Страница 16 из 106
Из машинного отделения выскочил моторист Николай Горбунов и встал у носового пулемета. Кормовой пулемет и глубинные бомбы готовил минер Солодков.
— Не отвечает, товарищ командир! — доложил сигнальщик. — Явно фашистский. И прет на нас.
Овсянникову и самому было ясно, что катер немецкий. Поединок предстоял неравный: на стороне противника огромное преимущество в скорости и вооружении.
С фашистского катера полились огненные струи: открыл огонь крупнокалиберный пулемет. Подставлять борт опасно, уйти невозможно: немцы их просто расстреляют. Оставалось единственное — принять бой.
— Право на борт! — приказал Овсянников.
Агапов резко положил руль вправо, не понимая еще замысла старшего лейтенанта, и, когда катер силой инерции стал заваливаться левым бортом, услышал твердый, уверенный голос командира звена:
— Дадим бой на контркурсах!
Да, это было, пожалуй, единственное правильное решение — идти «рог в рог». У кого быстрее сдадут нервы?! Ведь возможен и таран.
— Ну что, братцы пулеметчики, проверим у фрицев паспорта? — весело, с задором спросил Овсянников.
— Можно отправить их к праотцам, — ответил Николай Горбунов.
— Открыть огонь по пулеметчику и ходовой рубке!
Оба пулемета КМТЩ короткими очередями стали обстреливать вражеский катер, с которого, не переставая, бил крупнокалиберный пулемет. Овсянников наблюдал в бинокль. Собственно, и простым глазом уже хорошо был виден приближающийся фашистский катер. С каждой секундой расстояние сокращалось. «Ну, кто кого?!»
Первыми не выдержали гитлеровцы, их катер вдруг резко сбавил ход, стал разворачиваться.
— Молодцы, пулеметчики! — обрадовался командир звена. — Заставили драпать!.. А теперь давай назад. Все равно не догоним. Лево на борт!
Накренившись, КМТЩ развернулся и стал уходить к острову Хиума. Гитлеровцы, видя отступление советских моряков, вновь осмелели и устремились в погоню. Преимущество хода на их стороне. Главное не дать КМТЩ развернуться.
Овсянников и не думал больше разворачиваться. Повторять маневр уже нельзя, да просто и не успеть уже.
— Ах, черти полосатые, в кошки-мышки поиграть вздумали? — ругался он. — Давай-давай… потягаемся…
Немецкий катер легко догонял тихоходный КМТЩ. Он даже прекратил огонь, должно быть надеясь захватить советское судно в плен. Овсянников, сосредоточившись, внимательно следил за действиями врага. В уме он прикидывал уменьшающееся расстояние.
— Пошел! — махнул он рукой минеру, и тот скатил в бурлящую за кормой воду глубинную бомбу.
Еще два взмаха руки — две другие упали за корму. При первом же взрыве немецкий катер резко сбавил ход, по сила инерции была велика, и его несло вперед. Второй водяной бугор поднялся вблизи форштевня, а третий — возле правого борта, когда катер начал разворачиваться.
— Ага, попался на крючок! — закричал Овсянников. — Хороша щучка!
Взрыв глубинной бомбы, должно быть, погнул винты. Немецкий катер потерял движение и замер. Овсянников не мог упустить такого удобного случая и приказал атаковать противника. КМТЩ вновь развернулся, и пулеметчики обрушили огонь по неподвижной цели. На корме немецкого катера вспыхнул огонь — пули пробили бензобак. Пожар разрастался с небывалой силой, потом в небо взметнулось гигантское пламя огня и черного дыма. КМТЩ лег на первоначальный курс.
— Я же говорил, что отправим фрицев к праотцам! — ликовал Николай Горбунов. — Так оно и получилось.
— Смотри, как бы и сам не пошел за ними, — проговорил его тезка — рулевой-сигнальщик Константин Горбунов, показывая на появившуюся в небе темную точку. — «Лапотник» за нами гонится…
Немецкий катер, очевидно, успел по рации вызвать свой самолет.
— Ну и денек сегодня, — вздохнул Агапов. — Из огня да в полымя…
— Ничего, братцы, не унывать, — спокойно сказал Овсянников. — Нам бы до темноты продержаться.
«Лапотник» на небольшой высоте прошелся над маленьким советским катером. Он полоснул очередями по палубе. Пули взрябили воду впереди по ходу и справа. Самолет встретили огнем два станковых пулемета, и он вынужден был отвалить в сторону. Затем снизился до предела и сбросил четыре бомбы, но ни одна из них не достигла цели. Белые султаны всплесков встали по бортам.
Овсянников пытался маневром сбить прицельный огонь немецкого самолета, но маленькая скорость не давала возможности увернуться. Замолк кормовой пулемет. «Давай стреляй!» — хотел было крикнуть Овсянников, но увидел, что Солодков неподвижно лежит у тумбы — по лицу его текла кровь. Агапов встал за пулемет.
При очередном заходе «лапотника» пули прошили машинное отделение. КМТЩ тут же сбавил и без того маленькую скорость. Из машинного отсека показалась голова командира отделения мотористов старшины 1-й статьи Обухова.
— Вышел из строя правый мотор! Перебит бензопровод, пробит масляный бачок, — доложил он.
— Устранять повреждения! Немедленно! — крикнул Овсянников, понимая, что при потере хода они превратятся в мишень для «лапотника».
Голова Обухова скрылась в машинном отсеке. Над палубой с рокотом пронесся «лапотник». Пули со звоном ударились о броневые щиты и рикошетировали в воду. Ясно было: гитлеровский самолет не отстанет до тех пор, пока не пустит их на дно.
Овсянников прошел на корму и склонился над дымовой шашкой. Николай Горбунов ужаснулся, видя, что командир звена не защищен от пуль шедшего на катер «лапотника». Бросив пулемет, он кинулся к командиру. Подняв с палубы тяжелый броневой лист, выставил его навстречу приближающемуся «лапотнику», прикрыв командира звена. Пулеметная очередь пришлась точно по щиту. Николай почувствовал боль в пальцах левой руки — фашистская пуля задела его.
Овсянников зажег шашку. Белый клубящийся дым повалил за корму, окутывая непроглядной толщей поверхность плеса. Из машинного отсека высунулся Обухов. Глаза его радостно блестели.
— Устранили повреждение, товарищ командир!
— Стоп машины! — скомандовал командир звена. — Скроемся в этом молоке, — показал он на клубы густого дыма, заволакивающие катер.
Самолет низко прошелся над непроницаемым облаком, дал очередь наугад и, решив, что с советским катером покончено, улетел в сторону Виртсу.
— Полный вперед! — скомандовал Овсянников. — Иначе задохнемся.
Взревели моторы, и КМТЩ выскочил на чистую воду. Растроганный командир звена по-братски обнял каждого.
— Молодцы, ребята! — сказал он. — Я верил в вас всегда!
К пирсу подошел торпедный катер. Капитан-лейтенант Богданов по звуку уловил, что один из моторов работает с перебоями. Старший лейтенант Гуманенко, не дожидаясь окончания швартовки, соскочил на пирс и подошел к командиру дивизиона:
— Задание выполнено, товарищ капитан-лейтенант. По при возвращении пришлось принять бой с «юнкерсом»… Перебиты коллекторы масляных радиаторов, пробит бензобак, ну… и в корпусе десятка четыре пробоин.
— Экипажу отдыхать, — сказал Богданов и подозвал к себе механика дивизиона старшего инженер-лейтенанта Добровольского: — А вам вводить катер в строй.
С каждым выходом в море становилось все труднее и труднее сохранять высокую боевую готовность дивизиона. Катера те и дело получали повреждения в бою, а для устранения их требовалось много времени, а главное — не было запасных деталей. Елисеев же требовал, чтобы все катера в любой момент дня и ночи могли выйти в море для атаки кораблей противника. Вся надежда была только на механика дивизиона и его мотористов. Круглые сутки они заделывали пробоины, и не было пока еще такого случая, чтобы какой-либо из катеров не мог вовремя выйти в море. Добровольский, к удивлению катерников, проявлял чудеса изобретательности. Он собственноручно изготовил шаблон, с помощью которого лечил «раненые» винты — святая святых катерников.
Имел дивизион уже и потери в катерах — правда, пока еще незначительные. Один катер совсем недавно был атакован немецкими самолетами, получил более двухсот пробоин в подводной и надводной части, потерял управление и сел на мель. Старшина 1-й статьи Ширяев вынес на берег тяжело раненного командира катера, прикрывая его собой от пулеметного огня фашистов.