Страница 142 из 157
На Дальнем Востоке лето 1951 года выдалось жарким. Во Владивостоке в полдень нещадно пекло солнце, воздух накалялся, казалось, нечем было дышать.
— У нас тут, как в Севастополе — жарко. — Вице-адмирал Кузнецов предложил начальнику штаба Касатонову боржоми из холодильника. — Хочешь?
— Не откажусь, Николай Герасимович. К тому же нам работать еще долго.
Они обсуждали план предстоящих летних учений на флоте. В это время Кузнецову и позвонил адмирал Юмашев. Иван Степанович спросил, как дела, готовы ли корабли и авиация к учениям.
— Этим сейчас и занимаюсь, — ответил комфлот. — Завтра встречаюсь с маршалом Малиновским и его генералами, чтобы уточнить некоторые детали.
— Поручи это Касатонову, а сам вылетай в Москву, — вдруг сказал Юмашев. — До встречи!..
Положив трубку, Кузнецов ощутил озноб. Что там случилось? Какие только мысли ни терзали Николая Герасимовича, пока он летел в Москву! Вспомнилось недавнее заседание Высшего военного совета. Сталин то и дело бросал реплики в адрес Юмашева, который докладывал о положении дел на флотах.
— С тех пор, как вы, товарищ Юмашев, возглавили руководство флотом, дела не улучшились, — резко произнес Сталин.
— Мы стараемся, но не все зависит от нас, — тихо обронил Юмашев.
— Почему «мы»? — с горячностью спросил вождь. — Я имею в виду вас, военно-морского министра. Не надо прятаться за спины других… Правительство не может мириться с недостатками, которые есть на флотах…
После заседания Юмашев пригласил Николая Герасимовича к себе.
— Слышал, как распекал меня вождь? — хмуро спросил он. — Достается мне, ох как достается! А тут, как на грех, недавно угодил ему в лапы. Был день рождения, ну и хватил лишку. Вдруг звонок: срочно прибыть в Кремль!.. Застыл в кабинете у двери и не подхожу к Хозяину. Тогда он подошел ко мне так близко, что в его глазах я увидел пылающие искры. «Вы что, выпили, товарищ Юмашев?» — спросил он. Я сказал, что отмечал свой день рождения. — Иван Степанович передохнул. — Отправил меня домой да еще крепко выругался. На другой день я был у него, извинился. Но это ничуть мне не помогло.
«Юмашев тогда был чем-то расстроен», — подумал сейчас Кузнецов. Он выглянул в иллюминатор — подлетали к столице.
А через час Кузнецов уже беседовал с комфлотом. Иван Степанович сказал, что будет заседать Главный военный совет.
— Твой друг по войне адмирал Левченко, главный инспектор ВМС, написал Сталину рапорт. О чем? — Юмашев усмехнулся. — Гордей Иванович считает, что Военно-морское министерство и Морской генштаб плохо руководят флотами. Да, так и написал — плохо! Вот и решил Хозяин во всем разобраться.
— Но ведь многие проблемы на флотах до сих пор не решаются, и тут Левченко прав, — возразил Николай Герасимович.
— Разве я этого не знаю? — обиделся Юмашев. — Не раз докладывал Булганину, а что толку? Он советовал мне идти к товарищу Сталину. А попасть к нему, сам знаешь, нелегко…
Главный Военный совет проходил остро. Выступили многие адмиралы. Взявший слово Сталин признал, что мы отстаем от крупных морских держав на семь-восемь лет, и потребовал наверстать упущенное. Адмиралов Юмашева и Головко он подверг резкой критике, что означало их неизбежную смену.
— Иван Степанович Юмашев, — говорил Сталин, — человек чистой совести и чести, большой отваги и храбрости, человек редкой доброты, но не министр. Все дело он перепоручил помощникам, а власть выпустил из рук. Помощниками не руководит, часто болеет. Головко же хватается за все сам, а дело от этого страдает.
Комиссия, составленная по предложению Сталина из тех, кто выступал, а также Маленкова и Берии, избрала кандидата на должность военно-морского министра. Им стал командующий 5-м ВМФ вице-адмирал Кузнецов. Но узнал об этом Николай Герасимович, когда его вызвали в Кремль. В кабинете кроме самого Хозяина находились Маленков, Василевский, Булганин и Микоян.
— Прибыл наш «подсудимый». — Сталин поднялся из-за стола, протянул руку. — Здравствуйте, товарищ Кузнецов!
— Здравия желаю, товарищ Сталин…
— Так-так, значит, «товарищ Сталин», — буркнул Хозяин и взглянул на министра Василевского. — Вот и моряк, видимо, забыл, какое у меня воинское звание.
— Виноват, товарищ Генералиссимус Советского Союза, — поспешил извиниться Кузнецов.
Пока Сталин просматривал какие-то документы, Микоян спросил:
— Как там на Тихом океане, Николай Герасимович?
— Корабли плавают, стреляют, Анастас Иванович. Идет интенсивная боевая учеба. Чрезвычайных происшествий или каких-либо аварий на флоте нет.
— И не должно быть, — буркнул Булганин, поглядывая на вождя.
Тот закурил трубку.
— У вашего преемника плохо идут дела, товарищ Кузнецов, — заговорил Сталин. — Должность военно-морского министра оказалась ему не под силу. Поэтому решено назначить вас. Что скажете?
У Кузнецова екнуло сердце, щемящая радость заполнила душу. Он растерянно смотрел то на Хозяина, то на Маленкова. Потом на одном дыхании выпалил:
— Благодарю за доверие!
— Вот это по-большевистски! — Сталин выдохнул дым. — Завтра с утра принимайте дела. Только не задирайте нос…
— Я беру его на поруки, — подал голос Микоян.
— Ну если так, тогда все будет хорошо. — Сталин прошелся по ковровой дорожке, остановился рядом с Кузнецовым. — Кого бы вы рекомендовали на свое место?
— Пантелеева Юрия Александровича, — сразу ответил Кузнецов. — Сейчас он начальник Военно-морской академии…
— Только не говорите мне общих слов вроде «адмирал мыслящий, работящий» и прочее.
Кузнецов насмешливо скосил глаза.
— Но адмирал Пантелеев действительно мыслящий человек, я имею в виду главное — его оперативную подготовку. Достаточно сослаться на конвойную операцию, которую он провел в Арктике в октябре-ноябре сорок четвертого года. Надо было вывести в Белое море ледоколы «Сибирь» и «Северный ветер».
— Это тот «Северный ветер», который нам построили американцы и который прибыл в Арктику через Дальний Восток?
— Он самый, — подтвердил Николай Герасимович. — На конвой нападали немецкие подводные лодки, но все их атаки были локализованы кораблями охранения. Конвой прибыл в Белое море без потерь.
— Ну что ж, будем назначать товарища Пантелеева. — Сталин распорядился, чтобы Кузнецов вызвал адмирала в Москву. — Как прибудет, заходите ко мне.
Оба адмирала возвращались в наркомат молча. А когда вошли в кабинет, Юмашев бросил на стол черный портфель и грустно произнес:
— Вот и кончилась моя карьера. У тебя, Николай Герасимович, принимал дела, тебе и сдаю.
— Меня ведь тоже снимали с должности, судили, — сказал Кузнецов. — Это происходило на ваших глазах.
Почувствовав упрек, Юмашев вскинул брови.
— Что я мог сделать, если этим делом заправлял вождь? Не мог я тогда тебе помочь, и ты душу мне не трави! Не мог — и все!
Приняв дела, Кузнецов остался довольным.
— Ну вот, кажется, и все, — произнес Юмашев, горестно сжав губы. Но вот он разжал их и, глядя в упор на коллегу, спросил: — Все ясно? Может, что не так, тогда скажи.
— Да нет, все так. — Николай Герасимович закрыл папку.
— Хочешь, дам совет?
— Говори, Иван Степанович!
— Не возражай Сталину. Не любит он, это я испытал на своей шкуре. И держись подальше от Булганина. Интриган, скажу тебе…
— Поживем — увидим, Иван Степанович, — ответил чистосердечно главком. — Для меня флот — моя судьба, ему и служу…
Кузнецов постоял у открытого окна, размышляя. Но тут вошел начальник Главпура ВМС адмирал Захаров. Он сказал, что адмирал Пантелеев будет в наркомате через час-полтора.
Но Николай Герасимович уже думал о другом.
— Семен Егорович, на носу День Военно-морского флота. Надо бы издать праздничный приказ.
— Я набросаю текст.
— Нет, — мягко возразил Кузнецов. — Приказ напишу сам. Вас вот о чем попрошу. Вместе с адмиралом Головко обсудите, кого нужно поощрить за добросовестную службу. А кого поощрить на флотах, пусть решат сами командующие. Не мешает вовремя отметить доблесть людей. Не о себе же нам думать! Как это у Шиллера: «Храбрый муж думает о себе в последнюю очередь». Давайте будем с вами храбрыми мужами.