Страница 27 из 83
О. Э.: "А потом Вы знаете, как с Кузминым вышло?"
АА: "С Кузминым - у меня же на глазах, в 12 году еще".
О. Э.: "Кузмин, кажется, до сих пор сердится..."
АА: "Зачем же Кузмину сердиться? Он же не Сологуб, чтоб сердиться! Что это за занятие такое - сердиться!.. К чему это?"
Эта фраза была сказана с теми особыми, свойственными АА интонациями, которые вложили в нее одновременно и мягкость, и добродушие, и легкую "розовую усмешку".
Разговор переходит на тему о Сологубе. АА рассказывает, что Сологуб очень ругает Пушкина - и это ей в нем не нравится.
О. Э. очень удивлен этим - он не знал этого. Спрашивает, когда это началось?
АА: "С 20 года, приблизительно, пошло, и все больше и больше..."
АА: "Юрию Верховскому часто приходится страдать от этого. Он всегда спорит с Сологубом..."
Я: "Зачем же спорить? Пусть бы он молчал - все равно спор ни к чему не приведет..."
АА: "Ну, он не может молчать, когда слышит такое невыносимое сочетание слов".
Выясняется, что Сологуб бранит Пушкина всячески, иногда просто по-ребячески, вернее, по-стариковски.
АА: "Например, когда говорит: "Этот негр, который кидался на русских женщин!" - это уже не может восприниматься серьезно. Это даже просто глупо!"
О. Э. громко смеется.
АА: "Оленька Судейкина иначе с ним спорила - она моментально вспоминала и указывала: "Федор Кузьмич, у Вас тоже так сказано!" - и Сологуб тогда умолкал: "Ну, что ж, и у меня бывают промахи"..."
АА указывает, что примеры такого непризнания других - брюзгливого есть... Таков Анатоль Франс, который отфыркивался от Мореаса, про Леконта де Лиля сказал одно только слово: "Леконт де Лиль - дурак".
О. Э. говорит, что он к Сологубу раз собрался, чтоб побыть в его обществе, послушать его, запомнить разговор, "чтоб получить физическую пользу"... Но что больше к нему он не пойдет, не пойдет потому, что с Сологубом трудно разговаривать...
О том, как Сологуб держится - дома и "общественных местах" - мнение такое: дома и в тесном кругу он (в разговоре) чрезвычайно интересен, парадоксален часто; лицо совершенно оригинальное (лицоманерастиль).
О. Э.: "А в общественных местах - где-нибудь на собрании, в заседании, на вечере и т. д. - он ничем не отличается от всех других".
О. Э.: "Здесь у него не лицо, а какое-то общее место, а так - старается поразить собеседников - особенно в домашнем кругу. Чем теснее круг, тем больше Сологуб старается "поразить"...
АА (о себе): "Надо пойти к нему. Он так спрашивал о моем здоровье, беспокоился..."
Разговор о Шкловском.
О. Э. "Николай Степанович не любил Шкловского - считал его человеком одного типа (качественно, хоть не количественно) с Жаком Израилевичем. В 21 году у Шкловского с Николаем Степановичем была какая-то история (вечер о друидах?). АА не была на этом вечере, О. Э. - тоже не был. Поэтому не знают сути инцидента.
АА Шкловского любит: "Он такой веселый". Этим термином заменяет все другие определения.
Не помню по какому поводу был следующий диалог:
О. Э.: "Были такие снобы после смерти Николая Степановича - хотели показать, что литература выше всего..."
АА (иронически): "И показали..."
О. Э.: "Да".
АА: "Почему это раз в жизни им захотелось это показать - что литература выше всего?!"
АА: "Николай Степанович любил осознать себя... ну - воином... Ну поэтом... И последние годы он не осознавал трагичности своего положения... А самые последние годы - даже обреченности. Нигде в стихах этого не видно. Ему казалось, что все идет обыкновенно..."
О. Э.: "Я помню его слова: "Я нахожусь в полной безопасности, я говорю всем, открыто, что я - монархист. Для них (т. е. для большевиков) самое главное - это определенность. Они знают это и меня не трогают".
АА: "Это очень характерно для Николая Степановича".
АА: "Он никогда не отзывался пренебрежительно о большевиках..."
О. Э.: "Он сочинил однажды какой-то договор (ненаписанный, фантастический договор) - о взаимоотношениях между большевиками и им. Договор этот выражал их взаимоотношения как отношения между врагами-иностранцами, взаимно уважающими друг друга".
АА рассказывает об отношении Николая Степановича к царице Марии Федоровне. Когда Николай Степанович лежал в Царском Селе в лазарете, он ее видел часто.
АА: "Он был шокирован ее произношением (у нее очень неправильный выговор был). Говорил: "...И потом, что это такое? - она подходит к солдату и говорит: "У тебя пузо болит?"." - А она, как известно, всегда так говорила... Так что серьезного отношения к ней совершенно не было".
О Вячеславе Иванове.
О. Э. рассказывает, что когда он в первый раз пошел к Вяч. Иванову с Надеждой Яковлевной, то Вяч. Иванов спросил ее: "Вы тоже пишете стихи?"
Мандельштам по этому поводу острит: "Это же не немецкая эпоха цехов: приходит к одному бочару другой - со своей дочерью, а тот уверен, что его дочь тоже обязательно должна заниматься тем же, что и отец, ремеслом...".
АА: "Но я не как дочка бочара - мне пришлось сказать, что я пишу..."
Я: "Вы в первый же раз читали там стихи?"
АА: "Да, читала...".
После обеда АА вместе со мной пошла к себе. Легла на постель, я сел у постели.
Из разговоров запомнилось:
Я - о разговорах о Николае Степановиче за обедом.
Я: "Такие разговоры не успеваешь записывать, и многое из них сейчас же забывается".
АА: "Но это лучшие разговоры. В них всплывает характер Николая Степановича. Это не беда, что многое вы не успеваете записать, - впечатление у вас остается, и оно много поможет вам..."
АА говорит, что у Мандельштама очень сильно чувствуются интонации Кузмина. И - по этому поводу - что он вообще всегда под чье-нибудь влияние попадает (в этом отношении).
Я: "А у Кузмина характерные интонации?"
АА: "О, да!"
Я: "А Ваши интонации нельзя воспроизвести..."
АА (задумчиво): "потому что я в очень тесном кругу так говорю..."
Я: "Не только потому, а потому еще, что их оттенки очень тонки..."
Я показываю АА присланный мне из Москвы Горнунгом альманах "Чет и нечет". АА, взглянув на него, полуспрашивает: "Это такой московский "Гиперборей"?"