Стезя

Вспоминая Рубцова

Осенний сквер прохладою бодрил, И битый час, нахохлившись над книжкой, Я что-то бодро к сессии зубрил, А он курил, закутавшись в плащишко. Скамья. И рядом признанный поэт! Заговорить, набраться бы отваги, Мол, я из той же – хоть без эполет! – Литинститутской доблестной общаги. Он все сидел, угрюм и нелюдим, Круженье листьев взором провожая, И вдруг сказал: «Оставьте... все сдадим!» Я подтвердил кивком, не возражая. «Вы деревенский?» – «Ясно, из села!» – «Не первокурсник?» – «Нет, уже не гений...» В простых тонах беседа потекла, Обычная, без ложных откровений. Вот пишут все: он в шарфике форсил. Но то зимой. А было как-то летом: «Привет, старик!» – рублевку попросил И устремился к шумному буфету. Теперь он многим вроде кунака, Мол, пили с Колей знатно и богато! А мы лишь раз с ним выпили пивка И распрощались как-то виновато. Потом о нем легенд насотворят И глупых подражателей ораву. При мне ж тогда был фотоаппарат, И техника сработала на славу. Он знал и сам: легенды – ерунда, А есть стихи о родине, о доме. Он знать-то знал – взойдет его звезда. Но грустен взгляд на карточке в альбоме. 1989

Дорожная колыбельная

Золотая дремотная Азия...

С. Есенин Спит хороший народ, спят барышники, Спят охранники – нечего красть; В теплом «газике» дремлют гаишники, Точат зуб на «проезжую часть». Исключительно, видно, для гласности – Над райцентром цветок фонаря. Указатели мер безопасности Тоже фосфоресцируют зря. Измотало полночное бдение, Ядовитую «приму» курю. Пост ГАИ – тот хоть при исполнении, Я ж без толку на звезды смотрю. Рад любой завалящей оказии. Ни саней, ни телег, ни машин. Ах, печаль ты – «дремотная Азия» На дороге: Бердюжье – Ишим... 1989

Инопланетяне

Среди простых забот о хлебе Нам, может, даже повезло: Теперь кружит не коршун в небе, А серебристый НЛО. То возле речки, на поляне, То в горсаду, что пуст и тих, Садятся инопланетяне В «тарелках» импортных своих. Они бодры, молодцеваты, В скафандрах узкие тела. Наверно, метят в депутаты От радикального крыла. Что посулят они: удачи? Не знаю. Многого не жду. И Русь, изверясь, пьет и плачет У сих пришельцев на виду. Опять – они! – статья в газете. И все при них, как у людей. «Как скучно...» – Гоголь бы заметил, А Ельцин гонит лошадей. 1989

В час дьявола

Слух прошел: под некой крышей, (Слух на крышу налегал!) Мол, сидит и нас чекрыжит Этот, как его... кагал. Вечерок осенний дивный, А навстречу мне юлой Ведьма с кооперативной, Реактивною метлой. Развела такие бредни: Елки-палки, лес густой... Вырвал я метлу у ведьмы И взлетел над крышей той. Тут они! Своим кагалом, В сытой дьявольской красе: Конформисты, либералы, Крайне швондерные все. Кто-то сумрачный у входа, Как ночной разбойный свист. Пригляделся: сам Ягода – Узурпатор и расист. Подрулил! (Метла – не веник!) Слышу грозное: «Шабаш! Наш ли этот «Современник?» Крикнул я в трубу: «Не ваш!» Присмирели, не воркуют, Злобно шепчут палачу: «Шовинисты атакуют!» «Надоели вы! – кричу, – Это ж вы, болтая бойко, Провоцируя войну, Заболтали перестройку, Закартавили страну, Заярлычили, заржали. Но и мы ответ дадим: За Отчизну, за Державу, За Россию постоим!..» Полетал еще немного Попугал ночных ворон. И без пыли, слава Богу, Сел в родной микрорайон. И, простив пустые бредни, Меркантильный интерес, Благодарность вынес ведьме За технический прогресс. 1989

Рок

Еще одна пришлась чума На мой усталый век: Все рок да рок! Сойдешь с: ума В теснинах дискотек, Где он вселенский правит пир, Кроссовками суча, Как новоявленный вампир, Как СПИД, как саранча. Из тысяч радиобойниц Сочит он зло и яд, И ловко в души вводит шприц Программы теле – «Взгляд». Уже не прячась, не таясь, Иные времена, Он пародирует, глумясь, Язык Карамзина. Перелицовывает ткань Он пыльного мешка. И для лобзанья тянет длань Арбатского божка. Как будто дьявол преуспел, Усердствуя во зле... Как соловей-то уцелел В черемуховой мгле? 1989