Страница 10 из 130
Не приходится сомневаться, что алкоголь, смазочный материал жизни в ту эпоху, часто вносил свою лепту в статистику несчастных случаев. Эль, пиво и вино, доступные в любое время, в рабочие часы и на досуге, текли рекой как в тавернах, так и в частных жилищах. Несмотря на дороговизну, уровень дневного потребления эля в Англии был особенно высок в низших и средних социальных слоях, причем не только у взрослых, но и у детей. Согласно частичной переписи 1577 года, в Англии насчитывалось 24 тысячи пивных, что составляло примерно один паб на 140 жителей. Более того, пиво по обе стороны Атлантики со временем становилось все дешевле и все крепче. В 1736 году одна газета в Новой Англии опубликовала список синонимов к слову «пьянство». Среди более чем двухсот выражений были такие, как «не знает дороги домой» и «видит две луны сразу», описывающие пьяниц, бредущих домой поздно вечером50.
Тогда, как и сейчас, люди были более подвержены интоксикации в поздние часы. Согласно клиническим исследованиям, с десяти часов вечера до восьми утра желудок и печень, как правило, перерабатывают алкоголь более медленно, чем в любое другое время, тем самым дольше удерживая его в организме51. Неудивительно, что при ослаблении видимости и бдительности за пирушками следовали несчастные случаи. В 1635 году человек по имени Керри остановился в пивной на пути в Манчестер, чтобы выпить с друзьями. Когда хозяйка наконец отказала им в очередной порции, он «поклялся, что этим вечером выпьет 10 дюжин пинт», и отправился на поиск другого заведения «далеко в ночь» — только чтобы упасть в яму и утонуть. Луи-Себастьян Мерсье описывал так «эскадроны пьяниц», поздно вечером «бредущих нетвердой походкой» из пригородов в Париж: «Напрасно полуслепой ведет слепого, каждый шаг таит опасность, обоих ожидает канава или, скорее, колеса». Человек мог сломать шею, но что еще хуже — потерять сознание и, брошенный на произвол судьбы, погибнуть. Пьяный работник из Дерби упал в канаву и так громко храпел, что его приняли за бешеного пса и подстрелили52.
Неизбежны были и случаи утопления. Перевернутые лодки и аварии в доках вносили существенный вклад в статистику происшествий как днем, так и ночью. В темноте моряки часто неверно оценивали силу волнений на море и могли не заметить камни, пока в них не врезалось судно. Порой привычный маршрут оказывался попросту невозможным. К примеру, герцог Нортумберленд едва не утонул, когда один из слуг загнал лошадей с экипажа с крутого берега в реку. Дождливым вечером 1733 года близ Хоршэма, в Пенсильвании, из рук молодой женщины, переходившей через бурный поток по бревну, водой был смыт младенец. По другой версии, лошадь, которую женщина вела под уздцы, увлекла мать и дитя в воду53. Передвижение ночью на лошадях часто представляло опасность. И не только потому, что всадники были уже усталыми, а дороги — плохими, но и потому, что сами лошади испытывали страх. Иоганн Вольфганг Гёте так описывал дорогу вдоль итальянского побережья: «Это было место, где произошло много несчастных случаев, особенно ночью, когда лошади шарахались от каждого шороха»54.
Городские улицы были не менее опасными, чем в сельской местности. К 1700 году население городов, каждый из которых насчитывал как минимум 5 тысяч жителей, составляло 15 процентов от 5-миллионного населения Англии, и эта пропорция чуть превышала норму в целом по Западной Европе. На фоне столицы, Лондона, который мог похвастаться 575 тысячами жителей, все провинциальные центры с населением от 12 до 30 тысяч казались маленькими. К тому времени крупномасштабная урбанизация уже изменила облик большей части континентальной Европы, от итальянского полуострова до Скандинавии55. Города в основном напоминали кроличьи садки — узкие, тесные, темные и кривые улицы и переулки. Фасады верхних этажей, нависающие над проходами внизу, препятствовали проникновению солнечного и лунного света. Уже в начале XVII века дома в Амстердаме возвышались на четыре этажа. Прямые широкие улицы станут обычным явлением в градостроительстве лишь в XVIII веке56.
При отсутствии достаточно мощных уличных фонарей темнота словно бы восстанавливала господство дикой природы в городах. До конца XVII века свет из окон домов и переносные светильники оставались единственными источниками искусственного освещения. Многие жизни унесли Темза, Сена, а также каналы вроде Лайдзеграхта в Амстердаме или Гранд-канала в Венеции — люди падали с причалов и мостов и тонули. Прохожие вынуждены были уворачиваться от быстро движущихся экипажей и повозок. А как жаловался некий посетивший Париж путешественник, ведь кучера зачастую не выкрикивали предостережений. С другой стороны, если человек выбирал путь вдоль стен, то его поджидали такие сюрпризы, как открытые погреба и хранилища угля, а сверху угрожали вывески. Только благодаря неожиданной вспышке молнии одной «очень темной» августовской ночью 1693 года купец Сэмюэл Джейк не запнулся о вязанку дров, лежащую посреди дороги неподалеку от его дома в Сассексе. Городские улицы, покрытые грязью и щебнем, были испещрены лабиринтами рвов для направления сточных и дождевых вод в канавы, пролегающие посредине или, на более широких дорогах, по обеим сторонам проезжей части. В 1720 году герцогиня Орлеанская выражала изумление, что в Париже не наблюдалось «целых рек мочи» мужчин, справлявших нужду прямо на улицах, которые и без того были загажены лошадиным и коровьим пометом. Канавы глубиной в фут и более засорялись золой, раковинами устриц и костями животных. «Я беспокоюсь лишь о том, как бы держаться подальше от сточных канав», — писал горожанин о своих полуночных прогулках. Плохая дренажная система превращала некоторые улицы в болота57.
Лишь в XVIII веке отцы городов приступили к мощению улиц, но результаты были неоднозначными. Предпочитаемые ими каменные дорожные покрытия обеспечивали защиту от грязи и пыли, но быстро разрушались и становились неровными. Пребывая в состоянии непрекращающегося ремонта, эти мостовые заделывались разными рабочими, разными материалами и в разное время. Подобным образом обстояли дела в большинстве городов. «Не найти ни одного ровного тротуара для прогулки», — жаловался некто в Женеве в 1766 году. Хуже того, на улицы и пешеходные дорожки сваливали кучи гниющего мусора, через который пешеходы были вынуждены с трудом пробираться. Один критик писал о «печальных происшествиях», вызванных «ухабистыми, неровными или побитыми мостовыми, особенно когда те покрыты грязью, так что их практически не видно осмотрительным пешеходам днем, а уж ночью и подавно». Неудобство от заваленных отходами улиц было повсеместным для Европы, и единственным заметным исключением были нидерландские города — голландцы пользовались заслуженной репутацией блюстителей чистоты. В 1693 году в английском городке Прескот каждый четвертый домовладелец был оштрафован за сваленные перед фасадом дома кучи мусора58.
Печально известны были потоки мочи и экскрементов, обрушивавшиеся по ночам на улицы из открытых окон и дверей. Опустошение «ночной вазы» на улицу было обычным делом. Страдая от скученности и несовершенства канализационных систем, многие города (некоторые вплоть до конца XVIII века) мирились с этой практикой или, по крайней мере, закрывали на нее глаза. Французская поговорка гласила: «Воняет, как грязь в Париже», а житель Мадрида XVII века сообщал: «Было подсчитано, что ежедневно на улицах распространяются ароматы более чем 10 тысяч куч дерьма». Скверную репутацию имели Лиссабон, Флоренция и Венеция, но жители Эдинбурга достигли вершин дурной славы за то, что превратили свои улицы в сточные канавы. Даниель Дефо защищал их привычки, отмечая, что в городе высокие здания, что он перенаселен и что жителям было позволено выбрасывать отходы только после десяти часов вечера, по сигналу барабана, выкрикнув прохожим предостережение «Гарди-лу!» («Осторожно, вода!»). Жители Марселя также обязаны были трижды предупреждать прохожих, хотя в расположенном неподалеку Авиньоне бремя ответственности было возложено на самих пешеходов, «так что, — возмущался приезжий, — это вы обязаны кричать „Гаре! Гаре!" („Осторожно! Осторожно!"), когда идете по улицам ночью»59.