Страница 47 из 80
За три недели каюта стала родным уголком. Жизненное пространство — пять квадратных метров: стол да стул, шкафчик для одежды, раковина умывальника и узкое ложе с брезентовыми ремнями, которыми надо привязываться в случае сильной качки.
Он вспоминает, как читал накануне плавания книжки о море, как воображение рисовало поединки со стихией, из которых надо выходить победителем — проламываться сквозь ледовые поля, дышать ветрами полюса и конечно же любоваться красотами полярных сияний, без которых не обойдется ни один рассказ «о героических днях».
Все пока проще. Пока?
Блестит успокоенная река. По глади ее, обгоняя, пролетают моторные лодки, в крутом вираже ложатся к берегу, где большой поселок, народ на пристани и косматые северные псы, рассевшись рядком на песке, провожают белый туристический теплоход, дающий отвальный гудок.
Особой натуры эти северные псы: с добрыми, все понимающими глазами. На воле добывают себе харч — пропитание. И потомство свое натаскивают в том же духе бродяжничества и добродушия к миру. В дни мартовских свадеб псы становятся злей, в иную же пору, особенно зимой в холода, скучась и по-братски делясь теплом, спят прямо на снегу, на дощатых тротуарах или там, где есть теплотрассы, на чугунных крышках колодезных люков, дышащих живым парком.
Но страсть — любят встречать пристающие пароходы. Бегут, задрав хвосты, к берегу в надежде на дармовую добычу — милосердные камбузные повара бросают на песок остатки пищи.
«Северянка» идет мимо поселка в нескольких сотнях метров от пристани. Виктору жаль: пройдут, не пристанут, не перебросятся словцом с народом — чем-то и они, люди с Большой земли, для них интересны! Но станция сходится с белым теплоходом, где цветасто на палубах от сарафанов и рубашек, где на верхней, прогулочной, еще отваживаются загорать. Оттуда наводят театральные бинокли, а то и просто машут, шутливо приглашают: давайте, мол, к нам!
— Я не прочь вон с той бы позагорать вместе! — вздыхает Вася Милован, наводя на теплоход бинокль.
— Да, уж ты бы, конечно, — отзывается Глушаков. — Тебя и пирожками не корми…
По ночам Виктор долго не уходит в каюту. Какая здесь ширь воды! И ночь волглая, с отблесками малиново — багряной зари, скользящей по горизонту с запада, где опустилось солнце, па север, а затем уже ближе к утру заря вдруг, замешкавшись на одном месте, посвежев, наливается молочной спелостью, обещая рассвет.
Так идет станция еще один день и еще одну ночь, рано с вечера заглушив дизель, оставив зажженными лишь отличительные огни. Парни собираются в рубке, на всех накатывает зуд воспоминаний, у каждого «были в жизни моменты». Но, устав от разговоров и курева, Виктор идет опять на палубы, где под утро меньше бьет мошка, приметней очертания встречных судов — самоходка ли, танкерок или крепыш — буксировщик, тянущий связку глубоко сидящих в воде барж — площадок с трубами для северных газопроводов, или деревянный плашкоут, задремавший на якоре у рыбацкого песка.
Думается о безграничности движения и огромности мира, в котором он живет двадцать восьмое лето. Походил и поездил по этой земле, а вот опять новый интерес, новая дорога, и он чувствует себя совсем юным, готовым удивляться и ждать счастья. Так было когда-то в таежной деревеньке Нефедовке, куда негаданно занесла его после школы судьба, где вместе с суровым и добрым народом из рыбацкой бригады пробивался нехожеными сугробами к таежным озерам. Да, вряд ли он встретит тех людей, слишком разные развели 'их дороги. И его, Виктора, прошли по годам армейской службы, по улочкам родного села и проспектам большого города Москвы, других городов и весей… Но опять перед ним просторный путь и свежая влюбленность в неизведанное, от которой, как прежде, сладко сосет сердце.
…Плывут по протокам Оби. Исчезли встречные суда, берега сузились, будто вошла станция в горлышко воронки, боясь задеть бортами прибрежные тальники и коряги давно поверженных деревьев. Теперь буксировщик подтянул «Северянку» совсем близко к корме и сцепка движется хоть и осторожно, но ходко и сокращает расстояние час за часом.
В отблесках белой ночи с левого борта видны вершины Полярного Урала — в сверкающих снежных шапках. И Виктор идет к вахтенному Пятнице поделиться новостью.
— Урал на горизонте!
— Вижу, что Урал. Скоро прибудем в Салехард… Принеси ведро картошки, почищу к завтраку.
Виктор приносит ведро картошки и ставит посредине рубки.
— Слышь, — кашлянул Иван, — приказано сделать у тебя ревизию продуктов.
«— Это еще зачем?
— А ты не понимаешь?
— Так — так. То-то я гляжу, в последние дни начальник козырным тузом на меня стал посматривать. Ты будешь делать?
— На пару… С кем бы думал?
— С библиотекарем?
— Зараза, — вместо ответа выругался Пятница.
Виктор взял бинокль и долго не мог поймать в окуляры белую шапку примеченной далекой вершины.
8
Город возник на горизонте неожиданно — еще в огнях и редеющем утреннем свете. Вахтенный поднял команду чуть ли не по тревоге, поскольку буксировщик, минуя причалы, тянул плавстанцию мимо города.
— Какой-то обходной маневр делает! — предположил Бузенков.
— Ага! Вломит сейчас до Нового Порта — и пропали наши сухари — бублики, — мрачно откликнулся Вася.
— Какие бублики, понимаешь? — растерянно спросил Борисов.
— Командировочные деньжата! Да что командировочные, аванс уж пора прислать? Или у Мещерякова будем занимать? Леня, займи рублевку…
— Да куда он прет? — не выдержал и Пятница.
Жена начальника с дорожной сумкой, суматошно уложенной, испуганно поглядывала на мужа. Наконец и она не устояла, тронула за плечо Пятницу, который монолитно возвышался над всеми и каменным взором смотрел на маячащий впереди буксировщик: тот вроде и не думал стопорить ход.
— На буксировщике! Слышите нас? — включил Иван мегафон громкой связи, и над рубкой зарокотало. — У вас что, глазы повылазили? Объясните, куда ведете? На буксировщике… А ну-ка посигнальте по-нашему!
Тут уж Вася Милован с готовностью, злой решимостью выскочил на палубу, замолотил над головой кулаками. К Васе присоединился и Вова Крант. Сцена эта выглядела бы забавной и смешной, если б была не столь отчаянной. Наконец на буксировщике заметили конвульсии Вовы, а скорей всего, подействовали Васины кулаки. На крыло мостика вышел с мегафоном капитан.
— Ну, что они? — навалились тут все на Васю, когда он вернулся в рубку.
— Остановимся возле какого-то мыса…
— Понятно. У Ангальского решили, как раз на черте Полярного круга, — облегченно вздохнул Борисов. — Ничего, это не так далеко от центра города.
Отдали носовой и кормовой якоря. Буксировщик, описав дугу возле борта плавстанции, гуднул, развернулся и ушел.
Странное чувство охватило парней: часть пути позади, а радости нет. Оцепенение какое-то.
Глушаков еще тут не к месту подвернулся с огорчительным сообщением: в питьевых танках вода кончилась, совсем нет напора! Может, из реки прямо закачать?
— Да она, как ржавчина, рыжая! Из реки! — брезгливо сказал начальник.
— А у меня тоже новость: хлеб кончился! — подошел кок.
— Вася, отвезешь на берег двух человек во главе с Сапуновым, запаситесь хлебом… А, денежки! — усмехнулся Борисов, вынимая десятку. — Пожалуйста, пока добрый… Порешим как-нибудь и с водой. В крайнем случае — наберем забортной. Лучше б закачаться, как положено, на берегу!.. Да, вот что, — встрепенулся Борисов. — У кого не оформлены пропуска в погранзону, будем пробивать здесь…
— Опять пробивать, — невесело произнес Мещеряков.
— На блюдечке не поднесут.
— А что думали раньше? «Некогда» было, а, Станислав Яковлевич? — опять подковырнул Леня.
Борисов промолчал, счел нужным не заметить ироничного вопроса, обвел взором собравшихся в рубке, как бы подытоживая:
— Перекармливаем команду, Виктор Александрович!
— Ну конечно, вон Геннадий аж в рубаху не стал влезать! — настраивался на веселый лад Сапунов.