Воевода Шеин

   — Воевода, выпусти меня и моих шестерых охотников посмотреть, как дичь расположилась на ночь.

   — Это очень важно? — спросил Михаил Никанора.

   — Да, воевода. Нам нужно языка привести.

   — Но ведь опасно!

   — Опасно. Оно и в крепости бывает опасно...

Никанор нравился Михаилу своим спокойствием, обстоятельностью и бесстрашием. Воевода понял, что без таких отважных воинов войску нельзя быть. Их надо искать, должно давать им волю действовать на свой страх и риск, как они разумеют. И, выслушав все доводы Никанора о том, что ему нужно идти на поиск, Михаил отпустил его.

   — Только береги, Никанор, своих воинов. И сам на рожон не лезь.

   — Это уж как получится, — ответил сотский. — Так я пошёл.

Никанор и его шестеро «охотников» давно уже знали вокруг крепости каждый овражек, лощинку, кусты и всё, где можно было укрыться от врага. Знали они и о том, что обойти стан противника вблизи невозможно. Лишь на южной стороне от Мценска, за рекой Снежеть примыкал к крепости лес. На его опушку и пробрался Никанор с воинами, когда покинул крепость через южные ворота. Сюда ордынцы почему-то не осмелились идти. Этим и воспользовался Никанор. От опушки леса до вражеского стана было рукой подать. Тут и затаились «охотники». Неподалёку от них паслись кони. Где-то в глубине табуна горел маленький костерок. Виднелись тени воинов. Пролежав до полуночи в зарослях кустов, Никанор взял двух ратников — Петра и Прохора, и они, где согнувшись до земли, где ползком, на четвереньках, а то и по-пластунски, принялись обследовать конский табун. Вдруг они увидели, как серый жеребец гоняется за кобылой. Она отбилась от табуна, помчалась на пустой луг. Жеребец не отставал от неё. А вскоре появился всадник. Он был один и скакал на луг затем, чтобы вернуть в табун кобылицу и жеребца.

— За мной! — тихо приказал товарищам Никанор.

Они короткими перебежками, падая и вновь вставая, побежали наперерез всаднику. Вот он догнал жеребца и кобылу, завернул их в табун. Они покорно шли впереди него, и как только миновали Никанора, он вскочил и в два прыжка оказался рядом с всадником. Тот и опомниться не успел, как очутился на земле. Подбежавший Пётр всунул в рот ордынцу кляп. Подскочил и Прохор. Они подхватили «языка» за руки и за ноги и побежали к лесу.

В лесу лазутчики срезали охотничьими ножами берёзовую жердь, привязали к ней пленника и вчетвером, по двое с каждого конца, понесли его через лес к южным воротам. Рассвет только занимался, когда Никанор привёл свою «дружину» в крепость. Ордынца «распеленали» и повели к Шеину.

По пути Никанор заговорил с пленником по-татарски. Сотский убеждал его сказать про орду всю правду, тогда он будет избавлен от пыток, ему сохранят жизнь и отправят в Москву.

«Язык» в ответ не проронил ни слова. Ему было лет тридцать пять, он был сухощавый, низкорослый, с редкой бородёнкой. Он лишь сверкал на «урусов» чёрными злыми глазами. Его привели под навес воеводского дома. Когда рассвело, Никанор велел на глазах у пленника готовить орудия пыток.

Был разведён костёр, в него положили калиться железный прут. Нашёлся обруч, которым сжимают голову. Рядом с костром поместили железные клещи и, наконец, плеть с крючьями. Все эти приготовления Никанор сопровождал пояснениями на татарском языке. С каждой минутой пленник бледнел всё больше. Куда делась коричневая окраска его лица! Оно было похоже на кусок грубого отбелённого холста. Страх пытки победил в «языке» преданность князю Шалиману, ко всему тому, что связывало его с ордой, с сородичами. Он заверил Никанора, что расскажет обо всём, о чём знает. Но вопросов у Никанора к нему было очень мало. Он спросил пленника о том, сколько воинов в орде, кто привёл её к Мценску, есть ли у ордынцев пушки, ружья.

Пришёл Михаил Шеин. Никанор слово в слово передал ему то, что сказал ему Риза — так звали ордынца. Переведённое Никанором не пришлось Шеину по душе. К Мценску приведена тьма воинов — десять тысяч, и над ними стоит князь Шалиман-Гирей — так именовал Риза Шалимана. «Растёт батыр, — подумал Михаил. — Но почему он так забывчив? Взяв в плен, мы же не отправили его в рабство, отпустили». Шеину было над чем поразмышлять, однако времени у него на это не оказалось.

Едва поднялось солнце, как на виду у крепости появился небольшой отряд ордынцев. Они приближались, и один из воинов держал белое полотнище. Рядом с этим воином ехал князь Шалиман. Когда Шеин поднялся на стену, Шалиман закричал ему:

   — Слушай, русский воевода, что тебе скажет крымский князь! Я пришёл побить тебя за то, что ты в прошлом году оскорбил меня. Но я милосерден. Открой ворота крепости, сдавайся в плен. Я сохраню тебе и твоим воинам жизнь! Даю тебе на размышления сутки.

   — Князь Шалиман, ты наглый шакал. Ты забыл, что я даровал тебе жизнь и свободу. Теперь говорю: убирайся немедленно с русской земли или я убью тебя. Достаточно того, чтобы ты понял нашу силу со вчерашнего урона. Сколько потерял ты воинов?

   — Ты услышишь моё слово завтра!

Шалиман развернул коня и поскакал прочь. Воины помчались за ним.

У Шеина чесались руки, послать вслед ордынскому князьку «ядро Анисима», но он сдержался. «Ладно, ты испытаешь это завтра в полной мере», — подумал Михаил.

День прошёл без потрясений, но в неустанных заботах о том, чтобы не попасть впросак завтра, когда ордынцы полезут на стены. Вечером Шеин решил, что надо послать в Калугу гонцов, уведомить большого воеводу о появлении орды и отправить туда пленного крымчака. Никанор отрядил в гонцы Петра и Прохора.

   — Они смогут довести ордынца до воеводы, — сказал Никанор и с сожалением добавил: — Жаль, что пешком им придётся идти.

   — Зачем пешком? — И Шеин спросил Вельяминова: — Михайлыч, можно в Большой Каменке достать пару лошадей с повозкой?

   — Конечно, можно. Там же наши дозорные стоят. У них позволительно взять две или три верховые лошади, — ответил Вельяминов.

Гонцов выпустили во второй половине ночи через северные ворота. Их не открывали. Внизу под ними был проделан лаз, заваленный травой. Михаил и Никанор долго стояли на стене — слушали ночные звуки. Наконец дождались: где-то, уже далеко дважды ухнул «филин».

   — Слава Богу, миновали ордынцев, — сказал Никанор и добавил: — Нам бы соснуть надо малость. День будет жарким.

Так уж случилось, что сотский Никанор был ближе к Михаилу Шеину, чем два тысяцких. С Москвы они прикипели друг к другу сердцами. Смекалистый умом Никанор стал для Михаила хорошей опорой во всех его делах. Он часто советовался с сотским о важном, и никогда ещё не было, чтобы Никанор дал ложный совет. Вот и сейчас сказанное Никанором, мало что значащее в повседневной жизни, было очень важным. Михаил провёл на ногах две ночи и день от зари до зари. Казалось, он упадёт от усталости. А близко рассвет, близко жестокий бой, и надо набраться сил, чтобы выстоять.

   — И впрямь день будет жарким. Идём ко мне, прикорнём рядом, сподручнее будет.

Шеин с Никанором ушли в дом воеводы.

В стане ордынцев к вечеру минувшего дня случился малый переполох. Было обнаружено, что пропал коновод Риза. На опушке леса ордынцы нашли свежие следы урусов, срезанную ножом молодую берёзку и поняли, что Ризу похитили. Кто украл, гадать не приходилось. Князь Шалиман пришёл в ярость. Но виновных в исчезновении коновода не было, он сам попался на аркан, и потому, побушевав, Шалиман собрал мурз и сказал им с бранью:

   — Ленивые курдюки, до рассвета вам быть завтра под стенами крепости. И сами поведёте нукеров[21] на приступ. Да помните, чтобы к полудню воевода Шеин и коновод Риза были у моих ног.

И в стане ордынцев всё пришло в движение. Воля князя для них была превыше всего. Чтобы исполнить её, воины не думали о своей жизни, не берегли её. И сотни их пошли в лес, в темноте рубили тонкие ели и сосны, вязали из них лестницы, тащили к крепости. И действительно, ещё не заалел восток, а не меньше сотни лестниц было уже под стенами Мценска. Их приволокли лежа. Каждую лестницу брали с двух сторон десятки воинов и на животах, извиваясь ужами, ползли вперёд, тянули тяжесть.

21

Нукер — дружинник монгольской знати в XI—XII вв., с начала XIII в. воин личной гвардии ордынских ханов.