Страница 4 из 32
— Ах ты, щенок! Ты, кто до сей поры умел сохранить чистыми руки… — загремел Артур, но тут же, потому ли, что был королем, или просто оттого, что больше имел выдержки, больше пожил на свете, как бы там ни было, только он сразу же унял раскаты голоса своего. — Ну, хорошо, Ланселот! Ты и сам не ведаешь, мальчик, что дал мне в миг сей — и приласкал, и добил. Понял я тебя, ни титулов, ни поместий тебе не нужно, так тому и быть. Побольше бы таких, как ты, вокруг меня… И королевский сан мой для тебя мучение. Так?
— Не сан твой!..
— Я так понимаю, отдаляет он тебя от меня. Ну-ка сядь… Как ты меня только что, так и я тебя приласкаю да и добью… Настало время рассказать тебе, — задумчиво продолжал Артур, — как оказался среди приближенных моих твой отец Годревур, почему он меня собой защитил и за что получил дворянство.
— За то, что храбрец был.
— Нет. За то, что умел молчать, Ланселот. В те времена был я еще совсем молодой король, всего несколькими годами старше, чем ты сейчас. Подбрось-ка дров в очаг! — Артур плотнее запахнул на себе мантию, — А коль скоро унаследовал я великую власть над британской землей, коль скоро был я король Артур, надо мне было отправиться на поиски Дракона. Что я и сделал сообразно извечным рыцарским кодексам и обычаям, уверенный, что вернусь, долг свой исполнив.
— Уж не оказался ли отец мой бесчестен?
— Погоди! И представь… вот ехал я, свой рыцарский и королевский долг выполняя, и отец твой следовал за мной шаг в шаг… О господи! — спрятал в ладони лицо свое Артур, то ли от стыда, то ли от ужаса, — И тогда…
— О государь! — вне себя от нетерпения вскричал Ланселот. — Что же случилось тогда?
— Мы искали… искали до тех пор, пока… пока не увидели Дракона. Он стоял, он ждал нас, сын мой!
— И вы?.. Что сделали вы?!
— Налей мне!
— Эх! Говори же, что вы сделали?
Артур сидел, не отрывая глаз от огня, и Ланселот впервые увидел вдруг, как он стар и скорбен.
— Мы… бежали.
— Мой король! Что говоришь?! Господин Артур!
— Так было. Мы в страхе бежали, спасая свои жизни.
Нагие и оттого ужасные эти слова, которые, мне сдается, королю были нужнее, чем Ланселоту, замерли в темных, не освещенных пламенем очага углах огромного зала.
— Твой отец был такой человек… никогда не обмолвился он ни словом об этом бегстве, не выдал тайну сплетникам и глупцам моего двора. Потому что оберегал меня и любил до последнего своего часа. Хотя… и он ведь бежал.
— Какой человек был мой отец, господин Артур? Каков с виду?
— Лицом ты точь-в-точь как он в те давно минувшие времена. Вот только глаза у него… да, его глаза были покойнее. У тебя глаза ярые, вот добрые ли, не знаю. Бешеные у тебя глаза. И ростом он был с тебя, может, не так широк в плечах, но силой, уж верно, тебе не уступил бы.
— Господин мой король…
Тут, подступившись к трудному своему вопросу, Ланселот повел себя, как изворотливый царедворец, и это мы опять вправе поставить ему в укор, тем более что и позднее хитрость в натуре его давала о себе знать, хотя рыцарская мораль сие осуждает и не приемлет. Словом, раздул Ланселот огонь, еще раз наполнил королевскую чашу, выждал даже, чтобы она вновь опустела.
— Видно, ужасен Дракон, коли показали вы ему свои спины. Скажи… ты видел отца моего тогда или он тебя?
— Неблагодарный щенок! — Разлилась желчь у Артура, вскочил он на ноги, в бешенстве закричал на почтительно, но неумолимо глядящего на него Ланселота. — И ты смеешь спрашивать об этом меня, британского короля, мальчишка, глупец? Олух! Болван! Так оскорбить короля!.. — И вдруг уронил он голову, упал в кресло, сразу сгорбился и поник, — Я, Ланселот… первым побежал я, сын мой. Вот ведь какой позор, а? Кому-то я должен был, наконец, это сказать, а ты… ты — вылитый отец. Позор на мои седины!
— Нет… Ведь ты говоришь, Дракон ужасен?
— Ужасен. Ни один человек, матерью рожденный, вида его перенести не может.
— Но чем он ужасен? Как?
— Он и есть ужас, ужас, который заполняет собою все, от небес до преисподней. Облака содрогаются, над ним пробегая.
— Велик ли он?
— Да ведь как сказать…
— Одна голова у него? Много? Руки у него либо шкворни? А телом каков — будто облако туманное или как гранит? Какой он?
— Не то важно, Ланселот!
— Важно! Сколько ног у него? — Ланселот стал показывать на пальцах: — Две? Четыре? Шесть?
Измученный король бросил взгляд на свое ложе.
— Подкинь поленьев в огонь и дай мне отдохнуть. Ступай, Ланселот! Не понимаешь? Это ты по младости лет не понимаешь пока, что́ я тебе доверил. Дракон… он ужасен, как сам сатана. Одним видом своим он повергает в ад. А у всякого смертного лишь одна душа и одна-единственная жизнь.
— Это я понимаю, — вслух размышлял Ланселот. — Нет… все же не понимаю. Жизнь-то и вправду одна, а что смерть принесет и так ли будет за гробом, как попы твердят… это ведь дело темное. Ежели неправда, так что за важность, дьявол ли Дракон этот или просто непривычного вида скотина? Если же правы попы, тогда тот, кто после смерти людей судит, способен, небось, читать у них в сердце. Так ведь? А коли так, значит, все в порядке.
— Ступай-ка ты спать, дай отдохнуть и мне! Но помни, сын Годревура, когда ты станешь мужчиною и будешь владеть оружием в совершенстве, я пошлю тебя на Дракона, от которого бежали мы с отцом твоим, чью краину множество моих славных рыцарей даже сыскать не могли и который сейчас, в этот самый миг, убивает, быть может, лучшего из воинов моих — Галахада, рыцаря без страха и упрека. Слаб оказался я перед Драконом, но настолько-то достало мне силы, чтобы поведать об этом тебе, кого люблю вместо сына. Готовься же, чтоб, когда придет время, отомстить за отца своего и за меня! Вот для чего собирал я у себя вокруг моего стола знаменитейших рыцарей британской и франкской земель, вот что задумал, глядя на тебя, Ланселот, видя, каким ты возрастаешь! Еще несколько лет, и отправишься в путь — вдруг да победишь, и мне можно будет забыть позор свой! Приказывать такое я не приказывал никому, но долг сей стал неписаным законом Круглого стола: коли рыцарь ты — отыщи и убей Дракона!
Ланселот смотрел в искаженное лицо Артура и думал о том, что забыл, видно, Артур из-за обиды своей и позора истинный закон Круглого стола: не Дракона искать и убить его рыцарям должно, их дело — пробудить Мерлина.
— Значит, ты сказал, что отец мой видел твою спину?
— Ланселот! — взревел Артур, словно его ожгли огнем, но тут же смирил себя, — Так было. Твой отец очень храбрый был человек, но ведь не пристало слуге показать себя храбрее того, кому он служит.
— Господин и слуга… да, мне повезло, что рос я, взысканный твоей любовью. Только разные это вещи: служить кому-то или чему-то! И сдается мне — потому что понял я из поучений твоих и рассказов о прошлом, кто был Мерлин, понял и полюбил его, — сдается мне, что попытаться воскресить его… дело как раз по мне! Да и с тобой ведь так было, ты же сам когда-то рассказывал… был ты молодой король, был великий, никем не тревожимый властитель, а все ж и для тебя пришла та ночь, когда ни сознание могущества своего, ни аромат лугов, ни блаженные поцелуи девичьи не удержали тебя и отправился ты за Мерлином. Без приличного королю эскорта. Потому что на ратный тот подвиг шел не король — это твои слова, я их помню, хотя был еще несмысленыш малый… Ты сказал: «Не король вышел тогда исполнить свой долг, слышишь ли, милый моему сердцу белокурый Ланселот, вышел я, только Я — Артур!»
Король смотрел на него в изумлении.
— Ты помнишь?.. Тебе ж и десяти годов тогда не было.
— Верно. И с тех пор минуло почти столько же… Нет, не когда-нибудь — теперь хочу отправиться в путь!
— Вот как? — Король встал, выпрямился; очень тихо, но и очень сурово, как ощущал Ланселот, и как оно было на самом деле, заговорил: — И ты полагаешь, что тебя, еще не искушенного в битвах мужа…
— Я побывал уже во многих битвах с тобою вместе!