Страница 14 из 24
– Чистые.
– Мы не будем водку, у нас пиво есть, – сказал Кирилл.
– Ну и ладно, – снисходительно ухмыльнулся мужик, – пейте пиво, а я буду водочку. Возьмите стаканчики. Чё вы из горла-то?
Алик нехотя взял у него три стаканчика и отдал их Кириллу. Тот разлил пиво. Артём смирился, переложив ответственность за исход этого сомнительного сотрапезничания на Алика и Кирилла. Он привык «смиряться», уходить в тень, не нести ответственность, плыть по течению, называя всё это борьбой со своеволием.
Возможно, так оно и было, потому что подобным образом его часто посещали настоящие добрые плоды, а когда приходилось по необыкновению вмешиваться, то наоборот всё портилось.
И всё же Артём с крайним неудовольствием взглянул на то, как мужик трясущимися руками налил себе водки.
– За знакомство, – пробубнил тот и выпил.
Даже нисколько не поморщившись, живо представился, утерев губы ладонью:
– Меня звать Владимир Петрович. Можно Петрович. Или просто Вова.
– Уж лучше Петрович, – ухмыльнулся Кирилл и принялся маленькими глоточками цедить своё пиво.
За ним выпили Алик и Артём. На удивление горько-кислая жидкость и притом очень противная на вкус всякий раз легко и мягко проваливалась внутрь, так что Артём с наслаждением вдыхал даже запах из стаканчика. Пульсировало в висках, немножко кружилась голова, руки сделались какими-то слабыми и чужими. О неприятностях этого дня даже думать не хотелось, а, напротив, хотелось абсолютно не замечать беснования разбушевавшейся стихии.
Ветер тем временем дул в щели окошка так свирепо, что от сквозняка стало очень зябко. Но и это не сильно тревожило Артёма, и чем больше он пил, тем тревожился ещё меньше. Ему трудно было понять Кирилла и Алика: первый сделался весь синий от холода, а второй состроил такую гримасу, будто его вот-вот стошнит.
– Что-то вы совсем хмурые стали? Холодно голышом сидеть? – спросил Петрович, закусывая ветчиной.
– Не жарко, – недовольно откликнулся Кирилл.
Петрович усмехнулся:
– Видимо, рано мы весну почуяли!.. Вон как завывает! Давайте я вам в пиво водочки чуть-чуть подолью? Всё посогреетесь немного, а?
– Да не будем мы твою водку! – с раздражением отмахнулся от него Кирилл.
Он потрогал свою мокрую одежду и, расстроившись ещё сильней, обиженно пробормотал:
– Я вообще больше пить не буду.
– А я буду, – неожиданно весело сказал Алик, – наливай, отец, свою водку!..
Когда он подвинул к Петровичу свой стаканчик, Артём поймал его взгляд. Это было ужасно. Здесь всё смешалось в невыносимую, неудобоваримую и отталкивающую кашу: и чернющая тоска, и жгучая боль, и злоба, и жажда чего-то, и какая-то мольба, и обличение, острый немой укор, и просто обыкновенная жалость.
И всё это обращалось к нему, к Артёму. Оно, как голодный вампир, уцепилось, присосалось, так что невозможно было отвернуться, отряхнуться, выбросить всё к черту, в преисподнюю, и забыть. Поэтому Артёму пришлось молча проглотить это. Он проглотил и, казалось, опьянел ещё больше.
Алик спросил:
– Ты будешь ёрш? Давай согреемся. Одежда теперь не скоро высохнет.
– Буду, – послушно согласился Артём.
Алик придвинул к Петровичу второй стаканчик и предупредил:
– Только немножко.
– Да я пять капель…
– Знаю я ваши пять капель!.. Вам и сто грамм, как пять капель. Немножко – это совсем чуть-чуть. Понял?
– Понял, – обиделся Петрович и налил в один стакан где-то четверть, а в другой немного не доходя до этого.
– Ну сказал же – немножко! – рассердился Алик.
– Да я и налил пять капель…
– Ладно, хрен с тобой… Кирилл, давай сюда пиво!..
Кирилл отдал баклажку, и Алик налил пиво в стаканы до краёв.
– Гадость, блин… – понюхав, сморщился он.
– А вы, нате вот, закусите, – предложил Петрович свою еду. – И подождите меня, я себе тоже налью.
– Ну а как же ты себе не нальёшь? Ждём.
Петрович налил себе и с чувством возгласил:
– За вас, ребята! За молодёжь!..
Все, кроме Кирилла, дружно выпили.
– Не отравлюсь? – спросил Алик, схватив кусок хлеба с ветчиной.
– Нет. Хорошая. Берите, берите, ешьте, – засуетился Петрович, неуклюжими грязными пальцами очищая яйцо.
Артём очень проголодался и не раз пожалел о том, что не поел дома. Мог бы на худой конец и в магазине купить что-нибудь, хотя бы в Брехаловке той же самой. А теперь, после «ерша», засосало так, что стало не до принципов и выпендривания. Очень хотелось жрать.
Принципы заключались в Великом посте, до конца которого оставалась ещё целая Страстная неделя, а посты Артём никогда не нарушал. Он скорее желал бы умереть с голоду, чем съесть скоромное. Да и в выпендривании ничего плохого не было. Просто правильное воспитание: в приёме пищи должны быть, во-первых, гигиена, а во-вторых, эстетика. В Петровичевой снеди ни того, ни другого не было. Самым безобидным казался хлеб. А поскольку принципы находились в зоне священного табу, Артём пожертвовал некоторой частью выпендривания. Он взял кусок хлеба, который оказался очень вкусным. Пожалуй, ему никогда не приходилось есть такого хлеба.
– У-у, да ты голодный!.. – заметил это Петрович. – Давай бери ветчинку, яички!.. Ешь, ешь…
– Нет, это я не буду, – ответил Артём. – Сейчас идёт пост. Я пощусь.
Он был уверен, что кто-нибудь обязательно покусится на принципы. По своему опыту знал. Поэтому мысленно встал в стойку, приготовившись защищать их.
Петрович выдержал паузу, а затем выпалил:
– А, это ты в Бога веруешь? В церкви служишь? То-то я смотрю у тебя бородка какая-то такая… как у этих, у дьячков… ну, которые на попов учатся!.. Или ты уж, может, выучился?
– Никакой я не дьячок. И учусь я в пединституте, – громко и как можно твёрже отрезал покушение на принципы Артём. – Мало ли какая у меня бородка!..
Но Петрович отставать не собирался:
– Так ты не служишь в церкви? А чего ж тогда посты какие-то?
– Просто я православный христианин. В церкви я не служу, но посты соблюдаю.
– Я тоже православный, – посерьёзнел Петрович.
– Но в церковь, наверное, не ходишь, не молишься и посты не соблюдаешь?
– Ну и что? Бог у меня в душе!..
– Да ты не знаешь, что такое православная вера! Для этого надо в церковь ходить, а не водку пить.
– Да, я в церковь не хожу. Но в душе в Бога верю. А посты – это всё показное. Ты думаешь, тебя за это Бог в рай возьмёт?
Трудно объяснить, до какой степени подобные разговоры и придирки надоели Артёму за всю его сознательную воцерковленную жизнь. Он устал от них и не хотел уже говорить об этом. Не то что раньше. Раньше была, по сути, больше проповедь, а теперь тяжкая повинность.
– Этого я не знаю. Чтоб в рай попасть, надо соблюдать заповеди, жить праведно, в церковь ходить, исповедоваться, причащаться. Много, чего надо делать, – ответил он.
– Это попы выдумали, чтобы деньги с народа собирать и жить легко. А что они, попы-то, праведно живут? – разошёлся Петрович. – Знаю я, какие они праведные!.. Вино тоже пьют, будь здоров.
Но Артём не собирался дальше развивать полемику. Не в первый раз, уже выучил, куда всё ведёт: сначала попы плохие, а потом и Бога нет.
– Каждый за себя должен отвечать, – устало поставил точку Артём и, давая понять, что разговор окончен, подошёл к окну.
Тогда вдруг вмешался Алик:
– Зря ты на парня наехал, отец, это его дело. Хочет поститься – пусть постится. А про попов тебе советская власть напела.
– Да я не наезжал… Я так… А что ты против советской власти имеешь? – переключился Петрович. – При ней хорошо жили. Не то что сейчас.
– И сейчас не живем, и тогда не жили. Дерьмо – твоя советская власть. Мозги она тебе запудрила. Так, что человек, который тебе в сыновья годится, вере предков наших тебя учит. По идее ты его должен учить. А чему ты можешь научить? Вон каким тебя сделала советская власть!..
Артём внутренне возликовал и благодарно взглянул на Алика. Не ожидал он, что тот заступится.