Принц (ЛП)

- Тогда, он не должен был использовать тебя.

- Peut-être. Может быть. Но даже если бы ты сказал, что тогда он не любил меня и никогда бы не полюбил… - Кингсли снова расплылся в греховной улыбке, - …я бы не стал ничего менять.

- За исключением смерти Мари-Лауры, конечно.

Это утверждение прозвучало, как вопрос, и Кингсли был вынужден ответить на него.

Если бы Мари-Лаура не умерла, как бы они жили сейчас? Она и Сорен до сих пор были бы в браке. Что бы это означало для них обоих? Сорен хотел попытаться построить жизнь с Мари-Лаурой. После того, как он понял, что его молодая жена действительно любила его, он был полон решимости быть хорошим мужем для нее. Их брак не был консумирован в течение нескольких месяцев после свадьбы. Сорен ждал подходящего момента, чтобы сказать ей о своих потребностях, что только причинение боли смогло бы удовлетворить его.

Он выложил этот план Кингсли. И тогда они боролись еще жестче, чем в тот день, когда Кристиан сделал их фото. Кинг сходил с ума от ярости и горя при мысли о Сорене с кем-либо еще, особенно с его собственной сестрой. Любой другой брат защищал бы честь сестры, отказываясь разрешить ее садисту мужу сказать ей, что он должен будет ее бить, если они когда-нибудь станут любовниками. Но страдания Кингсли были только за себя одного. Если Мари-Лаура хотела боли, у нее был весь мир для этого. Но жестокость Сорена принадлежала Кингсли.

Он угрожал Сорену, пригрозил рассказать всем в школе о том, что они были любовниками. Глупая, пустая угроза, что не имела бы никакого влияния, даже если бы Кингсли пришлось пойти на это. Трастовый фонд Сорена уже принадлежал ему. Теперь он и Мари-Лаура были богаты. Вольны идти, куда им заблагорассудится. Кинг боялся больше всего на свете, что Сорен и Мари-Лаура уйдут и оставят его позади.

Сорен оставался спокойным во время худшей из истерик Кинга, и в конце, когда тот исчерпал себя от горя и гнева, Сорен взял лицо Кингсли в свои руки и поцеловал. И этот поцелуй превратился в нечто большее. Когда рубашка Кингсли соскользнула с его плеч и приземлилась с шорохом на землю, Сорен опустил голову и впился зубами в ключицу Кингсли, заставляя того застонать от удовольствия и боли и чувства огромного облегчения и… вот тогда Мари-Лаура застала их врасплох. И хотя ее сердцу оставалось биться еще лишь несколько минут, пока она мчалась через лес, Кингсли знал, что это и был тот самый момент, когда она действительно умерла.

- Конечно, - ответил он сейчас, но не был уверен, что говорит правду. Будь Мари-Лаура живой, Сорен стал бы учителем фортепиано или профессором колледжа, и его призвание к священству осталось бы без ответа. Кингсли знал, что без Сорена, он был бы покойником. На протяжении более чем десяти лет после того, как он и Сорен расстались, Кинг жил самой опасной жизнью, которой мог. Он бежал от смерти, как он бежал в ту ночь от Сорена, в надежде, что будет пойман и взят. До тех пор, пока они не воссоединились, Кингсли не находил цели, причины жить.

И Элеонор… Нора… Малышка Сорена. Она тоже могла бы покоиться в могиле, в шести футах под землей, не появись Сорен в ее жизни. Заманчиво, признался себе Кингсли. Мир без Норы Сатерлин - ему почти хотелось посмотреть на это.

- Я имею в виду только то, что произошло между отцом Стернсом и мной в подростковом возрасте. У меня нет никаких сожалений о том, несмотря на то, что теперь он священник. И очень набожный.

- Но не слишком набожный, чтобы показываться в общественных местах с тобой.

Кристиан улыбнулся.

- Вряд ли это общественное место. Да и сейчас он, скорее всего, читает мессу в часовне с отцом Альдо.

- Ах, отца Альдо давно нет. Венулся в Южную Америку. Теперь он спасает души южного полушария.

- Уверен, студентам не хватает его стряпни.

- Всем нам не хватает. Только Мари-Лауре удавалось приготовить крем-брюле лучше. Ради него можно было умереть.

Кингсли тяжело вздохнул.

- Возможно, именно поэтому она умерла.

Кристиан поджал губы и посмотрел на него наполовину с весельем, наполовину с отвращением.

- Ты ненормальный. Ты понимаешь это, да?

- Ты священник или психолог? Я не совсем уверен, что хуже.

- Я и то и другое. - Кристиан уселся на край кухонного стола. - Магистр богословия и психологии. Кандидат психологических наук. Священники должны быть психологами. Особенно в школе для проблемных мальчиков. И не нужно быть доктором наук, чтобы увидеть, что ты по-прежнему глубоко скорбишь о своей сестре. Каждая твоя маленькая шутка об этом - еще одно доказательство.

Кингсли чуть не пошутил еще раз, но остановил себя. Кристиан был прав. Зачем отрицать правду?

- Bien sûr. Конечно, я до сих пор скорблю о ней. В последнее время больше, чем последние годы. Пребывание здесь не помогает.

- Из-за этого гораздо труднее забыть, я уверен.

- Разговор с тобой помогает. Признаю, что в большой мере за ее смерть был ответственен я.

Кристиан покачал головой.

- Не уверен, что так было на самом деле. Самоубийство… является тягчайшим из всех грехов. Убить другого, это убить одного человека. Убить себя - это убить всех людей. Увидеть своего мужа со своим братом, ужасно? Да. Абсолютно ужасно. Но убить весь мир за это? Возможно, там происходило что-то гораздо большее.

- Большее?

Кристиан опять встал и начал наматывать круги по маленькому помещению. Кингсли помнил эту его привычку. Кристиан никогда не мог усидеть на месте. Он должен был ходить и ходить, если нужно подумать.

- Фотография тебя и Стернса, та, которую я сделал, была отправлена анонимно. Ты принял это как угрозу.

- Это угроза. Другие инциденты… они тоже представляют собой угрозу. Детская кровать отца Стернса была сожжена дотла. Из моего офиса был украден документ. Этот документ содержит частную информацию о Стернсе. Информацию, которая может навредить ему. Он этого не заслуживает. Если кто и заслуживает того, чтобы быть священником, это он.

- Что ж, если ты так говоришь, я верю тебе. Значит, все эти угрозы имеют отношение к частной жизни Стернса. Мари-Лаура умерла там, на той скале. И угрозы… все эти угрозы…

- Все они связаны с ним, да. Мы знаем это.

- С кем еще они связаны?

- С тремя людьми. Только три человека, с которыми он когда-либо был, и это все, что я могу сказать.

- Только три? - Кристиан ухмыльнулся и Кингсли мельком увидел озорного подростка, которого знал. - Тогда даже я обставил его.

Кинг выдохнул через нос и уставился на голые поленья у камина, где он и Сорен как-то ютились под одеялами вместе, чтобы согреться, в морозный зимний вечер. Кингсли никогда раньше не был так благодарен за холода.

- Я просто не знаю, кто бы посмел причинить ему…

- Кингсли, я собираюсь рассказать тебе кое-что, и я не хочу, чтобы ты меня ненавидел за это.

Кинг вскинул на него острый взгляд.

- Расскажи мне.

- Я ненавидел Стернса. Еще когда мы были в школе. Я не использую слово ненависть необдуманно.

- Я знаю, что ему завидовали.

- Завидовали и ненавидели. Он был лучше, чем все остальные. И нет, я не говорю, что он думал, будто был лучше, чем мы. Я не верю, что он так думал. На самом деле он был лучше, чем все мы - умнее, красивее, да до сих пор красивее, чем любой человек, которого я когда-нибудь видел. Он мог выучить новый язык быстрее, чем я мог выучить новую мелодию на гитаре. Он играл на пианино, как Бог. И местные священники поклонялись ему. И когда твоя сестра, самая красивая девушка из всех, кого когда-либо видели, приехала в гости, именно он был тем, в кого она влюбилась и вышла замуж. Тридцать лет назад я хотел его смерти.

- А сейчас?

Кристиан покачал головой.

- Подростковые гормоны и тоска. Теперь я могу только восхищаться им. И немного беспокоиться за его прихожан.

- Не волнуйся. Они находятся в лучших руках. Но о чем ты говоришь?

- Я говорю, что кто-то явно ненавидит Стернса. Все еще ненавидит его. Если кому-то известно что-то о тебе и о нем, о Мари-Лауре... если кто-то любил ее даже больше, чем я, и обвинил Стернса в ее смерти…