Адмирал Сенявин

В довольно просторном здании начальника Азовской флотилии оживленно переговаривались офицеры эскадры. Ожидали появления вице-адмирала Федора Клокачева. Сподвижник адмирала Спиридова, один из героев Чесменского сражения, верный и добросовестный служака, пользовался доброй репутацией на эскадре. Недавно он был назначен командующим флотом на Черном и Азовском морях.

У распахнутого окна переговаривались давно не встречавшиеся закадычные друзья Сенявин и Лызлов. Вскоре после проводов хана Сенявина перевели на только что вступивший в строй фрегат «Крым». Не успел он принять должность, как на фрегат обрушилась беда. «Крым» перешел в Феодосию. На берегу закупали провизию у торговцев, брали воду не остерегаясь. Вдруг в городе вспыхнула чума — ее занесла туда турецкая фелюга. Беда пришла неожиданно. На корабле заболело несколько матросов. Всех заразившихся немедля свезли на берег, устроили из парусов баню и палатки, а фрегат ушел в тот же день в Керчь и стал вдалеке на рейде. Всю команду свезли на берег. Соорудили кухню, палатки, баню. За две недели чума унесла сотню человек. Карантин кончился только перед Рождеством.

В январе Сенявина поздравили с присвоением звания лейтенанта.

Все эти и другие новости рассказывал Лызлову сияющий, краснощекий Дмитрий. У Лызлова служба шла валиком — то матроса в команде покалечило, то в шквал на его вахте паруса вовремя не убрали и их изорвало в клочья. Правда, и сам Лызлов не отличался особым рвением, служба становилась ему почему-то в тягость. Но он нисколько не завидовал товарищу, а просто усматривал в этом везение:

— Видишь, ты чином нынче меня догнал, а годами младше, — Лызлов положил руку на плечо товарища, — видать, удачливей меня, хотя в перепалках побывал, видать, не менее.

— А я, брат, как-то и сам не ведаю, служба идет пока — тьфу, тьфу — без особых задирок. Хотя начальству на глаза не выставляюсь, но оно меня нет-нет да и примечает невзначай, — засмеялся Сенявин.

В это время в зале смолкли. Вошел Клокачев, а с ним Козлянинов и контр-адмирал, в котором друзья узнали Мекензи, бывшего командира корабля в эскадре Палибина.

— Господа офицеры, — несколько торжественно начал Клокачев, — нынче доставлен к нам манифест ее императорского величества, учрежденный апреля третьего дня. Рескрипт сей о нарушении султаном договорных обязательств, наущении татар к беспокойству, не раз доводившему до опасности войны с Портой. Посему рескрипт уведомляет, что, — Клокачев поднял бумагу, — «полуостров Крымский, полуостров Тамань и вся Кубанская сторона приняты под державу Всероссийскую». — Адмирал положил манифест на стол и продолжал: — Нам предписано с эскадрою убыть в Ахтиарскую бухту. Учинить охрану границ наших морских и приступить к сооружению в той бухте порта для кораблей флота. Строителем сего порта Адмиралтейств-коллегиею определен контр-адмирал Мекензи.

Клокачев представил прибывшего с ним пожилого сухощавого адмирала. Собравшиеся знали о нем только то, что Томас Мекензи англичанин, поступил на русскую службу лет двадцать назад мичманом. Капитан-лейтенантом участвовал в Чесменском сражении, но не совсем удачно. Брандер, которым он командовал, сел на мель и не смог поджечь турецкие корабли. Сенявин и Лызлов помнили его по плаванию на эскадре Палибина в Атлантику. Он командовал кораблем «Дерись». Сенявин встречал его несколько раз у Палибина. На встречах у Стеца Мекензи обычно был заводилой у любивших покутить капитанов.

В тот же день эскадра начала готовиться к переходу в Ахтиарскую бухту. Приводили в порядок корабли. Грузили припасы, материалы для стройки. Те, кто побывал в Ахтиаре, рассказывали, что берега там пустынные, есть только татарская деревушка в пять-шесть мазанок.

Неожиданно Сенявина вызвал Клокачев. В каюте рядом с ним сидел Мекензи.

— Вот Федор Федорович (так в обиходе звали офицеры Мекензи), — сказал Клокачев, — просит вас к себе флаг-офицером. Он вас помнит по прежней службе.

Недолго думая, Сенявин согласился. «Служба корабельная мне доподлинно знакома, — размышлял он, — однако неплохо присмотреться, что поделывают господа начальники».

Клокачев остался доволен, но предупредил:

— Ваши адъютантские полномочия в Ахтиаре будут состоять в большой помощи Федору Федоровичу по обустройству стоянки кораблей и порта, которых по сути нет.

Так оно и оказалось на самом деле.

В первых числах мая эскадра Клокачева, следуя кильватерной колонной на полных парусах, у мыса Херсонес повернула последовательно и легла на курс ост. Первым в Ахтиарскую бухту входил флагман. Из глубины громадной бухты донеслись залпы приветственного салюта. Здесь зимовали посланные ранее Клокачевым два фрегата. Над берегами Большой бухты вились облачка порохового дыма — стреляли полевые пушки, фальконеты. Две недели назад берега заняли посланные Потемкиным полки — Капорский и Днепровский — на случай внезапного нападения турок.

Едва корабли встали на якорь, Клокачев приказал спустить барказ, взял с собой Сенявина и начал обходить бухты. Вернулись они к полуночи. Уставшие, но восхищенные. Клокачев послал Сенявина за Мекензи, который еще сидел в кают-компании за картами.

— Во всей Европе нет гавани, подобной сей, — восторженно сказал Клокачев. — И положением, и величиной, и глубиной. Можно в ней флот иметь до сотни вымпелов. Сама природа устроила заливы, как гавани. Не увидав сие, нельзя поверить, что так эта гавань была хороша. Завтра же, Федор Федорович, пошли капитан-лейтенанта Берсенева начать доскональные промеры глубин во всех бухтах. А мы с господином Сенявиным поутру надежную стоянку присмотрим.

Едва взошло солнце, Сенявин в барказе ожидал Клокачева у трапа. Как и предполагал Сенявин, адмирал выбрал для стоянки эскадры удобную бухту, протянувшуюся по меридиану, справа от входа в Ахтиар. Когда барказ прошел всю бухту, Клокачев скомандовал: «Суши весла», — и обратился к Сенявину:

— Как мыслишь, господин лейтенант, чем сия бухта удобна?

Сенявин, не раздумывая, ответил:

— Первое — укрыта со всех румбов от ветра и волны штормовой, второе — обширна и берега имеет удобные для сообщения гребными судами…

Ответы Сенявина понравились Клокачеву.

— Верно, верно, флаг-офицер, токмо коим образом мысли мои ты прочитал? — добродушно пробурчал он.

Сенявин смущенно улыбнулся…

Клокачев вызвал командиров и объявил, что зимняя стоянка эскадры определена в этой, Южной бухте.

— Диспозицию на якорные места получите на днях, после промера глубин… И сразу, господа капитаны, начинайте обустраивать со служителями берега для довольствия всем кораблям и проживания экипажей зимой.

Корабли по одному переходили на новые места, свозили на берег экипажи, матросы рубили дикий кустарник, расчищали площадки от камней, ставили палатки. На берегу не было ни дорог, ни тропинок. Все необходимое доставлялось на шлюпках, которые были нарасхват.

В самый разгар работ прибыл нарочный от Потемкина. Клокачева отзывали в Херсон. Там на верфях спешно строили первые мощные корабли для Черноморского флота.

Клокачев уходил после обеда на галиоте в Инкерман, а оттуда должен был ехать в Херсон. За себя он оставлял Мекензи.

— С первой оказией донесешь светлейшему князю о моем убытии, — сказал он Мекензи.

Тот согласно кивнул, а когда галиот отвалил от борта, пошел досыпать в каюту…

К стоявшему в раздумье у борта Сенявину подошел боцман:

— Дозвольте, ваше благородие.

— Да, да, конечно, Силыч, — живо ответил Сенявин.

Между ними с первых дней установились те отношения, которые, несмотря на большую разницу в положении и возрасте — боцман раза в два старше лейтенанта, — можно было вполне назвать дружескими.

— Вчерась допоздна, ваше благородие, я с матросами бухточки обшаривал. Для обустройства выискивал деревы подходящие, может, еще чего…

— Ну, ну, не тяни, пожалуй, — нетерпеливо перебил Сенявин.

Боцман хмыкнул в усы и продолжал:

— Забрались мы в бухточку, — он показал рукой на запад, — развалины там, каменья добротные, отесанные с давних времен. А поблизости, на берегу, четыре пребольшие лодки недостроенные. Так и шпангоуты и баргоут стянут исправно. Токмо не обшиты досьями…