Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 102 из 112



«Кто же положил цветы?» — думал Стародубский, продолжая медленно идти по аллее, насвистывая мелодию модной арии из итальянской оперы и помахивая беззаботно тросточкой.

Однако на его лбу выступил обильный пот.

«Овнанян это сделать не мог. Цветы свежие, а вчера их здесь не было. Значит, перед тем как его схватили люди Ахмед-паши, Овнанян успел кому-то сообщить условный знак для срочного вызова Александра. Ему хотят сообщить что-то важное. А если это ловушка? Овнанян мог под пытками сознаться в связи с русским посольством, но тогда его труп не стали бы выкидывать на базар. Надо идти на встречу!» — решил граф.

Он не спеша прошёлся почти до конца аллеи и только тогда взглянул на свои часы, вынув их из кармана полосатого шёлкового жилета. Время встречи приближалось. Пожалуй, ему уже не успеть заскочить на квартиру и переодеться. Впрочем, там, где они будут встречаться, никто и не обратит внимания, что на дипломате фрак для утренних прогулок, которые на этот раз слишком затянулись. Стародубский по узкой, вьющейся между надгробий тропинке прошёл к воротам кладбища. У них, прямо на земле, сидел, поджав ноги, дервиш в пыльной белой чалме и лениво покуривал шибуку — трубку с длинным чубуком. Он даже не удостоил проходившего мимо франка взглядом. Но Александр хорошо знал, что на самом деле он мог оказаться шпионом столь ненавистного ему Ахмед-паши.

Граф вскоре вышел на лужайку, где стояла кофейня с террасой, откуда открывался вид на Босфор и был хорошо виден азиатский берег с ярко выкрашенными домами и мечетями в обрамлении густой, уже пожелтевшей во многих местах листвы многочисленных деревьев. А вдали на горизонте возвышался Олимп Вифинский с его неровной, словно обломленной вершиной, она почти сливалась с облаками. Александр не спеша расположился за столиком, на котором лежал свежий номер «Moniteur Ottoman». Дипломат заказал кофе и лимонада, положил цилиндр вверх белой шёлковой подкладкой на столик рядом с собой и развернул газету. Вскоре он уже с видимым удовольствием выпил холодного лимонада и стал не торопясь мелкими глоточками потягивать кофе. Ему, правда, пришлось поделиться мелкими кусочками сахара с ручным журавлём, который как на часах застыл перед ним, когда официант принёс заказ. Получив причитающийся ему сахар, птица величаво удалилась. А граф продолжил читать газету, с которой уже ознакомился внимательно за завтраком. Увлечённый уже не совсем свежими новостями, Александр-эфенди даже не взглянул на невысокого, полного армянина в феске и синей куртке, проскользнувшего мимо его столика и громко, по-турецки заказавшего себе мороженое и кофе. Никто и не заметил, как этот носатый, дородный купец с чёрными усищами, задорно торчащими в разные стороны, проходя мимо русского дипломата, уронил ему в лежащий на столике цилиндр какой-то комочек, завёрнутый в белый шёлк под цвет подкладки.

Стародубский допил кофе, расплатился и, надев цилиндр, солидно постукивая тростью по каменным плитам пола, вышел из кофейни. Дело, что называется, было в буквальном смысле слова в шляпе. Срочное донесение трагически и геройски погибшего агента дошло всё-таки до своего адресата — резидента русской разведки на берегах Босфора.

   — Ну, слава богу! С дневными прогулками покончено, — проворчал себе под нос граф, приподнимая цилиндр и проводя по лбу платком.

Донесение было у него в руке, и он убрал его вместе с платком в карман модных широких панталон. Через пятнадцать минут он уже был у себя на квартире. Рухнув в кресло, Стародубский развернул листок бумаги, исписанный по-английски явно каллиграфическим почерком. Александр вчитался. Это было перехваченное турками донесение английского посланника министру иностранных дел Пальмерстону о секретных контактах англичан с французами и египтянами. Из него явствовало, что против султана Мехмеда Второго был организован заговор. Его хотели заменить египетским пашой Мухаммедом-Али. А страны Восточного Средиземноморья участники «сердечного согласия», вернее, франко-английского сговора делили между собой. Причём англичане явно замышляли, переведя беспокойного Мухаммеда-Али в Стамбул, захватить Египет, выпихнув оттуда своих союзников французов. Документ был бесценен!

   — И это как раз перед приездом Муравьёва! — весело проговорил Александр и подошёл к распахнутому окну.

На быстро темнеющем горизонте Стамбул сверкал тысячами огней. Высоко в тёмно-фиолетовом небе загорались по-южному крупные звёзды. Ветерок принёс запах моря. Под окном на ветерке шевелились заросли тиса, и на кипарисах изредка ворковали во сне голуби. В комнату вошёл слуга графа Степан, одетый в щегольской мундир, богато обшитый серебряным галуном.

   — Закрой окна, Степан, зажги свечи и вели подавать на стол. Что-то я проголодался, — распорядился Александр, возбуждённо расхаживая по роскошному персидскому ковру, расстеленному посреди комнаты.

   — Давно пора, ваше сиятельство, — проворчал бывший драгунский вахмистр. — А то уж ночь на дворе, а вы только обедать садитесь. Совсем забегались. А ведь не мальчик, чай, а статский советник, почти генерал...



Стародубский улыбнулся на слова слуги. После того как вместе прошли персидскую и турецкую кампанию, они так сроднились, что граф уже никогда не обижался на ворчание Степана и даже потворствовал его маленьким слабостям: шил ему роскошные, яркие мундиры, позволял себя величать и к месту, и не к месту «вашим сиятельством» и терпеливо выслушивал воспоминания о битвах на Кавказе, в которых участвовал бравый вахмистр. Вот и сейчас только рассмеялся, когда услышал слова слуги:

   — Вы бы, барин, ходили не по одному месту, — показал Степан на ковёр, склоняя крупную поседевшую голову набок. — Кругами, что ли, вышагивали бы. А то ведь десять лир, шестьдесят с лишним рублёв, за него отвалили, а он уже совсем лысый, и на самой серёдке.

   — Ладно, ладно, Степан, — махнул рукой граф. — Скажи повару, чтобы подавал скорее обед. Мне уже в театр пора ехать.

Александр переоделся в домашний зелёный шёлковый халат и уселся обедать в столовой. Степан, надев белые перчатки, подавал барину блюда, покрикивая повелительно на мальчишку, носившего тарелки из кухни, и многозначительно важно молчал, только изредка солидно покашливал, стоя за спиной своего «сиятельства» в продолжение всего обеда. А граф небрежно глотал всё, что ему подавали, продолжая сосредоточенно обдумывать полученное только что донесение.

Сразу же после обеда, когда Стародубский сидел с бокалом вина в кресле и покуривал сигару, Степан доложил, что прибыл русский посол Аполлинарий Петрович Бутенёв. Он приехал из предместья Стамбула — Буюк-дере, где на берегу Босфора располагалась чудесная загородная вилла, в давние времена выигранная одним из предшественников Бутенёва в карты у английского посла. После того как здание русского посольства на улице Пера сгорело несколько лет назад, очаровательный особняк в Буюк-дере стал временно и русским посольством, и резиденцией посла. Старый дипломат быстро вошёл в кабинет графа. Он был невысокого роста, с крупной лысиной на большой круглой голове. Его маленькие живые глаза сразу же заметили то оживление, в котором пребывал Александр.

   — Получили что-то очень важное, Александр Иванович? — спросил он с ходу, усаживаясь в кресле напротив графа.

   — Да, Аполлинарий Петрович, вот посмотрите. — Стародубский передал послу полученный документ.

Бутенёв быстро пробежал по нему глазами.

   — Это очень важная информация. Необходимо сделать переводы этого донесения на французский и турецкий. Как только прибудет генерал Муравьёв, мы сразу же вручим ему этот документ. Он может сослужить нам хорошую службу на предстоящих переговорах. — Посол посмотрел на часы. — Нам уже пора в театр.

Перед тем как идти переодеться, граф несколько смущённо попросил посла об одном одолжении:

   — Вы не сходите, Аполлинарий Петрович, сегодня во время спектакля за кулисы к актрисе Васильевой? У неё есть для нас кое-какие интересные сведения, но я бы не хотел с ней встречаться.