Эйзенхауэр

На такой негативной, хотя и поверхностной ноте завершились американо-советские отношения в президентство Эйзенхауэра. Тем не менее нужно подчеркнуть, что именно в период его пребывания на посту президента была предпринята первая попытка международной разрядки, заложены первые камни в основание того комплекса договоров и соглашений, которые были заключены между США и СССР при его преемниках.

Проблемы расовой десегрегации

Во второй половине пятидесятых годов Соединенные Штаты динамично развивались (кратковременный хозяйственный спад был в конце 1957-го — первой половине 1958 года). В 1959 году прирост валового внутреннего продукта составил 4,2 процента, в 1960-м — 3,2 процента. За время правления Эйзенхауэра личные доходы американцев увеличились на 47 процентов, а их сбережения — на 37 процентов. Правда, при этом существовали серьезнейшие пробелы в области социального обеспечения, сохранялись нищенство, бездомность, высокий уровень преступности. Относительное благополучие социальной жизни Соединенных Штатов продолжало нарушаться неравноправием чернокожего населения, прямо противоречившим не только принципам гуманизма, но и конституции страны, поправки к которой, принятые после Гражданской войны, запрещали расовую дискриминацию.

Факт расового неравноправия в стране отнюдь не являлся для президента Эйзенхауэра откровением. То, что расовая проблема не просто существует, а весьма остра, он почувствовал буквально на себе, когда был президентом Колумбийского университета, расположенного вплотную к Гарлему. В первые послевоенные годы в этом весьма неспокойном негритянском районе Нью-Йорка хозяйничали банды, делившие его на сферы влияния. Белому смельчаку, оказавшемуся на гарлемской улице, постоянно могло угрожать нападение чернокожих подростков, исподтишка поощряемых своеобразными «расистами наоборот». Когда Дуайт решался побродить по окрестным улицам, он всегда брал с собой оружие. Не без злорадства советский историк Р.Ф. Иванов писал: «Это была своеобразная и довольно убедительная иллюстрация к проблемам послевоенной Америки: президент-генерал направлялся в свои академические владения с пистолетом в кармане»{826}.

Уже вскоре после вступления в должность президента Эйзенхауэр узнал, что в Верховном суде накопился ряд жалоб на сегрегацию в школах и требований отмены решения самого Верховного суда: «образование отдельное, но равное», принятого еще в 1896 году. В течение десятилетий против этого принципа велась борьба, то более, то менее активно. В южных штатах действовали сегрегационные законы (их в обиходе называли законами Джима Кроу по имени комического персонажа — бедного негритянского уличного певца, который полностью примирился со своей участью и угождал белым), по которым чернокожие не могли учиться в школах и университетах вместе с белыми, должны были занимать специально отведенные для них места в общественном транспорте, в столовых и ресторанах и т. п. Многие магазины, рестораны, гостиницы вообще отказывались обслуживать чернокожих.

Эйзенхауэр сам имел расовые предубеждения и был тесно связан с расистски настроенными организациями южных штатов. Вначале он почти не обращал внимания на кампанию против сегрегации. Однако генеральный прокурор (министр юстиции) Герберт Браунелл, которому президент вполне доверял, убедил его серьезно отнестись к разраставшемуся недовольству черного населения. Браунелл доложил, что Верховный суд потребовал от него резюме всех жалоб по вопросам сегрегации, поступивших в министерство, и заключений по этим делам. Согласившись с необходимостью подчиниться требованию суда по первому вопросу, Эйзенхауэр выступил против предоставления Верховному суду министерского заключения, мотивировав формально — нарушением Верховным судом принципа разделения властей и своего права интерпретировать законы.

На деле президент просто боялся, что исполнительная власть окажется в невыгодном положении: на нее обрушатся и решительные противники сегрегации, и «старая гвардия» южан-республиканцев, чьей поддержкой он весьма дорожил. Но выглядеть принципиальным для Эйзенхауэра было важнее. Он сказал Браунеллу и записал потом в дневнике: «Как я понимаю, суды были установлены конституцией, чтобы интерпретировать законы; обязанностью исполнительного органа (Министерства юстиции) является их выполнение»; стало быть, Верховный суд действовал из «соображений, не являющихся внутренне ему присущими»{827}. По сути президент запретил своему министру высказывать соображения по поводу сегрегации Верховному суду. Он отлично понимал, что к борьбе за ликвидацию сегрегации надо серьезно готовиться, что любая поспешность может привести к поражению. Он сознавал, что в конце концов проблемы придется решать, но, похоже, предпочитал оставить их в наследство преемнику.

И всё же президенту, хотел он этого или нет, приходилось действовать — этому способствовали как объективные условия, так и человеческий фактор. 8 сентября 1953 года умер председатель Верховного суда Фредерик Уинсон, член Демократической партии, бывший министр финансов в правительстве Трумэна. У Эйзенхауэра к этому времени был свой кандидат на должность члена Верховного суда (их назначает президент и утверждает Конгресс) — губернатор штата Калифорния Эрл Уоррен. Своему брату Эдгару Дуайт писал, что «с самого знакомства с Уорреном обдумывал его назначение в Верховный суд»{828}.

По оценке Эйзенхауэра, Уоррен был «либеральным консерватором» — именно таких судей президент хотел видеть в высшем юридическом органе страны, правда, никогда не мог объяснить, что именно он подразумевал под этим термином. Скорее всего, имелось в виду, что человек тщательно обдумывает свои решения, не торопится с вынесением вердикта, учитывает все возможные последствия.

Он пару недель колебался, ибо теперь речь шла о кандидатуре не просто на должность судьи, а на пост главы одной из трех ветвей власти. Дуайт даже предложил Д.Ф. Даллесу выдвинуть его кандидатуру. Но это была явная хитрость: Даллес, во-первых, тяготел к правому крылу Республиканской партии, а во-вторых, давно уже связал свою судьбу с внешнеполитической деятельностью и отходить от нее не собирался. Ожидаемый отказ удовлетворил президента и в то же время продемонстрировал, что он выбирал между кандидатами.

В конце сентября Эйзенхауэр назначил Уоррена на должность председателя Верховного суда, чтобы Конгресс после каникул рассмотрел его кандидатуру. Неожиданно «старая гвардия» республиканцев воспротивилась. Дуайт негодовал по этому поводу и даже какое-то время подумывал о возможности выступить инициатором раскола в партии, приведшей его к власти. Он записал в дневнике: «Если республиканская группа откажется признать его (Уоррена. — Г.Ч., Л.Д.), я покину Республиканскую партию и попытаюсь организовать хотя бы небольшую группу из умных независимых людей»{829}. Конгресс всё же утвердил Уоррена на высокой должности, и намерения заняться партийным расколом испарились, хотя позже подчас возникали вновь, когда президент встречал, по его мнению, необоснованную оппозицию в рядах депутатов-республиканцев.

С подачи Эйзенхауэра новый председатель Верховного суда почти сразу же занялся проблемой прав черного населения. Они оба всё сильнее ощущали необходимость конкретных действий, пусть медленных и осторожных, но в то же время демонстрировавших, что высшие круги США считаются с мировыми реалиями, состоявшими в разгроме нацистской Германии с ее расистской идеологией, в начале распада колониальной системы и возникновении первых независимых африканских государств, в проявлении в странах Азии явного сочувствия к судьбе американских негров. Расовая дискриминация явно препятствовала налаживанию нормальных отношений США с новыми государствами и вовлечению их в сферу своего влияния. «Одного только взгляда на негритянскую прессу, — писал известный социолог Э.Ф. Фрейзер, — достаточно, чтобы увидеть, насколько в последние годы выросли взаимопонимание и взаимные симпатии между американскими неграми, с одной стороны, и африканцами и азиатами — с другой»{830}.