Судьба генерала

   — Да, это был мой брат. Он уже издал книгу, в которой много пишет и о вас, сравнивая ваше высокостепенство с Филиппом Македонским, а вашего сына — с Александром Македонским.

Мухаммед-Али расплылся в довольной улыбке. Он был очень чувствителен к лести.

   — Я хотел бы добавить, раз уж речь зашла об Александре Македонском, он две тысячи лет назад завоевал Египет и считал его самой большой жемчужиной в своей короне, а ведь обладал почти половиной тогда известного людям мира, — проговорил Муравьёв настойчиво. — Вот и хотел я спросить вас, ваше высокостепенство, зачем вам менять такую прекрасную страну на османский престол, который и так шатается всё последнее время от выступлений непокорных народов?

   — Откуда вы взяли, что я хочу оставить Египет?

   — Ну, ведь если вы захватите Стамбул и сядете на османский престол, то вам придётся оставить Египет. А на него уже нашлось много охотников. Вот, например, англичане уже рассчитывают превратить его во вторую Индию, выпихнув отсюда и ваших друзей французов.

   — Откуда вы это взяли? — выпучил глаза от удивления экспансивный старик.

   — Вот, прочтите, — подал паше бумагу генерал. — Это выдержки из донесения английского посланника своему шефу в Лондоне виконту Пальмерстону. Здесь он прямо говорит об английских намерениях захватить Египет, если вы, паша, обоснуетесь в Стамбуле. Вот эти строки я вам могу оставить, подумайте и над ними, перед тем как дадите мне ответ на слова моего императора.

Мухаммед-Али быстро прочитал документ и забегал по комнате.

   — Но может быть, это все ваши выдумки, чтобы поссорить меня с союзниками?

   — Никакие они, эти англичане и французы, не союзники вам, они уже давно вас предали тайно, а скоро предадут и на глазах всего мира, — ответил сурово Муравьёв. — А что касается этого документа, то его перехватили сами турки и сняли с сего любопытного послания копию. А вот как оно ко мне попало, я умолчу, но, клянусь моей честью, всё, что я вам дал, переведено слово в слово с английского языка.

Генерал встал, чтобы откланяться. Но болтливый паша ещё долго не отпускал приглянувшегося ему умного, прямого и не церемонящегося с ним русского военного. Уж больно он не походил на льстящих ему в каждой фразе вкрадчивых и корыстолюбивых дипломатов из Европы, во множестве увивающихся при его дворе. Муравьёв еле вырвался из дворца правителя Египта.

На следующий же день Николай Николаевич передал паше через консула Розетти, что настаивает на скором ответе. 4 января Мухаммед-Али вновь принял понравившегося ему русского генерала.

Старик опять в своей экспансивной манере принялся уверять Муравьёва, что он отнюдь не собирается свергать султана.

   — Я его верный бендэ (слуга)! — восклицал паша и бегал стремительно по комнате, устланной коврами.

Полы роскошного, вышитого золотом кафтана развевались по сторонам. Широкие алые шаровары переливались в солнечных лучах, падающих сквозь резные орнаменты полуприкрытых ставень. Золочёный тюрбан съехал куда-то набок. Несмотря на зиму, было довольно жарко. Листья пальм шелестели под окнами на ветру, дувшем с моря.

   — Ну так подтвердите свои слова делом! — в тон паше горячо воскликнул Николай Николаевич. — Отдайте приказ войскам в Анатолии остановиться. Зачем вам загребать горячие каштаны для каких-то проходимцев из Лондона и Парижа?

Мухаммед-Али остановился, пристально посмотрел на генерала и, схватив с низкого столика колокольчик, нетерпеливо позвонил. Вошёл молодой человек в красной феске и синем мундире с алмазным якорем на груди. Паша быстро продиктовал ему приказ своему сыну Ибрагим-паше об остановке движения армии к Стамбулу. Старик нетерпеливо подписал бумагу и приложил к ней печать, висящую у него на поясе.

   — Я прошу двадцать дней, чтобы приказ мой дошёл до всех частей, только после этого срока я буду отвечать за всё, что делается в моей армии в Анатолии, — проговорил громко, почти выкрикнул паша и подал знак своему секретарю удалиться.

Молодой человек поклонился и выскользнул вместе с приказом из комнаты.

   — Добрая воля, с какой вы исполнили требование моего государя, служит лучшим поручительством в успехе дела, — удовлетворённо проговорил генерал. — Я доложу государю императору, что Мухаммед-Али с покорностью принял изъявление воли Его Величества, в доказательство чего он немедленно остановил военные действия и захотел приступить без потери времени к мерам примирения, в успехе коего был совершенно уверен. Так ли, ваше высокостепенство?

   — Так, точно так, — проговорил недовольно паша и, взяв под руку настырного русского генерала, стал ходить с ним по комнате и беседовать.

На следующий же день Муравьёв проверил, отправлен ли приказ в войска. Оказалось, что несколько нарочных ещё ночью умчались по дороге на Восток к Палестине, через которую вели все дороги в Анатолию. Через несколько дней удовлетворённый Муравьёв отправился в Стамбул. После отчаянного шторма у берегов Африки потрёпанный русский корабль всё же прибыл к Босфору во второй половине января. И уже в турецкой столице Николай Николаевич узнал, что Ибрагим-паша остановил свои войска в нескольких переходах от Стамбула. Но султан тем временем уже дал согласие русскому послу на присылку флота и десанта на берега Босфора. И 8 февраля только что прибывший французский посол адмирал Руссен, бодрый, рослый мужчина, чуть не упал в обморок, когда утром подошёл к окну своей резиденции, расположенной неподалёку от Буюк-дере, и увидел прямо перед собой стоящие на рейде под Андреевскими флагами и трёхцветными знамёнами четыре русских линейных корабля, три фрегата, один корвет и один бриг. Это эскадра под командованием вице-адмирала Лазарева прибыла спасать турецкого султана.

И никакая истерика французского посла не смогла заставить султана изменить свою позицию: русская эскадра и прибывающий пехотный десант останутся на берегах Босфора до того момента, как Мухаммед-Али подпишет мирное соглашение с Высокой Портой и отведёт свои войска из Анатолии за горы Тавр. А генерал-лейтенанту Муравьёву, повышенному в чине, уже приходилось день и ночь заниматься обустройством русских войск, ставших лагерем на азиатском берегу Босфора напротив дачного местечка Буюк-дере, где располагалась резиденция посла Бутенёва. Николаю Николаевичу даже пришлось поселиться с войсками в лагере у деревеньки Ункяр-Искелеси. Вскоре в Стамбул прибыл любимец Николая Первого Алексей Фёдорович Орлов. Он на последнем этапе отстранил Муравьёва от дипломатической деятельности, оставив за ним только командование сухопутными частями. Но Николай Николаевич был доволен: он уже сделал главное — остановил войну и подготовил к подписанию новый союзный договор с Турцией. Его и завизировал с большой помпой царский фаворит в Стамбуле в июне месяце. Договор так и назвали по местечку, где располагался русский военный лагерь, Ункяр-Искелесийским. Это была крупнейшая в девятнадцатом веке победа российской дипломатии в области решения в пользу Российской империи Восточного вопроса. Турция из врага России превратилась в союзника и на время войны обязывалась закрывать Босфор и Дарданеллы для прохода военных кораблей враждебных нам государств.

27 июня русская эскадра отплыла от берегов Босфора. Генерал Муравьёв возвращался в Россию со смешанным чувством. Он был рад возвращению, но одновременно с этим прежние печальные мысли овладевали им. Его ждёт впереди армейская рутина и одинокая казённая генеральская квартира, куда будет по вечерам возвращаться усталым и одиноким.

«Нет, надо обязательно поскорее забрать дочку, Наташеньку, из Петербурга... Но куда я её привезу? — сразу же задал он себе вопрос. — Ведь у меня ни кола ни двора. Надо опять дождаться очередного назначения, получить под командование дивизию или корпус и тогда уж забирать дочку».

Муравьёв стоял на капитанском мостике линейного корабля и пристально смотрел вдаль, где среди волн и туч на горизонте маячило его будущее. Каким оно будет? То, что трудным, в этом он был уверен, но ему хотелось и простого человеческого счастья. Николай Николаевич сжал губы и уверенно посмотрел вперёд — он добьётся и этого. Пока что не было цели, которой бы он не смог достичь. И генерал Муравьёв справился с этой задачей. Через год женился на Наталье Чернышевой, сестре своего друга декабриста Захара Чернышева, с которым служил на Кавказе. И через несколько лет он уже был отцом четырёх дочек. У старшей Наташеньки появились три сестрички. И, несмотря на скорую опалу царя, Муравьёв жил все эти годы счастливо, наслаждаясь семейным уютом и веря в то, что в трудный для России час о нём вспомнят. Ведь как говорил ещё его дядька, покойный премьер-майор славных екатерининских времён: «Кому же, как не нам, защищать свою Родину? Кроме нас некому!»