Адмирал Сенявин

На площади перед Графской, как и всегда в воскресные дни, прогуливались офицеры, некоторые с дамами. Площадь постепенно становилась любимым местом гуляющей публики вечерами и в воскресные дни.

В маленьком заливчике, в закутке около Артиллерийской бухты, купалось десятка два матросов. Они раздевались здесь же на узкой полоске небольшого пляжа, усеянного крупной, обточенной морским прибоем галькой. В первый раз Петр искупался три года тому назад, когда «Святой Петр» в такую же пору, осенью, пришел из Херсона и обосновался возле Корабельной бухты. Капитан второго ранга Ушаков не только разрешил матросам купаться, но и обязал боцманов каждый день, пока позволяла погода, обучать матросов плавать. С того времени Петр пристрастился летом в каждую свободную минуту, то ли в обед, то ли вечером, купаться в море. Быстро раздевшись, он нагишом бросился в море, нырнул и поплыл, неспешно разгребая воду. Для октября вода оказалась довольно теплой, и Петр, пофыркивая, с наслаждением нырял, погружаясь с головой.

Отвесные лучи солнца пробивали насквозь толщу совершенно прозрачной воды и высвечивали каждый камушек, за что эту бухточку матросы окрестили Хрустальной. Когда Петр окунался с головой и открывал глаза, ему представлялись дивные картины подводного царства. Едва шевеля плавниками, медленно передвигались крупные, еще не пуганные человеком скумбрии, ниже туда и сюда сновали стайки мелкой рыбешки, притаившись у камней, дремали ленивые на вид пепельно-серые бычки. Из-под камней вдруг выскакивали темно-коричневые крабы и, споро перебирая ножками, семенили куда-то вбок. Изредка внезапно оживали плоские, похожие на блины, затаившиеся на дне камбалы и, медленно помахивая мантией плавников, нехотя отплывали в сторону.

Оглянувшись, Петр понял, что незаметно для себя заплыл далеко, повернул обратно. Пора было идти на встречу с Тимофеем.

Направляясь к площади, он вытягивался перед офицерами и молодцевато вскидывал руку к фуражке, из-под которой лихо торчали мокрые рыжие вихры. Еще издали он увидел махавшего ему рукой Чиликина.

— Ты что же, браток, припоздал? — добродушно спросил Тимофей, когда они поздоровались и отошли в сторону. — Небось опять окунался?

— Водится за мной грех, Тимоха, — и он развел руками, растягивая рот в улыбке, — любо мне плескаться в море…

Мимо прошли два молодых мичмана. Чиликин и Родионов вытянулись, а когда они отошли подальше, Чиликин кивнул им вслед, проговорил вполголоса:

— Наши, фрегатские. — Он помрачнел. — Вроде бы зелены, однако в мордобое наторели изрядно.

— Бьют? — коротко и деловито осведомился Петр как о чем-то знакомом и само собой разумеющемся. Он покрутил рыжие усы. — Хм, ну, ежели матрос ленивый, к тому же пьянь беспробудная на берегу, ему для вразумления полезно вовремя отпустить дюжину линьков.

— Бьют-то бьют, — так же коротко ответил Тимофей, он немного помолчал, как бы обдумывая смысл этого слова, и с кривой усмешкой продолжал: — Ежели б за дело… Нашего-то брата, быть может, без битья настоящему ремеслу и не обучали. Так уж повелось, что мужика всюду бьют. Попомни, прежде нас по молодости на «Преславе» боцман наставлял почти каждый Божий день, а рука-то у него тяжелая была. — Тимофей вскинул выгоревшие за лето белесые брови. — Но Матвеич-то по делу оплеухи раздавал. Потому и мы с тобой, Петруха, справными матросами сделались. Худо, ежели без разума бьют, без пользы, а так, для острастки, а то и по барской прихоти, как вон эти. — Тимофей мотнул головой вслед скрывшимся за деревьями акаций мичманам, махнул рукой и закончил: — Ну, да Бог им судья, видимо, уж так мир устроен. Пойдем к греку, что ли?

Он положил руку на плечо Родиона, и они пошли с матросской развальцей вверх по обстраивающейся Екатерининской улице. Раньше эта улица называлась Балаклавской дорогой, поскольку соединяла Ахтиарскую бухту с Балаклавой — маленьким заштатным поселком километрах в десяти, на берегу небольшой, но довольно удобной бухты, и населенным в основном греками — рыбаками, торговцами, ремесленниками.

Невдалеке от домов, где жили офицеры с семьями, в конце улицы довольно быстро сооружались небольшие лавки, пекарни, кабаки. Среди них возвышался двухэтажный трактир, принадлежавший балаклавскому греку. Второй этаж с отдельным входом посещали только офицеры, на первом, как правило, проводили время за кружкой вина унтер-офицеры, боцмана, квартирмейстеры.

Трактир встретил Родионова и Чиликина шумом. Подвыпившие боцмана и унтер-офицеры горланили песни, стараясь перекричать друг друга.

Почти все места были заняты, и они расположились в самом углу за небольшим столиком. Прислуживавший черноглазый парень, видимо родственник хозяина трактира, пошел за вином и закуской. Родионов, посматривая на разгулявшихся посетителей, спросил:

— Вот ты давеча говорил, что офицеры мордобоем понапрасну занимаются, а что же капитан ваш?

Чиликин удрученно махнул рукой:

— Капитан второго ранга Вильсон ходит и будто не замечает, как по физиономиям лупят, а старший офицер и сам норовит лишний раз по зубам съездить. А что, у вас не бьют, что ли?

— Как не наказывать? Наказывают, — ответил Петр, — когда надобно за дело — линьков всыплют за здорово живешь. Их высокоблагородие адмирал Ушаков Федор Федорович, дай Бог ему здоровья, службу с матроса спрашивает строго, но, — поднял палец Родионов, — без мордобития и по справедливости. К примеру, случается какая заминка с парусами, так велит до седьмого пота все повторить, пока не добьется своего. Однако ежели команда отдыхает, а офицер, скажем, на берег собрался, так жди, пока матрос отдохнет положенное время, не буди его.

Рассказывая, Родионов словно бы хвалился не только своим командиром, но и порядками, установленными на его корабле.

Чиликин искренне ему позавидовал и, вздохнув, сказал:

— Видимо, браток, наши капитаны из разного теста замешаны.

— Так-то оно так, — согласился Родионов, убирая локти со стола, куда парень поставил кувшин с вином и закусками, — только служим-то мы царице-матушке и Отечеству, а потому надо бы везде порядки для пользы дела установить единые.

Он разлил вино по кружкам и, прислушиваясь к нестройной песне за соседним столом, чокнулся с другом.

Прошли новогодние праздники, наступило Крещение, и Потемкин вызвал в стольный город Яссы своего генеральс-адъютанта. Ехать пришлось по непролазной грязи, где на бричке, а где и верхом. Дорога до Перекопа была знакома. Дальше за Бугом в степи попадались лишь редкие казачьи заставы. Их можно было заметить, только подъехав совсем близко. Это были глубокие землянки, сверху прикрытые соломенными кровлями.

Ставка главнокомандующего в Яссах совсем не походила на очаковскую в походном шатре. Размещалась она в огромном каменном дворе. Вокруг в роскошных особняках жили все те же люди — военные, статские, князья и советники, консулы и посланники, дамы и куртизанки, которые составляли двор светлейшего князя, генерал-фельдмаршала, генерал-губернатора и прочее. Здесь временно и постоянно жили гости из обеих — старой и новой — столиц, их многочисленная челядь и родственники. Так же, как и прежде в Херсоне, только еще с большим размахом, задавались пиры и балы, гремели оркестры. По ночам небо над городом озарялось фейерверками.

Каждого прибывшего волей-неволей затягивало в эту бесконечную карусель безумного, хмельного прожигания жизни. У Сенявина были иные планы — навестить свою прежнюю симпатию по Херсону, но рано утром в комнату постучал нарочный — Потемкин требовал к себе.

Потемкин в гетманской свитке, с бриллиантовой звездой, с орденскими лентами через плечо полулежал на диване и черкал лежащие на низеньком столе бумаги. Лицо его, видимо от неумеренных страстей, обрюзгло, незрячий глаз совсем потускнел.

— Садись, — кивнул князь на банкетку. Несколько минут он недовольно сопел, глядя в бумаги, потом швырнул перо и раздраженно проговорил: — Нынче этого г…а Войновича отряжаю на Каспий, достаточно он здесь на Черном море нас…л. — Немного помолчал. — Вместо него определил начальствовать на флоте Федора Федоровича Ушакова. Как, ты доволен?