Страница 23 из 32
Дракон приблизился к стоявшему уже твердо на ногах Ланселоту. Когда они повстречались в первый раз, рыцарю было все же не по себе оттого, что он впервые оказался лицом к лицу с Драконом, видел его не способные мигать глаза, плоскую, чешуйчатую лягушачью морда. Но теперь — теперь он знал его, и, поскольку все утерял, бояться ему было нечего. Поэтому он просто стоял и ждал.
— Видишь, что натворил ты?
— Я не мог поступить иначе.
— Что ж теперь будет с тобой?
Ланселот пожал плечами.
— Теперь я умру.
— Это было бы легко. Не по-мужски, — Дракон отрицательно качнул головой. — Недостойно тебя.
— Теперь уж ничто не может быть меня достойно.
— Ланселот! — В голосе Дракона было столько почтения, что безоружный воин вскинул голову, — Ты ли говоришь это?
— Нет, — Ланселот смотрел на Дракона, его взгляд лишь изредка скользил по сторонам и совсем случайно наткнулся на псов Драконовых. А псы рычали и, столпясь за спиной своего властелина, хватались за мечи, — Я уже не Ланселот. Мерлин не проснулся!
— Но ты-то жив! Ты жив и здоров, ты можешь все начать сначала. Вернешься домой и расскажешь правду: Мерлин спит. Ну а ты, — в голосе Дракона перекатывались камни, — ты уже проснулся?
— Прикончите уж меня поскорее, — попросил Ланселот, — к чему эти разговоры? О чем бы то ни было!
— А может, о том поговорим, что ты все же выбрался из моего замка, хоть и потерял коня своего, свободу и меч? Оттуда немногие до сих пор выходили, Ланселот!
— Если бы мне довелось еще когда-нибудь чему-то дивиться или размышлять, я спросил бы только: как я попал туда?
Псы Дракона, почтительно, но готовые напасть, стояли полукругом. Небо покрыто было тучами, но постепенно светлело, и наконец появилось солнце.
— Ты без памяти упал перед гробницей Мерлина. Не хотелось мне, чтобы эта чернь, — с неописуемым презрением указал себе за спину Дракон, — видела храброго мужа в положении его недостойном. Я сам унес тебя. Ты лежал на мягкой постели, тебя поили водой, кормили мясом нанизанных на кинжал фазанов.
— Где конь мой, где мой меч?
— Если обещаешь покинуть эти владения, все получишь обратно. Знай же, как умею я миловать!
Только лишь великим страхом Дракона перед Мерлином и опаскою перед Ланселотом можно объяснить столь чудовищный его промах. Рыцарь быстро вскинул голову, и Дракон сразу понял свою ошибку, но было уже поздно.
— А ведь ты — тот, кто никогда не просит и не дает пощады. Твои слова. За что же меня щадишь?
— Превыше всего я уважаю храбрость. Не ты оказался Избранным, но жить, думаю, право имеешь. Будь ты действительно у меня в плену, здесь сейчас не стоял бы.
— Где конь и меч?
Дракон махнул рукой, псы с ворчаньем склонились, подали знак в сторону крепости. Из кованых крепостных ворот вылетел долгогривый скакун, живой и невредимый, свирепо огляделся вокруг и переступил несколько раз неуверенно.
— Сюда! Здесь я!
Конь взвился неистово, встал на дыбы, бешеным ржаньем ответствовал Ланселоту и галопом, так что псы опрометью бросились в стороны, поскакал к нему. Ланселот обнял его за шею, и оба склонили головы на плечо друг другу.
— А где же меч мой?
Дракон опять махнул рукой, и два пеших пса с опаской к нему приблизились. Один держал в руках грозный меч, другой же нес шлем, перчатки и плащ Ланселота. Все это они сложили к ногам его, но, стоило Ланселоту вскинуть голову, отскочили назад.
— Итак, видишь сам. Твоя свобода, меч и конь — все при тебе. И ты жив. Удались же с миром и, коль не можешь сказать обо мне доброго слова, дурного тоже не говори!
— Значит, свобода моя, меч и конь… Мерлин?
— Мерлин спит. Ты видел его. Пойми же наконец, Избранный Рыцарь — не ты. Быть может, распутство твое или то, что жаждешь ты крови… или гордыня… почем я знаю… но он не проснулся.
— Это правда, — вздохнул Ланселот, — Правда, что он не проснулся. Чего не видел — не видел. Но если б другой кто сказал… Эх, знать бы, где в речах твоих ложь? Ладони мои ощущали солому твоей темницы… Знаю еще, что гнилью несло от той соломы. Словно с навозом…
— Верно, приснилось. Худо было тебе.
— Может, и так, — колебался Ланселот, — может быть. Ведь иной раз видишь, а то даже испытываешь такое, чего вовсе и нет. — Он покачал головой, наклонился, опоясался мечом своим. И медленно, задумчиво сел в седло.
— Ступай с миром да помни о том, что постиг сейчас.
Один военачальник Драконов выступил вперед и склонил голову пред грозным своим господином, показывая, что, если будет дозволено, хотел бы заговорить. Дракон милостиво кивнул.
— Рыцарь, — проворчал пес, — твои перчатки и плащ…
Ланселот беглым взглядом скользнул по чиновному псу и лежавшим в пыли рыцарским принадлежностям.
— Что мне до них?
— Тебе подарил их, — голос Дракона, до сих пор благожелательный, стал твердым как кремень, — Артур, могущественный король.
— Где теперь тот Артур…
— Они могут понадобиться тебе, доказать, что ты королевский воин и рыцарь, член касты. Не безумец же ты! Ведь это доказательство, что ты Ланселот!
— Где теперь тот Ланселот…
— Тогда почему ты принял свободу, меч и коня?!
Впервые с начала этого несколько затянувшегося и, во всяком случае, сбивчивого и мучительного разговора Ланселот обрел свой прежний тон.
— Потому что я сын Годревура. И хотя плащ действительно получил от Артура, но свободу — от отца моего. Значит, она мне положена. И домой я не ворочусь, чтобы молчать, тая позор свой, либо врать про вас, что придется. Возможно, Мерлин счел меня недостойным рыцарем. Теперь это все равно! Когда увидел я, что ты убил или в плену держишь Мерлина, который мог бы сделать людей счастливыми, когда увидел, как ты поганою тушей своей уселся на трон его… — Ланселот охрип от ярости. — Знай, я вернусь и перережу тебе горло, свинья!
Опустив голову в четырехпалые ладони, слушал Дракон разбушевавшегося рыцаря. Потом заговорил с непонятным спокойствием.
— Собственно говоря, почему ты хочешь убить меня?
— Потому что не человек ты! Потому что превратил людей в псов и в скот. Потому что подло напал на меня. На меня, Ланселота!
— Я вернул тебе меч твой.
— И я отблагодарю тебя. Ты заслуживаешь смерти на мужицких вилах, но в благодарность я убью тебя этим мечом!
— Ты? Один? Или вместе, — указал он на холмы, — с теми ничтожными тварями?
— А ты не бойся! Правда, когда мы встретимся вновь, придут со мною и эти ничтожные твари. Но они-то выпустят дух из псов твоих, а я — из тебя!
— Ну, слушай! — Дракон потерял терпение; он ударил лапой своей по черному камню и выпрямился. — Хочешь верь, хочешь не верь, но я тебя полюбил немного. Однако предупреждаю, возвращаться сюда не вздумай, ибо здесь ты найдешь смерть свою!
На голых и столь поразительно напоминавших морские волны холмах показалась странная маленькая фигурка. Ланселот стоял к холмам спиной и только по лицам псов Драконовых видел: там, позади него, что-то происходит. Так как он не хотел спускать глаз со стоявшей перед ним почтенной компании, знать же, что делается у него за спиной, было нужно, Ланселот повернул коня своего боком. И увидел Дарка.
Дарк — тот, кто еще совсем недавно мычал будто вол и покорно признавал свое и земли своей рабство, — быстро приближался и с несказанными ужасом и радостью смотрел на застывшую перед ним группу.
— Господин Ланселот, так, значит, ты жив! Я высунул голову из песка и увидел — ты здесь.
Псы Дракона, явно подчиняясь инстинкту и свойствам, вколоченным в них муштрою, ощерив зубы и ворча, не дожидаясь даже приказа Дракона, растянулись полукружием и медленно двинулись к Дарку. Их начальник что-то протявкал, и остальные тут же разразились хриплым брехом.
— Сто-ой!
Хотя красавец конь достаточно знал хозяина своего — своего бога, друга, товарища — и ему доводилось не раз слышать яростный вопль Ланселота, но такого рыка он не слыхал никогда! И потому чуть не сел он на задние ноги от страха и сердито фыркнул, оборотясь, на Ланселота, однако же тот не положил сейчас руку ему на холку, не погладил его. И конь, немного обиженный, но больше напуганный, сразу остыл.