавалерии. Конной атакой мы овладеем селением Хайнкией...
В окружении штаба Гурко смотрел, как первыми стали подниматься к перевалу пластуны. Казаки шли легко, подоткнув полы черкесок под узкие наборные пояса... И вот уже первые роты вступили на узкую каменистую тропу.
Осторожно прижимаясь к скалам, уходили солдаты в гору. Тропинка, петляя, вела к ослепительно белеющим вершинам, терялась в угрюмо насупившихся горах, где гулял пронзительный ветер и клочьями зависали на скалах рваные тучи, а под обрывом рокотали бурные реки.
В батареях снимали с лафетов орудия, опорожняли зарядные ящики» Орудийная прислуга готовилась нести пушки на руках.
— Распорядитесь помочь им, — бросил Гурко адъютанту. — Снаряды раздать по ротам. Пусть батальонные пустят наперёд кашеваров, возьмём Хайнкией, накормим солдат горячей пищей. Поди, от сухариков зубы поисточились... — Гурко повернулся к штабным офицерам: — Ну-с, господа, пора и нам на ту сторону...
За стрелками, ведя коней в поводу, тронулась конница, а следом к Хайнкиею пошли дружины. Солдаты арьергарда напутствовали их: — В добрый путь, братушки!
Генерал Столетов отдавал указания своим командирам:
— Первой и пятой дружинам прикрыть выходы на, перевал, данную задачу возлагаю на вас, полковник Вяземский. В резерве дружина капитана Попова... За Хайнкией мы в ответе... — Повернулся к начальнику штаба: — Я верю в болгарского воина.
— Разделяю вашу точку зрения, — согласился подполковник Рынкевич. — Убеждён, турки не предпримут попыток отбить перевал.
— Подполковник, — прервал Рынкевича Столетов, — мы не можем полагаться только на интуицию. Туркам известны на Балканах все тропы, и кто поручится, что они не попытаются отрезать генерала Гурко от основных сил...
Заходящее солнце косыми лучами тронуло вершину гор. Гурко заметил:
— Пейзаж не для солдата, а для кисти художника Верещагина.
— Пожалуй, — согласился с ним Скобелев.
Иосиф Владимирович приподнялся в стременах, обратился к проходившим солдатам:
— А что, братцы, пожалуй, здесь и шинелишки сгодятся?
— Раскатаем, ваше превосходительство! — ответил за всех бойкий солдат.
Всё выше и выше поднимался Передовой отряд в горы. Крутая тропинка местами вилась над самым обрывом. Лошади пугливо косились, храпели. Солдаты жались к увалам. Стоян то и дело поглаживал коня по холке, успокаивал.
Лунная ночь спустилась над перевалом. Небо в крупных звёздах и синее. А над Санкт-Петербургом, думает Иосиф Владимирович, звёзды мелкие и небо белёсое.
Гурко и Скобелев спешились, повели коней в поводу. Иосиф Владимирович спросил:
— Вы, Михаил Дмитриевич, нередко бравируете, со смертью играете. Перед кем красуетесь?
Скобелев рассмеялся:
— Нет, ваше превосходительство, не бравирую я, хочу показать солдатам: бояться пули не следует, на врага надо идти смело. Коли же пуля либо штык достанут, так и умирать надо красиво... А меня не убьют, я в свою звезду верю...
Гурко промолчал, лишь усаживаясь в седло, сказал:
— Нет, любезный Михаил Дмитриевич, смерть может быть и нелепой, и тогда не случиться бы лиху, не подставить бы солдат под пули. А солдата беречь надобно...
Мимо, обходя гору, шла драгунская бригада, за ней потянулась 4-я стрелковая бригада. Солдаты переговаривались:
— Эк, внизу теплынь, а тут, вона, в горах, снега...
— Глаза слепнут, братцы!
— Всю обувку в горах порвали. Вона, сапоги каши просят.
— По такой стежке вниз босыми спустимся.
— Ты ещё спустись. Не доведи Бог, турок вон ту гору оседлает и на выбор постреляет.
— Всех до едину положит...
Спуск оказался труднее подъёма. Ноги скользили на мелких камнях, от усталости дрожало тело. Жалобно ржали кони, садились на зад, упирались передними копытами в каменистую тропу.
Гурко подбадривал солдат:
— Скоро конец пути, братцы. А там привал, еда горячая, сон. Помните, как суворовские богатыри Альпы-горы одолели. Будем их достойны.
К утру, спустившись с перевала, стрелки заняли оборону, а драгуны и казачья бригада повели наступление на селение Хайнкией.
Никак не ожидали турки на этом перевале русских войск. Державший оборону турецкий табор от удара конницы отступил. На помощь из Твердыни прибыл ещё один табор. Но и он был отброшен.
Обеспечив оборону Хайнкиея и дав отряду отдых, Гурко принялся изучать обстановку. По сведениям, главные силы Сулеймана-паши скоро должны причалить в портах, и тогда, конечно, часть их двинется на Передовой отряд. Уже первые таборы из бригады Ариф-паши и Салиля, высадившиеся в Деде-Агача, выступили в направлении Нового Тырново и Семенли.
Черногорская кампания не слишком ослабила армию Сулеймана, морской путь не отразился на солдатах.
Анализируя сложившуюся ситуацию, Гурко пришёл к выводу: необходимо как можно быстрее овладеть Шипкой и, соединившись с дивизией, наступавшей из Габрово, остановить Сулеймана-пашу.
Изложив свой план на военном совете, Гурко велел начать подготовку к наступлению на Казанлык, предварительно проведя демонстрацию в Новой Загоре.
— В Новой Загоре, — говорил он, — по данным разведки, располагаются пять таборов, в Казанлыке около десяти, столько же обороняют Шипкинский перевал. Не разбив таборы в Новой Загоре, мы не можем идти на Казанлык. Демонстрацию в Новой Загоре поручаю генералу Рауху.