Страница 122 из 150
Это осадило вождя. Начальник Генштаба объяснил ему, что к началу наступления он должен иметь не менее полутора боевого комплекта снарядов и мин для 2-й гвардейской армии, а для остальных армий — два с половиной комплекта.
Сталин, подумав, уступил, но пожелал уточнить сроки.
— 2-я гвардейская армия генерала Захарова пятого мая начнёт наступление на вспомогательном направлении, а седьмого мая — генеральный штурм Севастополя! — отрапортовал маршал.
— Хорошо! — одобрил Верховный. — Возможно, завтра ближе к вечеру я вам позвоню, надо будет посоветоваться...
Что имел в виду Сталин? Он хотел знать, каковы соображения Генштаба по плану летней кампании. В Ставку были приглашены маршал Жуков, генерал армии Антонов, маршал бронетанковых войск Федоренко, командующий ВВС Красной Армии генерал-полковник Новиков и заместитель Председателя СНК Малышев. Заместитель начальника Генштаба Антонов сделал краткий обзор по всем стратегическим направлениям, высказал соображения Генштаба о возможных действиях немецких войск в летней кампании 1944 года. Маршал Жуков, согласившись с основными выводами Антонова, обратил внимание Сталина на группировку немецких войск в Белоруссии.
— Если мы её уничтожим, — сказал он, — то рухнет вся устойчивость обороны противника на всём его западном стратегическом направлении.
Верховного заинтересовала эта идея, и он сожалел, что на этом совещании нет маршала Василевского. Он вызвал Поскрёбышева и распорядился соединить его с Василевским. Через пять минут связь дали.
— Здравствуйте, — начал Сталин. — У меня находятся Жуков и Антонов. Вы не могли бы прилететь посоветоваться о плане на лето? Нет? Готовите штурм Севастополя?.. Ну, хорошо, оставайтесь, но пришлите свои предложения на летний период.
Положив трубку, Верховный произнёс:
— Через восемь—десять дней Василевский обещает покончить с крымской группировкой противника...
— Что, уезжаете от нас? — забеспокоился Толбухин, когда Василевский закончил разговор с Верховным.
— В Ставке обсуждается план летней кампании, и я, как начальник Генштаба, должен был высказать товарищу Сталину свои соображения, поэтому он просил меня прилететь в Ставку хотя бы на несколько часов. Но не мог же я бросить тебя, Фёдор Иванович, в такой ответственный момент! Вот-вот начнётся штурм Севастополя...
— Балуете вы меня, товарищ маршал, — смутился Толбухин. — Но, если честно, я бы не хотел, чтобы вы уезжали даже на час...
В эту ночь разведчики доставили на КП фронта «языка». В кармане его куртки нашли обращение к немецким войскам нового командующего 17-й немецкой армией генерала Альмендингера.
— Хотите прочесть? — Толбухин отдал Василевскому листок.
«Фюрер поручил мне командовать 17-й армией, — читал про себя Александр Михайлович. — Я получил приказ защищать каждую пядь Севастопольского плацдарма. Я требую, чтобы все оборонялись в полном смысле этого слова, удерживали бы каждую траншею и каждый окоп... Да здравствует фюрер!»
— Запоздал генерал Альмендингер со своим горячим словом! — Василевский вернул листок Толбухину. — Завтра, девятого мая, с восьми утра начнём штурм города.
В первый же день боев немецкая оборона рухнула и войска вышли к бухте Стрелецкой, а на другой день над Севастополем взвился красный стяг! Маршал Василевский стоял на вершине горы и в бинокль наблюдал, как бойцы вели колонну пленных немцев.
Казалось бы, Василевскому было чему радоваться. Но в самый последний момент произошла трагедия, которая ему даже не снилась. В первый день освобождения Севастополя машина, где находился Александр Михайлович, в районе Микензиевых гор наскочила на немецкую мину. Взрыв был такой мощности, что машину разорвало на части, а те, кто в ней был, оказались на земле. Шофёру лейтенанту Смирнову повредило левую ногу. Василевский сидел рядом с ним в кабине, ему ушибло голову, осколки разбитого стекла поранили лицо... Он лежал на земле, и когда пришёл в себя, понял, что случилось. Кружилась голова, к горлу подступала тошнота. Адъютант маршала, сидевший на заднем сиденье, к счастью, не пострадал. Он помог Василевскому подняться и тут же сообщил о его ранении генералу армии Толбухину. Тот отдал приказ доставить начальника Генштаба и его раненого водителя в штаб фронта, где им оказали медицинскую помощь.
— Рана заживёт быстро, и я ещё спляшу! — улыбнулся Василевский через силу.
Но приговор врачей был суров: немедленно отправить в Москву!
На другой день генерал армии Толбухин провожал Василевского к самолёту. Обнялись на прощание.
— Александр Михайлович, ты уж меня, чудака, не забывай, ладно? Будешь здоров — дай знать! Фронтовая рана — она не всегда злодейка... А за твою помощь спасибо!
Толбухин задержал в своей руке ладонь Василевского. Она была холодной как лёд.
Прилетел в Москву Василевский под вечер и был удивлён, что его встречал генерал армии Антонов. Увидел он его в иллюминатор на лётном поле, когда «Дуглас», пробежав по земле несколько метров, остановился. Василевский вышел из самолёта, лицо у него было наполовину забинтовано. Он как-то неуклюже подал Антонову руку и грустно спросил:
— Откуда ты узнал?
— В Генштаб звонил генерал армии Толбухин.
— А Сталину он звонил?
— Нет.
«Тогда Верховный ничего не знает», — повеселел Василевский. Сидя в машине, он коротко рассказал Антонову, как его ранило, потом вынул из саквояжа пакет:
— Это отдай товарищу Сталину, когда пойдёшь к нему на доклад по обстановке на фронтах. Если он спросит, где я, скажи, поехал в госпиталь на перевязку. Я сейчас туда еду.
— Хорошо, Александр Михайлович, я всё сделаю, но если вас положат в госпиталь, дайте, пожалуйста, мне знать.
— Ну что там у нас на фронтах? — весело поинтересовался Верховный, когда Антонов вошёл к нему.
— Вам пакет от маршала Василевского...
Сталин раскрыл пакет, в нём — записка и два листа бумаги, исписанные мелким почерком. «Товарищ Сталин, — читал Верховный записку маршала, — направляю вам свои предложения по летней кампании, как вы и потребовали. Извините, что не смог лично прибыть в Кремль: сегодня утром в Севастополе моя машина наскочила на мину, взрывом её разбило, я был ранен. С уважением, маршал Василевский. 10 мая 1944 г.» Свернув записку, Сталин взглянул на Антонова:
— Вы видели своего начальника?
— Я встречал его на лётном поле.
— Куда он ранен?
— У него забинтована голова и почти всё лицо. Он поехал к врачам в госпиталь.
Сталин вызвал Поскрёбышева и распорядился соединить его с начальником Главного военно-санитарного управления генералом Смирновым. Тот был на месте и сразу ответил.
— Товарищ Смирнов, вам известно о ранении маршала Василевского?
— Известно, товарищ Сталин. Мне звонил генерал армии Толбухин из Севастополя. Вам доложить ещё не успел.
— Как самочувствие товарища Василевского?
— Жизнь его вне опасности. Лёгкое ранение головы, лица, левой руки. Я сейчас его осматривал...
Сталин резко снял трубку аппарата ВЧ, позвонил в Севастополь Толбухину. Поинтересовавшись обстановкой на фронте, он спросил:
— Почему мне не доложили о ранении маршала Василевского?
— Он запретил мне это сделать, сказал, что сам вам позвонит.
— Кому вы подчиняетесь, мне или маршалу Василевскому?
— Виноват, — грустно отозвался Толбухин.
Сталин с минуту помолчал, потом сообщил, что в час ночи Москва будет салютовать войскам 4-го Украинского фронта в честь освобождения Севастополя.
— Хорошо вы провели операцию. Объявляю вам благодарность! Надеюсь, что в новых сражениях вы снова проявите свой талант военачальника.
Ранение оказалось лёгким. Василевский полежал три дня дома, отдохнул, набрался сил и, хотя перевязку не снял, вышел на службу.
— Я здоров, Иосиф Виссарионович, и готов трудиться в полную силу, — совсем не по-уставному сказал он.