Крупская

Из дневника лечащего врача: «Продолжалось это одну минуту, после чего Владимир Ильич встал. Настроение несколько угнетенное, и Владимир Ильич расстроен тем, что состояние его несколько ухудшилось».

Седьмого ноября: «Накануне чувствовал себя неважно. Весь день не занимался, было желание полежать. Сегодня с утра настроение вялое, всё больше хочется лежать. Последние два дня побаливала голова».

Тринадцатого ноября: «Владимир Ильич выступал в пленуме конгресса Коминтерна и произнес на немецком языке часовую речь. Говорил свободно, без запинок, не сбивался… После речи сказал доктору Кожевникову, что в одном месте он забыл, что уже говорил и что ему еще нужно сказать, и спросил, заметил ли он это. Доктор Кожевников совершенно искренне ответил, что не заметил».

«У нас сердце замирало, — рассказывал потом Бухарин, — когда Ильич вышел на трибуну: мы все видели, каких усилий стоило Ильичу это выступление. Вот он кончил. Я подбежал к нему, обнял его. Он был весь мокрый от усталости, рубашка насквозь промокла, со лба свисали капельки пота, глаза сразу ввалились».

Это было последнее публичное выступление Ленина.

Из дневника лечащего врача: «В субботу, 18 ноября, был паралич ноги. В воскресенье, 19 ноября, Владимир Ильич был на охоте. Ходил пять-шесть часов. В лесу случился паралич во время ходьбы. Владимир Ильич пошел к пню, ногу приволакивая, задевая носком, но до пня дошел, ненадолго присел и после этого ходил еще два часа».

Двадцать пятого ноября: «Доктор Кожевников и профессор Крамер были вызваны по поводу припадка паралича… Когда Владимир Ильич вышел из уборной и шел по коридору, вдруг в правой ноге появились клонические судороги, и нога ослабла. Владимир Ильич ухватился за стоящее высокое зеркало, но зеркало начало качаться, и, боясь его падения, Владимир Ильич его отпустил и упал на пол».

Двадцать седьмого ноября:

«Врачи были вызваны к Владимиру Ильичу по поводу припадков. Первый был утром в десять часов, продолжался полторы-две минуты и захватил только ногу. В двенадцать был второй припадок. Был полный паралич ноги и руки. Речь не пострадала. Владимир Ильич произносил вполголоса для проверки слова, и это ему вполне удавалось. Сознание всё время было ясное. Припадок продолжался двадцать минут. Голова несвежая, тяжелая. Временами стрелявшие боли в левой половине лба».

Седьмого декабря они с Надеждой Константиновной уехали в Горки. Состояние его постоянно ухудшалось. Но он отчаянно сопротивлялся болезни. Крупская вспоминала, как Ленин хотел выступить в Москве по одному из обсуждавшихся вопросов, понимая, как важно высказать свое мнение. Просил Надежду Константиновну и врачей:

— Дайте четверть часа выступления, я приеду и уеду назад. Завтра утром пришлите за мной машину.

Знал, что машины за ним не пришлют, а всё же в этот день сидел у дороги и ждал.

Когда разгорелась дискуссия о принципах внешней торговли, мнения Ленина и Сталина принципиально разошлись. И тогда Владимир Ильич обратился к Троцкому как к единственному союзнику и единомышленнику, предложил ему «заключить блок» для борьбы с бюрократизмом, всесилием оргбюро ЦК и Сталиным.

Двенадцатого декабря 1922 года Ленин написал своим единомышленникам: «Ввиду ухудшения своей болезни я вынужден отказаться от присутствия на пленуме. Вполне сознаю, насколько неловко и даже хуже, чем неловко, поступаю по отношению к Вам, но всё равно выступить сколько-нибудь удачно не смогу.

Сегодня я получил от тов. Троцкого прилагаемое письмо, с которым согласен во всём существенном, за исключением, может быть, последних строк о Госплане. Я напишу Троцкому о своем согласии с ним и о своей просьбе взять на себя ввиду моей болезни защиту на пленуме моей позиции».

Из дневника лечащего врача. 13 декабря: «Доктор Кожевников и профессор Крамер были у Владимира Ильича. Вид неважный; параличи бывают ежедневно. Сегодня утром в кровати был небольшой паралич, а в сидячей ванне был другой паралич, который в отличие от первого продолжался несколько минут и захватил не только ногу, но и руку. Владимир Ильич расстроен, озабочен ухудшением».

Пятнадцатого декабря Ленин информировал Сталина, что заключил «соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли… и уверен, что Троцкий защитит мои взгляды нисколько не хуже, чем я».

Блока Ленина с Троцким Сталин боялся больше всего, поэтому немедленно изменил свою позицию, чтобы не оказаться под двойным ударом. В тот же день, 15 декабря, написал членам ЦК: «Ввиду накопившихся за последние два месяца новых материалов, говорящих в пользу сохранения монополии, считаю своим долгом сообщить, что снимаю свои возражения против монополии внешней торговли».

Ленин, которого врачи просили не беспокоить, хотел убедиться, что его позиция нашла поддержку. «Даже в трудных, почти безнадежных положениях, — вспоминал его брат Дмитрий, — он никогда не отчаивался, а продолжал строить всевозможные комбинации».

Владимир Ильич распорядился соединить его по телефону с членом ЦК Емельяном Михайловичем Ярославским, который возглавлял комиссию Совнаркома по ревизии работы торговых представительств за рубежом, и попросил — секретно от всех! — сообщать ему о ходе прений на пленуме ЦК.

Шестнадцатого декабря Надежда Константиновна по просьбе Ленина велела секретарю Совнаркома Лидии Александровне Фотиевой позвонить Ярославскому и подтвердить, что он должен «записывать речи Бухарина и Пятакова, а по возможности и других по вопросу о внешней торговле».

Но болезнь срывала все планы Ленина. В декабре припадки участились. В ночь на 16 декабря наступило резкое ухудшение.

Из дневника лечащего врача: «Вчера весь день было чувство тяжести в правых конечностях. Мелких движений правой рукой почти не может совершать. Попробовал писать, но с очень большим трудом написал письмо, которое секретарша разобрать не могла. Владимиру Ильичу пришлось его продиктовать.

Владимир Ильич сообщил, что ночью около часа у него случился паралич правых конечностей, который продолжался тридцать пять минут. Ни рука, ни нога совершенно не могли произвести ни одного движения. Речь не была затронута. Затем движения стали восстанавливаться… Писать Владимир Ильич может только крайне медленно, причем буквы очень мелкие, лезут одна на другую… Речь не расстроена. Счет производит быстро и без ошибок».

А лечили по-прежнему: йодистые препараты, массаж и электризация.

Владимир Ильич совсем слег. Продиктовал Крупской письмо своим заместителям. Понял, что не в силах участвовать в работе съезда партии. «Невозможность выступить на съезде очень тяжело на него повлияла, — вспоминала Мария Ильинична, — и он, несмотря на свою исключительную выдержку, не мог сдержать горьких рыданий».

Восемнадцатого декабря пленум ЦК единогласно принял решение ввести монополию внешней торговли и отменил прежнее решение, против которого выступал Ленин. Емельян Ярославский исполнил данное ему поручение. Он написал отчет и отдал его дежурному секретарю Ленина Марии Акимовне Володичевой.

Но бумага попала не к Ленину, а к Сталину. Володичева, смущаясь, объяснила Ярославскому, что произошла ошибка. Она дала отчет перепечатать, и «машинистка, вообразив почему-то, что это рукопись товарища Сталина, обратилась к нему за справкой по поводу неясно написанного слова. Записка не была передана В. И. Ленину только потому, что состояние здоровья его ухудшилось».

Есть и другая версия происшедшего: ленинские секретари обо всём важном, что они узнавали, немедленно докладывали Сталину. Возможно, поэтому и Фотиева, и Володичева дожили до глубокой старости, когда практически все ленинские соратники были уничтожены.

Сталин, встревоженный союзом Ленина и Троцкого, настоял, чтобы пленум ЦК принял такое решение: «Отчеты т. Ярославского ни в коем случае сейчас не передавать и сохранить с тем, чтобы передать тогда, когда это разрешат врачи по соглашению с т. Сталиным. На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».