Страница 84 из 114
Во время революции эту книгу кадеты утопили в Амуре...
Вспоминаются балы в корпусе, когда было много гостей: генералов, офицеров с женами, бывших воспитанников, юных гимназисток. Корпус украшался коврами из офицерских квартир, цветами, даже пальмами, привозимыми откуда-то. Играл оркестр одного из стрелковых полков, расквартированный в Хабаровске.
Заветным местом кадет старших классов был городской парк с танцплощадкой, уединенными аллеями, где мы гуляли и шептались с гимназистками. Был в городском саду памятник графу Муравьеву-Амурскому. Сколько он слышал наших пылких признаний девушкам! В ту пору я писал:
Большевики сломали этот памятник. Теперь на постаменте памятника генерал-губернатору поставлена ужасная скульптура товарища Ленина...
В старших классах мы, а это я, Сеня Боголюбов и Борис Курбатов, начали печатать на самодельном шапирографе свой кадетский журнал «Час досуга». Сделали три выпуска и поняли, что журнал отнимает у нас много времени, передали его шестому классу. В седьмом же приходилось сдавать много письменных работ, заниматься строевой подготовкой, изучением оружия, уставов. Готовились в «портупеи», то есть в офицерские училища.
Окончил я корпус третьим, имея в среднем 10.6 баллов. И заявил о своем намерении идти в Николаевское кавалерийское училище. Меня отговаривали, мол, твой дед – ученый артиллерист, ты умный мальчик, а в кавалерии... «служат дураки». И я сдался. Но в 1909 году все же перевелся в «дураки».
...И в училищах, и будучи офицерами, мы всегда вспоминали свои кадетские годы.
...Теперь, когда прошли десятилетия, когда всё дорогое нашему сердцу поругано и уничтожено, когда вянут надежды – увидеть воскресшую Россию, кадетские годы блестят яркой звездочкой среди настоящей тьмы».
Четыре русские княжны
Августейшим дочерям Государя
Последний привет
«Поднимите повыше бокалы вина...»
Вот и эту главу приходится завершать на грустной ноте.
Так уж вышло негаданно, что последнее стихотворение самого старейшего поэта из зарубежных кадет заканчивалось призывом к «тризне», «последним приветом» уходящего в лучшие миры поколения, которому нет смены в мире земном, в мире русском зарубежном. В том мире, что основан «первой волной» русского исхода из России. И все ближе, ближе день и час, когда, как написал однажды, пророчествуя, другой поэт – Константин Бертье де ла Гард, «пред Императором предстанет последний строй его кадет»...
Последний строй. Он уже явственно просматривается, как не крепки еще эти постаревшие мальчики-кадеты, как ни тщусь я выдавать комплименты их бодрости, их крепости, их боевому задору и патриотическому настрою...
И слава Господи, пока еще не на «тризну» собрались мы в очередной раз за гостеприимным столом в «кинте» Георгия Григорьевича Волкова. Опять потекла очередная дружеская встреча венесульских русских, в том числе и по случаю приезда меня, «гостя из России», по поводу которого, как и других гостей с Родины, чувствую, теплятся надежды о том заветном, чему отдали они, зарубежники, десятилетия трудов и устремлений: чтоб еще при жизни застать «возрождение Родины»...
За столом настоятель православного храма Святого Николая отец Павел. И это придает застолью определенную чинность, строгость. По крайней мере, в начале. Кадеты встают, привычно повторяют вслед за священником слова краткой молитвы. Улавливая её обрывки, неожиданно каменея, шепчу и я молитвенное. Неловко, наверное, кладу, «как полагается», крест на «четыре стороны», ощущая, как тяжело повинуется необходимому действу моя правая рука со сложенными в троеперстие пальцами невоцерковленного индивидуума, бывшего комсомольца...
«Поднимите повыше бокалы вина...»
О бокалах ли уж речь! Старики, сетуя на болячки (а вот бывало!), все ж таки отважно наполняют рюмки наперсточной величины «русским напитком» – водочкой, «Столичной», бутылку которой, как упоминал уже, я «добыл» (в пору горбачевской борьбы за трезвость) в московском Елисеевском гастрономе. И она, под общее одобрение, вместе с привезенной мной булкой ржаной «черняшки», водружена на дружеский волковский стол! Впрочем, этой самой «Столичной», как узнаю позднее, «завались» и в магазинах Каракаса, но тут «привет с России». И мы поднимаем тост за нашу Россию! Делаем это стоя! Как полагается здесь!
И вот, наговорясь, набеседовавшись, чуем нехватку песни, как положено в русском застолье, и вдруг возникла она над просторным вечерним столом, восхитив меня, советского гостя, нежданным в этой «белой» среде куплетом:
Поёт казак Михаил Георгиевич Свистунов, книгочей и знаток советской литературы, за что некоторые здешние хранители «чистоты белой идеи» числят его в «коммунистах», поет кадет и лейтенант РОА Юрий Львович Ольховский, о коем мне потом кто- то «доложит», что он состоял в охране самого генерала Андрея Власова, поет хозяин застолья кадет Георгий Григорьевич Волков, чья семья пострадала в Югославии от коммунистических партизан Тито. Конечно, задорно и радостно подхватываю и я знакомое. И невольно – в этом южноамериканском далеке, где за стеной «кинты» фланируют смуглые мулатки в сопровождении кабальеро, проносятся шикарные авто, неистово стремятся за кем- то мотоциклы полиции, взрываются петарды жутко эмоциональных болельщиков на ближнем стадионе, где завершился футбольный матч, кричат попугаи в вольере соседнего двора, а над всем вечерним тропическим действом нависает остроконечная громада горы Авилы – мне представляется наш далёкий палаточный летний лагерь вблизи подмосковной Малаховки. И мы, элитные мат росы и старшины, прошедшие еще в допризывниках проверку на надежность, а теперь боевые стражи-охранники Главного штаба ВМФ Советского Союза, при полной выкладке, при карабинах