Страница 40 из 80
Десять лет прошло с той поры.
Всего — десять!
Город остался на противоположном иртышском берегу, и грузовик, миновав пыльный перекресток, свернул на серую проселочную дорогу, что вела к затону, в поселок речников. И через какие-то минуты над берегом старицы Иртыша показались громоздкие палубные надстройки плавстанции.
Команда с дикими воплями сбежала по сходням на берег, и Виктор разглядел светлую рубашку Ивана Пятницы. С Иваном он подружился еще перед отплытием — на судостроительном заводе.
— Что? Есть хочется? А, Пятница?
— Хотца, хотца… Мы тут местную столовку пока облюбовали. — Иван высок ростом, ладонь широкая, упругая — деревенского, мужицкого корня парень. — Пойди поспи, а то, гляжу, с ног валишься. Без тебя разгрузим.
— Спасибо, Иван.
3
На палубах и в цехах плавстанции — лязг, грохот железа, скрежет передвигаемых деталей и конструкций — вслед за станцией с завода прибыли баржи, доставили снятое накануне отплытия громоздкое оборудование, чтоб уменьшить осадку. И теперь бригада судосборщиков вновь устанавливает его по местам.
— Вира! Майна…
— Ви — ра — а!
Шланги, кабели, обрывки и осколки металла, бочки, кольца тросов и тросиков, а надо всем тягучая жара и удушающий запах краски, от которого нет укрытия в каютах, и лишь камбузные пары, поднимающиеся из вытяжной вентиляционной трубы, напоминают о жилом духе станции.
— Никак, повар?! — подняла — запеленатую платком голову — только глаза синеют — одна из женщин — маляров. Подруги ее, в заляпанных краской комбинезонах, уродующих фигуры, оглянулись, кто-то приглушенно прыснул.
— Ничего смешного! — улыбнулся Виктор, поднимаясь по крутому трапу.
— Суп, знать, из топора варит… Эй! Не пересоли!
— Приходи, пробу снимать будем!
— А вот и придем…
Он дважды сбегал на берег с ведерком, выбросил в овраг пустые консервные банки и колготился теперь в прохладной трюмной кладовой, ворочал сваленные в беспорядке ящики, кули, коробки, в которых упакована провизия.
— Да куда она делась?
— Что ищешь?
Не услышал он, как в открытую дверь кладовой зашел Иван Пятница. В мягких домашних тапочках ходит Иван бесшумно, не то что остальные — грохочут увесистыми ботинками.
— Флягу не найду.
— Белая такая?.. Так ее ж Борисов, как только прилетел, у себя в каюте поховал. А шо це такое во фляге?
— Шо це! Спирт! Понял? Ключи-то у меня, я никому не открывал.
Иван не воспринимает раздражения, спокойненько произносит:
— У меня вторые ключи… Я и отнес к нему в каюту вчера еще. Было приказано!
— Ну, раз приказано!
— Все банки, гляжу! — уныло говорит Пятница, окинув взглядом кладовую. — Да — а, долгим мне путь покажется.
— Ты о чем?
— Картошки-то нет! Луку тоже. — Пятница морщит лоб, и короткие, под полубокс, волосы ползут к затылку.
— Разведем огород на корме, вон места сколько! — смеется кок.
— В самый раз, ага! — веселей кивает Пятница. — Ладно… Тут я базарчик подсмотрел, можно кой — чего у бабок прикупить.
— Тебе финансы, что ли, отпустили на это дело?
— Вот голова! Да сбросимся по трешке. Приходилось сбрасываться?
— Наука нехитрая…
Бог послал этого Пятницу! Виктор уж совсем было загоревал: нет того, пет другого, а самого главного — нет картошки, а без картошки — куда? Команде-то что: накорми до отвала, вкусненько накорми, хоть себя на сковородке зажарь! Трижды в день электрик Леня Мещеряков наставително — призывно объявляет из радиорубки на все судно: «Команда «Северянки» приглашается в столовую!»
Один добровольный помощник у Виктора — Леня. На плавстанцию прилетел аж из самого Севастополя. Инженер — электрик, а по штату «Северянки» — просто рядовой электрик.
— На десерт что — стихи? — привычно кричит Леня за обедом.
Виктор выставляет парящий чайник разведенной сгущенки в раздаточное окно:
— Горячее мороженое со сливками!
— Опять сгущенка! — Леня театрально — скорбно бредет к столу с чайником.
…Втроем, под началом Пятницы, идут они на берег. Напротив гастронома речников подремывает старушечья торговлишка. Покупателей мало, больше пацанва, скидываются на пучок редиски, на стакан малины, скорее из желания проявить самостоятельность.
— Сгребай, мамаша, товар в одну кучу! — нависает над стойкой Пятница.
— Да что ты! Христос с вами! — не понимает торговка.
— Христос-то с нами… Луку вот нет. Берем, берем — оптом.
Торговка суетится, предлагает кусок бечевки, чтоб увязать пучки лука, но Иван, словно охапку травы, кладет его в руки Мещерякова. То же самое происходит у второй, у третьей стойки, и старушки, пряча деньги под фартуки, смотрят им вослед удивленно и с некоторым сожалением — оставили без дела, глядишь, веселей бы и день скоротали!
На палубе парни никак не минуют женщин — маляров, те рады хоть на минуточку отвлечься — поработай-ка в этих испарениях!
— Вот и закуска готова!
Иван — у него руки свободны от поклажи — тискает на ходу подвернувшуюся женщину, успевает уклониться от шутливой затрещины.
И вот на камбузе, обливаясь слезами, рубят и крошат они лук, пока не наполняют несколько стеклянных банок и не уносят свежий засол в трюм.
— Пойдем за картошкой? — потирает ладони Пятница.
А ужин? Пока энергию не отключили!..
Дизеля плавстанции еще не заводили, берегут соляр, его на судне, «на пожарный случай», немного. Поэтому энергией пользуются с берега — протянули кабель от электростанции. Прошлой ночью кто-то оборвал кабель, и судно несколько часов стояло без отличительных огней. Представитель завода инженер Глушаков расшумелся: «Хотите, чтоб какой-нибудь дурак вломился в потемках в борт! Да? Вы этого хотите? Подключайте сейчас же аккумуляторы!» В кромешной темноте коридора жилой палубы жгли спички. «Кто вахтенный?» — гремел Глушаков. Пришел вахтенный: «Ну, я вахтенный — Пятница!» — «Мне хоть суббота, хоть Первое мая! Включай аккумуляторы!» — «Посадим же!» — отвечал Иван. «Ну, посадим, утром подзарядим. Включай!»
Шум этот Виктор слышал и подумал тогда сквозь полудрему: «Пятница! Везде этот Пятница! Фигаро!.. Бог послал этого парня!..»
— Ужин надо варить, — повторяет он и ловит себя на мысли, что вот и сам незаметно попал под влияние Ивана, ждет его веского слова — что скажет?
— Успеешь, успеешь… Картошка, брат, не макаронники.
Леня Мещеряков только головой качает, то и дело дергает за козыречек курортной кепочки, всем нетерпением показывает, что он — готов, раз надо.
— Остальные где дармоеды? Могли б тоже помочь! — говорит Леня.
— А бис их знает, — вяло отмахивается Пятница. — А бис их понимает… Библиотекарь вон у каюты начальника пасется и этот, как его, Вася — моторист…
За картошкой идут на дальний конец затона, где лепятся у околицы частные домики с огородами и дворовыми постройками. Люди живут по-деревенски со скотиной и собственными погребами. И тут побывал практичный Пятница, успел договориться о картошке? Но вот заходят парни уже в третий двор, а хозяйки на деньги и глядеть не хотят.
— Что деньги? — упираются частники. — Нынче продукты дороже денег, сами зарабатываем дай бог. Что-нибудь бы на обмен! Поняли?!
— Что на обмен? — в четвертом дворе не выдерживает Пятница.
— Пароход-то ваш красят? Или вы с другова? Да нет, не с другова, а уж давно примечаю — вот эта верста коломенская на палубе распоряжается, — заворковала бойкая хозяйка.
— Ну, наш… пароход! Надо тебе чего?
— Красочки! — чистосердечно признается хозяйка, и в голубиных, детских ее глазах ни тени смущения. — Эмаль на пароходах добрая, ой добрая, покрасил — и через два часа ходи по полу… Я намечаю в домике прибрать, а на складах пока ведь допросишься, пока допросишься…
Пятница моргает, соображает, как поступить: озадачила его хозяйка — все ж добро не свое, корабельное, казенное, а точней — у маляров придется просить. Он посматривает на помощников, но Виктор с Мещеряковым плечами пожимают: мол, не знаем, как быть!