Страница 26 из 90
Эта затея, стоит заметить, получила поддержку со стороны Гермогена — он участвовал в траурном шествии. Возможно, сама мысль о честном перезахоронении Годуновых принадлежала именно ему. Почтительность к останкам Бориса Федоровича означала почтительность к царскому сану вообще, безотносительно личности государя.
Канонизация святого Димитрия Углицкого и громкое его прославление также были совместным делом Василия Шуйского и Гермогена: «Царь… и патриарх, видя дар Божий, что проявил Бог Своего угодника, сделали раку, и положили его в раке над землей… и составили праздничные стихиры и каноны, и установили праздник праздновать трижды в году: первое празднование на рождение, второе на убиение, третье на перенесение мощей в Москву»{137}.
Когда вооруженная борьба с многочисленными врагами приняла скверный оборот, Василий IV по совету с Гермогеном решил доставить прежнего первоиерарха Иова в Москву. Царь, вельможи, духовенство во главе с патриархом и весь народ должны были молить его о прощении. Иов — чуть ли не единственный, кто не совершил первого страшного предательства, не отстал от Годуновых и не признал Самозванца. Мало кто из духовенства пошел за ним на муку, а народ вовсе не прислушался к его обличениям. Теперь следовало исправить ошибку и тем снискать Божье благоволение.
По словам голландского купца Исаака Массы, идея привезти Иова в столицу и обратиться к нему с покаянными мольбами возникла после того, как с фронта борьбы против нового Самозванца пришли печальные вести. Бой у Венёва закончился поражением правительственных войск; хотя в Москву и доставили несколько пленных оттуда, зато всё дело пошло прахом. Кроме того, воеводы Василий Мосальский и Андрей Телятевский перешли со своими людьми на сторону врагов Василия IV. «Это известие, — говорит Масса, — произвело такой страх в Москве, что они вызвали из Старицы низложенного Димитрием старого патриарха Иова… он, слепой от старости, просил оставить его в покое, однако, [невзирая на это], его привезли в Москву… Его совет вместе со всеми другими советами ничему не мог помочь…»{138}
Но мировидение людей Московского царства не исчерпывалось строго рациональными соображениями, свойственными протестантизму. Всё русское общество «от царя до псаря» твердо знало: любые беды и испытания приходят по воле Божьей — в наущение «по грехам». От них спасают прежде всего искреннее покаяние, умение «встягнуться от греха», а не какая-нибудь суетливая практическая деятельность. Бог поучил — Бог же простит, помилует, явит ласку свою. Но когда согрешили все — кто сильнее, кто слабее, а в стороне от общего греха остались считаные единицы — как тогда каяться? Перед кем? В какую сторону повернуть ум народный?
Иова позвали не напоказ, не пытаясь, говоря современным языком, срежиссировать акт охранительной пропаганды, а в искреннем стремлении заслужить от Господа милость Его. Слишком много несчастий свалилось на державу. Чаша страданий становилась всё тяжелее и тяжелее. Может, единственный большой праведник простит народ и помолится за него Богу?
3 февраля 1607 года Гермоген, два других архиерея, архимандриты и игумены присутствовали на совещании у царя. Было решено послать в Старицу за Иовом митрополита Крутицкого Пафнутия, симоновского архимандрита Пимена и других почетных посланников с закрытой зимней повозкой из царской конюшни. Посольству надлежало уговорить старого больного, смертельно обиженного Иова, «приехав к Москве, простити и разрешите всех православных крестьян в их преступлении крестного целованья и во многих клятвах»{139}.
5 февраля посольство отправилось из столицы с грамотой Гермогена. Патриарх «бил челом» Иову, «молил с усердием» и «колени преклонял», чтобы тот приехал и чтобы молился о мире для России, о здравии для Василия Ивановича и о царском одолении «на враги». 14 февраля Иов был привезен в Москву. Два дня спустя он вместе с Гермогеном и другими столпами духовенства определил порядок всеобщего покаяния: молить Бога о прощении им самим и «всем православным христианам», ибо они «преступили крестное целование», царицу Марию и царевича Федора Годуновых свергли и на смерть предали, совершили «многое бесчиние» против святой Церкви; приняли на царство «злодея и прелестника, и разорителя християнския веры», а потом целовали ему крест; прервали течение патриаршей литургии, скопом вырвали Иова из алтаря, таскали по площади и позорили, а потом «люторы и жиды» оскверняли храмы, а сам «царь» венчал свою невесту, «люторовой веры девку»[33], царским венцом. «И в тех бы во всех клятвах и в преступлении крестного целования просити нам милости Божией… и православных всех крестьян Российского государства от толиких клятв разрешити и прощении им и всем нам вкупе подавати, да о том бы о всем и грамоту нам прощальную и разрешительную изложити». Такая грамота была принята от имени Иова и всего Освященного собора 16 февраля{140}.
20 февраля Гермоген и Иов были в Успенском соборе. Гермоген отстоял молебен. А потом «всенародное множество» просило у Иова прощения. Бывший патриарх зачитал «прощальную и разрешительную грамоту». Иов, Гермоген и весь Освященный собор «простили», «разрешили» и благословили собравшихся{141}.
Далеко не всегда Гермоген действовал по просьбе Василия Ивановича или, вернее, содействовал с царем в каком-либо масштабном деле. Святитель очень многое предпринимал как самостоятельная политическая фигура.
Патриарх использовал то орудие защиты престола, а с ним и всего старомосковского государственного порядка, какое давала ему власть духовная. Он призывал духовенство всей страны молиться за победу государя, увещевать паству, обличать изменников.
До наших дней дошли «богомольные грамоты» патриарха. Две из них, адресованные митрополиту Ростовскому Филарету, содержат целую идеологическую программу: тут и порицание безбожных мятежников, и утверждение прав Василия Шуйского на трон.
По словам Гермогена, Самозванец «своим умышлением так прельстил люди Божия государства Российского, что не токмо поклонишася ему, но множество сильных и великих, прочих же и без числа, и острием меча падоша, побораючи по нем злое». Но сам Бог «воздвиг» на Самозванца Василия Шуйского. Князь сыграл роль очистителя, своего рода «бича Божьего». Василий Иванович сначала «велегласно» обличал Лже-Дмитрия, за что «множество бед претерпел от того злодея», а затем, следуя Богом данными «советом и мудростию, с любящими Христа и с нехотящими повинутися сотоне… конечно погубиша того злодея и скаредное его тело огню предаша». Таким путем «от смерти в живот претвори нас Бог и от тьмы во свет приведе нас». Что означает слово «нас»? Весь русский православный народ, всё царство. Таким образом, у восшествия Василия Шуйского на престол появляется не одна лишь генеалогическая подоплека (знатный Рюрикович, наследник древних государей), но и мистическая. Гермоген подводит к тому, что сам Бог поставил царем Василия Ивановича за его «веру и мужество, и крепость, и разум», проявленные в борьбе с Божьим врагом и «разорителем» веры. Более того, правильность его воцарения получила мистическое же подтверждение от самого Господа: «К сему же [Бог] еще истину объяви нам, страстотерпца своего и мученика царевича Дмитрия многими чудесы прослави и царьствующему преславному граду Московскому яко многоценный дар подал: неоскудные исцеления подает всем, с верою приходящим к нему…»{142}
Обосновав истинность нового монарха, Гермоген требует от Филарета, чтобы тот устроил со всем духовенством большой молебен в соборной церкви о мире, о благосостоянии святых церквей, о здравии великого государя Василия Ивановича и покорении врагов его, о христолюбивом воинстве. Велит неоднократно прочесть грамоту в соборной церкви, разослать копии по храмам епархии с поучением, «чтоб отпадших крестьянския веры разбойников и губителей крестьянских, злодеев, воров, не слушали никак ни в чем, надеяся на милость Божию… стояли бы против воров крепко»{143}.
33
Марина Мнишек была католичкой и к протестантизму никакого отношения не имела. Но в России время от времени «люторовой верой» называли и католичество, чаще именуемое «латынствой», «папежской верой». Видимо, непонятное слово «люторова» по звучанию напоминало родное слово «лютая», имевшее подходящий смысл, а потому стало общим для негативной оценки любого инославия.