Огненный крест

СКС, обливаясь соленым потом, шагаем то ль со стрельбища, то ль с тактических полевых занятий. И комвзвода, молоденький лейтенант Купреев, обмахиваясь березовой веткой, привычно, «чтоб служба медом не казалась», гаркает: «Запевай!»

Былое... Песня кончается. За столом – тоже. Пропеты в своем порядке все куплеты. Я не спрашиваю – откуда они знают эту «красную» песню. Так вдохновенно, не для гостя, для себя, будоража свои ощущения, известные только им, кадетам, исполнили эту песню мои белые зарубежники...

Единение наших русских душ. Неожиданное. Странное. Но единение все ж!..

Затихли вдруг в легком оцепенении. Пытливо смотрят на гостя. И друг на друга. И я продолжаю, зацепив, в приглашении поддержать, двумя перстами эту наперсточную, уже наполненную рюмку-ёмкость. Продолжаю, вразброс окинув сидящих напротив – отца Павла, хозяина стола Волкова, Ольховского с казаком Свистуновым, донским казаком:

И вдруг, и привычно, и в «ином ключе» заработали голоса, пронзительней других – голос казака Свистунова. И не давая нашим голосам передышки, без сбоя, на одном ровном и трагическом тоне доводим мы эту печальную «белую» балладу до конца:

Не сразу, не теперь в застолье, а в каком-то позднем из дней моего месячного венесуэльского гостевания, когда мы окончательно «притрёмся» друг к другу, обретя полное доверие, Волков с привычной своей шуточкой промолвит: «И откуда тебе, красному поэту, известна эта белогвардейская, недорезанных буржуев, песня? Мы тогда, за столом, были едва не в шоке!..»

Пройдут еще какие-то «перестроечные» годы в России. Все больше грустных строк появится и в нашей обоюдной переписке, когда эйфория моих далеких друзей, возникшая у них с поднятием бело-красно-синего триколора над московским Кремлем, «под которым боролись за Россию наши отцы», постепенно станет истаивать, настроение обозначится в других признаниях: «Россия, Коля, нужна только нам, русским, больше никому на свете она не нужна в том величии, о котором мы мечтали, так будем до конца держаться вместе...»

Вот так и случилось, как в «Поручике Голицыне» – «они за Россию и мы за Россию». Мы – это та часть патриотических «красных» русских, что шли на гражданскую искренне биться за справедливость, за правду, за единую Родину. И с тем же искренним намерением шли в бой негустые числом полки «белых» добровольцев.

Какие силы столкнули русских в братоубийственной войне?! Те силы, что ни тогда, ни ныне не хотели и не хотят добра России Императорской, России Советской, России нынешней, «демократской», стоящей, увы, стараниями внутренних и внешних недругов, опять на грани гибели и распада...

И все же! Пожалуй, будет к месту, если закончу эту главу о поэтах пронзительным воззванием Главнокомандующего последней Русской белой армии, у воинов которой было два выбора: сражаться до конца и погибнуть или, сражаясь до конца, сохранив воинскую честь, спасти оставшихся, их семьи, уйти в зарубежье, с надеждой на возвращение, но, практически, уйти в неизвестность. Навсегда.

Но сказано: Матерь Богородица – покровительница России. Она предвещает и нам, нынешним, выстоять, победить и возродить Родину в своем многовековом русском Величии.

Трудно. Невыразимо трудно в этом мире несправедливостей и нового разбоя. Но надо выстоять. Не уронить чести, как это сделали тогда побежденные «белые» соотечественники:

«ВОЗЗВАНИЕ

Слушайте, русские люди, за что мы боремся:

За поруганную веру и оскорбленные её святыни.

За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь.

За прекращение междоусобной брани.

За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.

За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси.

За то, чтобы русский народ сам выбрал себе Хозяина.

Помогите мне, русские люди, спасти Родину.

Генерал П.Н. Врангель. 1920 год».

Применяя это воззвание, достоинством трагических слов которого нельзя не восхититься, к дням нынешним, можно бы сменить акцент – на «демократов», кадровый состав которых немалым числом из касты приспособленцев. Из тех, кто легко поменял свои «убеждения». Из оборотней. И это не поэтическая метафора. Не от Бога она, какой бывает метафора у стихотворца. Это алогизм, рожденный низменными свойствами человеческого мира, носители их – обречены гореть в адовой смоле преисподней.

ОГНЕННЫЙ КРЕСТ

«Мы дожили до самого страшного времени, когда правы все идиоты».

«Дело уж к вечеру. Думы испытанной пробы.

Вот я, поживший, стою на краю тротуара.

Зимнее солнце садится в дома, как в сугробы,

Словно бы в ад, кровенеют ворота базара».