Стезя

Старый сюжет

1 Как же так? После всех лишений Тех, что выстрадала страна, Лучше рыночных отношений Не придумали ни хрена. По российским, по русским весям, От столиц и – во все концы, В расторгашеском интересе Рыщут нынешние дельцы. Перестройка. Иные мерки. Как и все, я свой крест влачу, Но ни в менеджеры, ни в клерки, Даже в фермеры – не хочу. «Свежих ветров», «мышлений новых» Столько ж было... Тщета одна. Вот и вырублен сад вишневый, То-то празднует Сатана. 2 Сколько пафоса, сколько крика, Телеящик включи на миг: Тот себе на уме, тот ликом 3асекреченный боевик. Охмурили, околдовали, Развалили страну, галдя, А доверчивый люд загнали, Ускоряясь, в «очередя». Я-то, ладно, – не много жаждал, Оттого и душа жива. Жаль мне, жаль дорогих сограждан Тех, что клюнули на слова. Нет продыха от телебредней: Что угоили со страной! О, молчи, Михаил Последний, Шельма, меченый Сатаной. 1991

Тот же снег...

Тот же снег... И те же версты: Пешедралом – два броска. Сквозь морозный морок – звезды, Безразмерная тоска. То ль луны мелькает плошка, Т о ль гнилушки камелек, Т о ль морозною морошкой, Поздней баньки огонек? Бесенят ли буйных свиту Баламутит старый бес? То ль челом Хрущев Никита Просиял и вновь исчез? А когда-то, ах, когда-то Шел домой и ликовал. Этот снег голубоватый Так божественно сверкал! А теперь бредешь угрюмо По родимой-то земле. С перестроечною думой, Тяжкой думой на челе. Кто там все же страх наводит? Кто вгоняет в дрожь и пот? Кто в метельных джунглях бродит? Уж не местный ли Пол Пот? 1991

В небе холодном

Вспыхнув во тьме, прочертила параболу спичка, Кто-то нетвердо прошел на скрипучем протезе. Гукнув на станции, в ночь унеслась электричка. Рад одному, что хоть в душу никто не полезет. В печке прилежно пылает дровишек беремя, Ветка сирени скребется в морозную раму. Время тревожное, горькое, подлое время. Мама б жила, я пошел бы проведовать маму. Яблок купил бы в коммерческом что ль магазине, (Пухнут там цены на тухлых дрожжах перестройки). Мы б посидели на кухоньке теплой у Зины, Выпили б малость малиновой сладкой настойки. Вспомнили б травы, как лучшую сказку о лете, Наши покосы и яблоки нашего сада. Лучшие дни!.. Но опять биороботы эти Мутят Россию. Но маме об этом не надо. Пусть она спит возле бати за рямом зеленым, Пусть им приснится как ветер осоку колышет, Как возле дома, поднявшись, красуются клены, Нашего дома, с покатою шиферной крышей. В небе холодном Большая Медведица бродит, Иль Сатана насылает большие морозы? Печь остывает. И пятый десяток доходит, Как я живу. А в душе еще детские грезы. Вынесу птицам я крошки от трапезы скудной, Клюй, мой снегирь, и будите зарю, свиристели! Трудно вам, милые, нынче и людям паскудно... Правды хотели? Да все ли до правды созрели? Мозг затуманен не столько смурной бормотухой, Сколько трущобною лжедемократской баландой. Недруги действуют, рушат фундаменты духа, Скроенной тонко в чужом ателье пропагандой. Глянешь окрест и душа замирает от боли: Кто-то жирует, а кто-то латает заплаты. Милый снегирь, полетели хоть в Арктику, что ли, Может быть, там не дотянутся к нам «демократы». 1992

Пигмеи

Орут. Орать они умеют. Послушать – яд и белена: «Коалы русские...» И млеют, за это платит Сатана. Желта их пресса. Лгут в истоме, Играют походя с огнем. Их принимают в «белом доме», Полно двурушников и в нем. Когда глухой народный ропот Перерастет в разящий суд, Их не Америка с Европой, А те же русские спасут. 1992

Рыночное

Базар ли, рынок ли... Иду В своем раздумии унылом: Как в восемнадцатом году, Торгуют спичками и мылом. С медалью жалкий инвалид, А рядом бабка притулилась. И всякий выжить норовит. А для чего, скажи на милость? Сияют лавки да ларьки – Кавказской мафии раздолье, И пьют, отчаясь, мужики, Отвыкли браться за дреколье. Я тоже душу волочу, Ее так долго убивали, И ты не хлопай по плечу. Не трать калорий, генацвале. Замолкни, стих! Душа, замри! На мир глаза бы не глядели. А глянешь – ухари, хмыри Да злые девки на панели... 1992