Страница 29 из 103
— Так, Борисыч, так. Одним крылом Польшу накроют, другим — наши земли. А ещё я заглянул однажды с греком в их чайхану и услышал разговор о том, что некий князь Шалиман грозится отсечь голову самому батыру Шее. Не о тебе ли это, Борисыч?
— Встречался я с Шалиманом, пленил его. Потом отпустил под честное слово не приходить больше на Русь... Не умеют они держать своих слов.
— Испокон веку это ведомо. Видится мне, что тот князёк Шалиман придёт под Мценск. Чутьё, рождённое жаждой мести, приведёт его сюда. Да зрю по тебе, что ты перед ним выстоишь, — улыбнулся Сильвестр.
— Постараюсь, если не помешают.
Сильвестр провёл в Мценске три дня, один из них — день Введения во храм Пресвятой Богородицы — торговал на местном базаре узорочьем. Покидая Мценск, он попросил Шеина:
— Ты, Борисыч, укрепляй крепость. Обошёл я её, посмотрел. Много слабых мест. Ставь там срубы, как начал. И ядра Анисима готовь впрок. Славное дело вы придумали.
— Буду исполнять твоё пожелание. А ты в Суздале побывай, передай моим, что жив и здоров.
— Побываю, друг. Мне идти всё прямо, прямо — на Тулу, на Рязань, на Владимир, а там и Суздаль рядом.
На том и расстались два побратима, чтобы в нужный час встретиться вновь.
Наступила зима. Озимые хлеба ни дождями не вымочило, ни морозом не сожгло. Их вовремя укрыло снегом. Радовались хлебопашцы: быть урожаю. Но не сильно ликовали: навалятся крымчаки — всё потопчут, потравят конями. Зимние холода не принесли в Мценск покоя, тишины. Ратники трудились день за днём. Воеводы как могли поддерживали дух воинов. Когда валили лес на ремонт крепостных стен, на новые туры, Михаил сам часто выезжал на рубку, брал топор и охотно подыскивал деревья, обрубал сучья.
Крепость постепенно обновлялась. Были восстановлены на стенах «козырьки Адашева» — так называли теперь карнизы, устроенные сорок с лишним лет назад.
В конце марта неведомо какими путями дошла до Мценска весть о том, что крымская орда выкатилась за Перекоп и вступила в приднепровские степи. Что ж, там весна уже торжествовала и появился подножный корм. Так и пойдёт орда на север, вслед за наступающей весной. И прикидывали мценские воеводы, что крымчаки подойдут под Орел и под Мценск примерно в середине апреля, если они нацелились на юго-западные земли Руси.
Из Тулы в эту пору обычно приходили обозы с пороховыми зарядами, развозили их по большим и малым крепостям. Не подвели туляки и на этот раз. Обоз прибыл в первых числах апреля. Михаил сам принял всё по счету. В тот же день он велел Анисиму собрать всех пушкарей, выкатить за город две пушки, найти овраг и там показать всем пушкарям, как заряжать новые «ядра», как они поражают «врага». И, хотя мценские пушкари были умелыми мастерами стрельбы, на этот раз Шеин поставил над ними Анисима. По его слову заряжались пушки, развешивались холсты.
Пушки установили в пятидесяти саженях от холстов. Орудия были мощнее тех, какими Михаил и Анисим стреляли в Пронске. Холсты разделили так, чтобы у каждой пушки была своя цель. Выстрелили сперва из правой пушки, и холст был изрешечен и смят. Но со второй пушкой случился казус. Пушкарь Никифор навёл её чуть выше цели, и низ холста и обе его стороны не были поражены ни одним ядрышком.
— Что же это ты, Никифор? — упрекнул пушкаря Анисим.
— Так ведь «горохом» стрелял, думал лету ему прибавить, — а выстрелил по воробьям, — рассердился скорее на себя Никифор. — Дайте мне ещё ядро! Я покажу тому холсту!
— Дай ему, Анисим, второй заряд, — велел Михаил.
Ловко зарядив пушку, Никифор сам навёл её, сам подставил фитиль. Бабахнула пушка, и на холсте в семь с половиной сажен длиной не осталось живого места.
Пушкари дивились стрельбе новыми «ядрами» и радовались: с такими «снарядами» ни конный, ни пеший враг не страшен, особенно если две-три пушки будут стоять рядом.
Наконец пришла весна и на мценские луга и поля. Чуть продуло ветерком землю, и пахари вывели лошадей на пашню. У ратников были в обиходе государевы земли. С них они и кормились. Сеяли яровые: рожь, горох с викой, овёс, ячмень. И спешили, на ночь не возвращались с полей, там и ночевали табором, при оружии. Воевода Борис Вельяминов в эти дни не отходил от пахарей. С наступлением весны Михаил Шеин выслал на юг и на юго-запад конные дозоры, чтобы ордынцы не застали защитников крепости врасплох. Правда, и западная сторона могла принести угрозу Мценску. Знал Шеин, что поляки коварны: договорятся с ордынцами да враз и нападут на Русь. Ухо приходилось держать востро.
Дозоры уходили под самый Орел, а на запад — до Брянска. И первыми в Мценск вернулись гонцы от западного дозора. В день Великой пятницы, что пришёлся на одиннадцатое апреля, стотысячная орда достигла Брянска, но перед ним разделилась на две части: одна, большая часть пошла на Польшу, другая, всего около десяти тысяч, свернула на Карачев, двинулась мимо Орла на Мценск. Оставалось только гадать, какой из этих городов ордынцы будут брать приступом или осаждать. Когда дозоры Шеина донесли ему о движении врага, он велел воеводе Вельяминову прекратить все полевые работы за крепостью. Начались последние приготовления к встрече врага.
Враг появился неожиданно. С утра в Мценске жизнь шла заведённой чередой. Было четырнадцатое апреля, понедельник Светлой седмицы, в храме чуть свет началась служба и длилась целый день. Кому нужно было, сходили на торг. Завечерело, и тут в крепость примчались дозорные.
— Орда! Идёт орда! — кричали они.
Эти крики сразу всполошили весь город. Воины, похватав оружие, бежали на площадь. Их подгоняли сотские:
— Всем на стены! Ружья заряжай!
— Пушки к бою! — надрывались старшие нарядов.
Гонец, что прискакал первым, нашёл Шеина, доложил:
— Батюшка-воевода, ордынцы идут от Польши.
Михаил поспешил к западным воротам. Не успел он подняться на помост, как оттуда кто-то закричал:
— Ордынцы близко у стен! Они поджигают их!
Ничего подобного Михаил не знал, не слышал, чтобы ордынцы нападали так отважно. Он распорядился уничтожать их из ружей. Но стрельцы не могли поднять головы из-за зубцов стен, потому как над ними роем летели стрелы. Шеин понял, что, если стены загорятся, беда будет неминуемой. Он побежал к воротам, чтобы собрать там воинов и сделать вылазку. Однако он совершенно забыл, что в случае обороны всё было продумано заранее. И первыми дали бой ордынцам пушкари. Разом ударили по врагам со стены двадцать пушек, что стояли на западной стороне. После первого залпа в стане врага, откуда летели тысячи стрел, и многие с огненными хвостами, началась паника. Сразу были убиты сотни коней и всадников. Крымчаки не могли понять, какая сила валит их на землю, ломает руки, ноги, пробивает грудь. Пушкари продолжали наводить ужас. Наряды двух пушек, которые стояли в угловой башне, успели сделать несколько выстрелов вдоль стен. Многие конные ордынцы с факелами были убиты. Других добили стрельцы, над которыми уже не летели рои стрел.
Стемнело. Ордынцы как нахлынули неожиданно к стенам, так и отхлынули от них. Шеин поднялся на стену и велел двум пушкам выстрелить вслед отступающим ордынцам. Через миг до крепости долетели дикие вопли: ядрышки нашли-таки свою цель.
В это время кто-то из воинов на стене закричал:
— Горит! Горит стена! Воду давайте!
С десяток воинов кинулись к ближнему колодцу, и пошли, пошли по руками бадьи с водой на стену. Вскоре опасность миновала, огонь был потушен.
В стане защитников крепости появились первые раненые. Один из ратников был убит: стрела попала в шею.
Наступила ночь, но никто из воинов не покинул стены, не ушёл от пушек. Шеин и Вельяминов собрали тысяцких и сотских и наказали им быть начеку.
— Помните, что на рассвете ордынцы вновь прихлынут к стенам и, может быть, придумают какую-нибудь новую лисью уловку. И припасите воды. Раз они пытались поджечь стены, то не отступятся, — заметил Шеин.
К Михаилу подошёл сотский Никанор.