Адмирал Сенявин

— Буду разыскивать, — браво ответил мичман.

Веревкин насупился.

— Бордель какой-то, — проговорил стоявший рядом лейтенант Кузнецов.

Вскоре батарею нагнала «Десна», но Ломбард вдруг отказался перейти на нее:

— Я назначен адмиралом на другую галеру.

— А, черт с вами, — махнул рукой Веревкин, — только под ногами не мешайтесь.

Между тем рассветало. Собрав офицеров на юте, Веревкин объявил:

— По воле командующего флотом и по причине разгильдяйства капитанов галерных остались нынче мы одни супротив турок. Благо есть исход спасти животы, наши — приткнуться на мель и берегом ретироваться. — Веревкин не мог в темноте разглядеть физиономии офицеров, но по разговору понял — недовольны. — Другой ход, — продолжал он, — исполнить долг — атаковать супостата. Тогда, видимо, животы наши положим за Отечество. Каково суждение ваше?

— Атаковать! — не колеблясь ответили все.

Веревкин облегченно вздохнул, перекрестился:

— С Богом, господа, по местам стоять! Якорь выбрать!

Батарея медленно спустилась по фарватеру на виду у недоумевающих турок, развернулась к ним бортом на дистанцию пушечного огня и отдала якорь. Гуссейн-паща всполошился, на палубах турецких кораблей забегали канониры, заряжая орудия.

Спустя несколько минут Веревкин отмахнул саблей:

— Пали!

Грянул залп, первые ядра полетели в турок. Почти одновременно открыла ответный огонь турецкая эскадра. Сражение началось.

Поначалу турки мазали. Но где там! Разве три десятка орудий одолеют сотни! Вскоре батарею опоясали всплески, десятки ядер ударили в борт, пробили палубу. Однако батарейцы бились насмерть, едва успевали перезаряжать пушки. Солнце давно поднялось над горизонтом. Веревкин оглянулся. Сквозь пелену порохового дыма виднелись две галеры, спокойно стоявшие на якорях, без всякого намерения содействовать батарее.

— Подлецы! — Веревкин выругался.

Вдали виднелась равнодушно молчавшая эскадра Мордвинова.

Корпус батареи то и дело содрогался от прямых попаданий, но яростный огонь ее пушек все больше раздражал противника. И тут случилось непоправимое. Беда навалилась изнутри. Из отчета капитана второго ранга Веревкина: «Я бы дрался до самой ночи с неприятелем, ежели бы не разорвало у меня пушки, с левой стороны от носа первую, которым разрывом убило до 15 человек, что навело такой страх на служителей, что насилу мог собрать людей, которые бросились на палубу; и после того дрались мы еще с полчаса, но вторичное несчастье последовало: разорвало другую пушку на той же стороне от носу и убило больше 15 человек, вторичный страх, напавший на людей, что было не можно никак сообразить…» Панику кавторанг пресек быстро. Сам схватил фитиль и встал у первой пушки. Бой продолжался. Как назло через четверть часа разорвало третью пушку, ядром сразило артиллерийского поручика Иваненко…

Веревкин, весь черный от порохового дыма, вытер пот рукавом, поднялся на помост. Помощи ждать неоткуда. На турецких кораблях хлопотали у якорных канатов. «Выход один — по течению спуститься Лиманом и на веслах идти к Крыму. Авось прорвемся», — подумал командир и скомандовал:

— Руби якорный канат!

К нему подбежал откуда-то появившийся Ломбард:

— Господин капитан…

— Отстань ты, займись делом, ступай на правый борт, командуй канонирами…

Тем временем плавбатарея, не прекращая огня, двинулась вперед, поочередно поражая турецкие корабли, часть из них снималась с якорей для погони. Миновали последний корабль, вот и выход из Лимана:

— Лево на борт! Навались на весла!

Веревкин взял подзорную трубу. Распушились белые паруса у турок.

— Два фрегата, четыре галеры, — проговорил Веревкин, — однако еще не вся эскадра.

Прошел вдоль борта, подбодрил канониров:

— Братцы, не торопись, цельсь наверняка, береги ядра и заряды!

Дело пошло веселей. После очередного залпа заполыхал объятый огнем фрегат, потерял управление и выбросился на прибрежную отмель. Еще несколько прицельных выстрелов подбили две галеры.

— По траверзу справа паруса! — доложил сигнальный матрос.

Еще несколько галер и два фрегата устремились на пересечку курса.

Три яростные атаки выдержали батарейцы. На четвертой атаке заполыхала верхняя палуба, огонь подбирался к крюйт-камере. Испуганные матросы бросились врассыпную, крестились. Офицеры останавливали их, заливали огонь.

Веревкин обнажил саблю:

— Назад! К орудиям! — Бросился к единорогу, навел на турок и выстрелил картечью.

Турки опешили, фрегат отошел в сторону…

Путь к Крыму отрезала турецкая эскадра. Пришлось плавбатарее в сумерках повернуть к Гаджибею. Глубокой ночью стали на якорь. Веревкин обошел батарею. Тут и там зияли пробоины, лежали тела убитых.

Едва рассвело, увидели: неподалеку по низкому песчаному берегу с гиком, размахивая саблями, разъезжают сотни татар на лошадях. Мористее стояли на якорях вооруженные транспорты турок. Офицеры и старослужащие матросы готовились к бою, молодые рекруты глядели исподлобья, молчали, насупившись.

— Будем брать купцов на абордаж, — решил Веревкин, — абордажную партию поведет мичман Ломбард.

Едва успели развернуться и набрать скорость, как батарея с размаху наскочила на мель, затрещало, в трюм пошла вода. От толчка стоявшие на палубе попадали, некоторые полетели за борт. Часть рекрутов с испуга стала прыгать в воду.

— Стой! — закричали Веревкин и офицеры.

В это время татары на лошадях с гиком бросились по мелководью на приступ.

Веревкин схватил фитиль, бросился в трюм, начал поджигать все вокруг, потом схватил топор, рубанул днище… Моряки сражались до последнего. В плен взяли их полуживыми. Мордвинов донес Потемкину: «Сколько я мог узнать, то неудача произошла оттого, что Ломбард, который был назначен со своею галерою, пошел на батарею, а галере приказал сняться с якоря и идти вслед; другая галера не скоро снялась с якоря и потеряла батарею из вида. Батарея же поторопилась идти одна и несоединенно с двумя галерами, как от меня было приказано».

Из стамбульской тюрьмы не без помощи французского посла сбежал Ломбард, появился вскоре у Потемкина и прослыл героем. А честный и храбрый Веревкин до конца дней оставался в немилости…

Сенявин первым принес в Севастополь известие о кинбурнской победе Суворова. Подробно рассказал об отваге генералов. В конце, как велел ему Потемкин, сообщил Войновичу:

— Однако генерал Суворов сетовал, светлейшему князю отписал: «Прославил бы себя Севастопольский флот! О нем слуху нет!»

Войнович молча выслушал, напыжился, словно это не о нем сказано, а когда узнал, что турецкая эскадра ушла из-под Очакова к берегам Анатолии, облегченно вздохнул и перекрестился. Натерпевшись страху при шторме, он не имел никакого желания выходить в море. Тем паче была веская отговорка — корабли изломаны.

Оно и в самом деле было так. Всю зиму мастеровые и матросы килевали корабли в Килен-бухте, чинили обшивку, шили паруса. Работы было много. Люди работали, «переменяясь на две вахты». Из Херсона везли на волах новые мачты, обделывали их и ставили на поврежденные суда.

Незаметно подошла весна. Близилось начало кампании, и все больше беспокойства проявлял Войнович. Все его действия как бы невольно затягивали процесс подготовки эскадры к выходу в море — для поиска и атаки неприятеля. Далматинец, принятый на русскую службу 25 лет назад, он делал карьеру споро, хотя особых заслуг не имел. Вспомнился другой случай. Как-то зимой пришла весть из Стамбула — там объявился Тиздель с «Марией Магдалиной». После бури, со сломанными мачтами, он оказался у Босфора и сдался в плен туркам. «Будь я на месте Тизделя, как мог бы починил мачты и паруса и атаковал турок в проливах», — подумал Сенявин. Ему хотелось обменяться с кем-нибудь мыслями, но друг его Лызлов вот уже скоро два года как уволился в отставку и уехал в деревню. «Что приносят русскому флоту пришлые иностранцы, зачем так прытко стремятся на русскую службу?» — спрашивал он себя и заключал, что привлекает их прежде всего денежная сторона. Другое, но не менее важное обстоятельство — характер русского матроса, с которым проворнее сделать карьеру. «В самом деле, — продолжал размышлять Сенявин, — где, на каком флоте найдешь более трудолюбивого, беспрекословного и стойкого, чем русский матрос? А каков он в бою? Отважен, храбр беспредельно, всегда готов пожертвовать жизнью ради товарищей и Отечества…»