Страница 21 из 24
Артём спьяну ничего не понял, проводил Петровича глазами и побрёл дальше один. Попав на грунтовую парковку перед массивными железными воротами, он достал мобильник в надежде дозвониться Маше.
Оказалось, что недавно пришли две смс-ки. Первая – отчёт о доставке его дневного сообщения. А вторая просто сразила, повергла в отчаяние: «V kakom ty domike? Ja zadolbalas iskat tebja (((Skazhi tochno, gde ty nahodishsja?».
«Так, значит, она искала меня, – подумал он, кусая мысленные локти, – пока я там нажирался, как свинья!..».
Пальцы с содроганием набрали её номер, а губы сбивчиво проговорили, когда она отозвалась в трубке чудовищно неприветливым «да»:
– Маш, я возле лагеря… твоего… у ворот стою… пожалуйста…
Договорить он не успел.
«Скинула!» – кольнула между рёбер мысль отчаяния.
Однако через минуту Маша выскочила из ворот и со всего размаху треснула ему пощечину.
– Ты скотина, Артём! – закричала она. – Терпеть тебя не могу!.. Где ты был? Зачем ты вообще приехал? Кто тебя сюда звал?
Он втянул голову в плечи и, покачнувшись, чуть не упал.
– Фу!.. Так ты ещё и пьян!!! Я больше не собираюсь с тобой разговаривать!..
Она схватила его за рукав и потащила за ворота по засыпанной щебёнкой дорожке к близлежащему бараку. Он не смел сопротивляться.
В бараке было темно и сильно воняло краской. Они прошли по коридору до конца, где она толкнула его к одной из дверей.
– Здесь проспишься. Завтра полдевятого у тебя автобус.
Артём вошёл и рухнул на первую попавшуюся кровать. На ней не было ни матраца, ни подушки, ни одеяла. Только скрипучая, расхлябанная пружина. Но его обрадовало и это. И сию же минуту он уснул.
Утром пришла Маша и разбудила его.
– Вставай! Через час автобус придёт в Брехаловку.
Он, с превеликим трудом разодрав глаза и поднявшись, сел. Голова раскалывалась.
– Где ты вчера шлялся? Я с трёх до восьми часов искала тебя. Ты понимаешь это, эгоист несчастный?! Промокла вся, замёрзла. А вчера, между прочим, ураган был! Хорошо, не одна была. Мы всю округу обошли. И в ту сторону, до Брехаловки допёрлись, и в другую, до дач. В каком ты ещё домике сидел?
– Он у шоссе прямо стоит, рядом с вашей дорогой, – чуть слышно ответил Артём.
Маша, недоуменно округлив глаза, перевела дух и протянула ему бутылку минералки. Он с благодарностью припал к горлышку.
– Я там всё обошла и никакого домика не видела.
Артём усмехнулся про себя и осторожно произнёс:
– Я могу показать, если хочешь.
В окно ворвались мягкие, добрые, но немного грустные лучи солнца. О вчерашнем напоминал лишь порывистый ветер, да и то весьма отдалённо. Хотелось выйти и освежиться. Да ещё была некая корысть – вдруг они прогуляются, поговорят, и она сменит гнев на милость. Не надежда, а именно корысть или, если уж на то пошло, наглая расчётливая надежда.
– Хорошо, – сказала Маша. – Пошли, покажешь свой домик. Но если окажется, что его нет, то можешь забыть даже и о моём существовании. Я разочаровалась в тебе, Артём. Но если ты ещё и лжец… В общем, если домика нет, то обещай мне, что больше никогда не будешь беспокоить меня.
«Она что, думает, я вру про домик?» – Артём снова усмехнулся про себя и снова осторожно, с покорностью, промолвил:
– Обещаю. А если домик есть?
– Тогда не знаю что.
Пожалуй, «не знаю что» было во всех отношениях привлекательнее, чем «не будешь беспокоить».
– Пошли, я покажу тебе, где этот домик.
Маша, заметив уверенность в его ответе, перестраховалась:
– Послушай, Артём, мне всё равно, где ты был и с кем. Всё, что между нами было в прошлом – это ошибка, и это не изменит ничего. Даже сто домиков.
О, какой красивой она выглядела, какой желанной, какой соблазнительной! И такой неприступной и ускользающей. Возможно, он просто соскучился. Ощущать её так близко уже давно не приходилось – вот и обострились чувства. К тому же тот факт, что нельзя прикоснуться к ней, сказать ей ласковые любовные слова, почувствовав при этом взаимность, добавлял моменту страсти и драматизма.
Но как и «сто домиков» ничего не могли изменить в Машином сердце, так и никакая неприступная и ускользающая её красота, никакие её, даже самые резкие и обидные слова, не имели власти над тем, что Артём называл любовью. Напрасно Маша думала, что можно перебрести эту реку. Артём был омутом, в который входят лишь однажды. Словам тут отводилась роль декоративной второстепенности. Артём «по делам их узнавал их». Дела же были здесь, рядом с ним, и смотрели на него – её губы, которые нежно целовали его; её тело, которое трепетало от его прикосновений; её руки, которые ощущали то, что до этого могли ощущать только его собственные руки.
Да, ненавистный вчерашний день со своими роковыми неожиданностями, проклятый домик со своими подвернувшимися на грех странными людьми, испортили ситуацию хуже некуда, но всё ещё может исправиться в дальнейшем. Бог даст – и здесь найдётся выход. Пусть не сегодня, пусть не завтра. Пусть пройдёт какое-то количество времени. А пока голову тревожили вещи, требовавшие даже большей заботы, нежели Машина обида. Например, то, что говорить маме, вернувшись домой. Чем объяснить ей своё отсутствие? Как скрыть свои очень красноречивые внешнее и внутреннее состояния? Наконец, домой ещё предстояло доехать, а потому нужно было поторапливаться.
Артём допил минералку, потом Маша показала, где можно умыться, и только после этого они вышли из лагеря. Благо, сегодня, на трезвую голову, оказалось, что и шоссе находилось совсем рядом. Проезжавшие по нему машины были видны уже от того места, где лесная дорога образовывала развилку.
Маша, хмуро глянув в сторону «Буревестника», вдруг накинулась с каким-то резким нетерпением:
– Ну и где твой чертов домик?
Артём, вздрогнув, побледнел – недобрым чувством в душе отозвались её слова.
– Тут где-то… – буркнул он, напрягая память.
Но всё равно прошёл бы мимо тропинки, ведущей к домику. Настолько она выглядела невзрачной, еле приметной. Сориентироваться помогли лишь следы автомобильных колёс на дороге.
– Вот тут стояла Пашкова машина…
– Чья? – скривилась Маша.
Артём тяжело вздохнул.
– Я не один в этом домике был…
– Понятно. Нажрался ты не один, алкоголик несчастный. Скажи, ты хоть что-нибудь помнишь? Я была здесь вчера. Нет здесь никакого домика.
«Хоть что-нибудь помню», – ответил он мысленно и, пройдя по тропинке, остановился возле упавшего дерева. Домика не было. На его месте была просто небольших размеров яма. Ещё бы мгновение, и Артём повернул бы обратно, думая, что ошибся местом, но в глаза бросились валявшиеся на дне ямы три пустые баклажки из-под пива, две пустые бутылки из-под водки, большая и маленькая, коробка и вынутый из неё пакет из-под вина, бутылка минералки с остатками на дне, пять пластмассовых стаканчиков, шелуха из-под яиц и прочий мусор.
– А когда ты здесь была? – поспешно спросил он, опасаясь, что нараставшее волнение может помешать ему внятно выразиться.
– Часов в восемь. Я ещё постояла тут немного, вон там, за ямой, возле кустарника небольшого, – ответила Маша раздражённо. – А что?
Артём узнал тот куст и в глазах у него потемнело. Ведь в то же самое время он стоял здесь и исступлённо терзал свой член. Он огляделся. Да, без сомнения, это то самое место.
Всё вокруг определённо выглядело до того знакомым, что и сам вчерашний день как будто ожил ненадолго – вот и вид на шоссе тот же самый, там на обочине они стояли, ловили попутку, туда же уходил и побитый, но несломленный Алик; и дерево то самое упало вчера под натиском урагана, и куст… да, злосчастный куст, на сто, нет, тысячу процентов тот самый, возле которого совершилось постыдное удовлетворение страсти.
Но где этот чёртов домик? И почему Маша, будучи в то же самое время и точь-в-точь в том же самом месте, ничего не видела? Что это за бесовщина?
– Этот домик был здесь, – чуть слышно проронил он.