Страница 38 из 47
— Девки, вы уже задолбали! — гаркнул Колдунов. — Ну-ка всем выпить немедленно!
Но Вероника его слов будто и не слышала.
— Наверняка всем известны сплетни о моем молодом любовнике, которого я купила за деньги, не правда ли?
— Вероника, нас совершенно не волнует, с кем вы трахаетесь!
Но и эта грубость Колдунова не остановила ее.
— …Так разрешите вам его представить! Правда, сейчас Дмитрий Дмитриевич Миллер уже не так молод, но все еще хорош собой. А тогда был вообще загляденье. Вот я и загляделась. А Дмитрий Дмитриевич охотно воспользовался моим влиянием, чтобы получить место в аспирантуре и устроить на лечение своих родственников. Да, верно говорят, что самая ужасная ханжа — это бывшая проститутка.
Миллер, бледный как смерть, не говоря ни слова, застегивал куртку. Замок молнии его не слушался.
Наташа сконфуженно повела плечами и встала с дивана, как бы отрицая свою общность с Вероникой. Она подошла к Миллеру и взяла его за руку, истерически дергавшую замок молнии.
— Прости, Митя, что я не поняла этого в тебе раньше. Я пойду. Саня, где флажки?
Саня молча подала пакет, и Наташа ушла.
Колдунов, стараясь не встречаться взглядом со все еще стоявшим у двери Миллером, подошел к нему с полной рюмкой коньяку.
— Сядь. Выпей. И наплюй на баб.
Он выпил. Смысловская усмехнулась.
— Чему вы радуетесь? — спросил ее Колдунов. — Тому, что унизили человека? Мало ли что у кого в жизни было!
— Он сам себя унизил. Я ничего бы не сказала, если бы не эта его история со свадьбой!..
Что-то странное послышалось Сане в этих словах, вернее, в тоне, которым они были сказаны. Она взглянула на Смысловскую… Яркий румянец на холеных щеках Вероники подтвердил прежние Санины догадки. Тогда, застав ее с Миллером в кабинете Криворучко, она заподозрила между ними бурный роман в прошлом. Но теперь Саня готова была держать пари, что московская дамочка до сих пор питает к Миллеру некие чувства.
«Наверное, историю с сарафанами она затеяла только для того, чтобы побыть с ним, пусть и в присутствии других людей… И вполне возможно, причиной ее вспышки была ревность при виде Наташи. Да, Миллер и Наташа расстались, но он же собирался жениться на ней, а значит, любил. Может быть, до сих пор любит, несмотря на всю эту историю с рекламой белья. Наташа моложе Смысловской и красивее ее… Скорее всего именно это вывело Веронику из себя».
— Саня, я поеду домой. — Колдунов поднялся из-за стола. — Я чувствую, что собравшимся не до моих сарафанов.
— Тогда возьми материал. Может, найдешь кого-нибудь еще, кто сошьет…
— Спасибо.
Вслед за ним поднялась и Смысловская.
Стоя на пороге комнаты уже в пальто, она неожиданно повернулась к Миллеру и сказала:
— Дима, извини, что так получилось. Я сама не знаю, что на меня нашло. В общем, извини…
— Тебе не за что извиняться, — спокойно ответил Миллер, закуривая очередную сигарету. — Ты абсолютно права.
Вероника опустила глаза и некоторое время стояла молча — Саня уже собралась уйти из комнаты, чтобы дать этой странной парочке выяснить свои явно не простые отношения, — но тут Вероника открыла дверь и вышла в коридор. Саня поспешила за ней, чтобы выпустить гостью из квартиры.
Вернувшись в комнату, она села напротив Миллера. Она думала, что и он сейчас уйдет, но он сидел, курил и молча наблюдал, как она сворачивает несостоявшееся застолье.
— Можно, я картошку доем? — вдруг спросил он.
— Конечно… Хотите, подогрею?
— Нет, я люблю холодную.
Он положил себе картошки и наполнил рюмки — свою и Санину.
— Я бы хотел вам объяснить…
— Ради Бога, Дмитрий Дмитриевич! — Саня замахала руками. — Это меня совсем не касается.
— Но вы же будете думать об этом. А вы единственный человек, чье мнение важно для меня. Поэтому я хочу, чтобы вы знали, как все было на самом деле. А там уж думайте что хотите.
Саня закурила и, подумав, сказала:
— Я представляю себе, как это было. Вы делали это ради своей семьи, да?
— Да, наверное, теперь это выглядит именно так!.. Я учился на третьем курсе, а Вероника была молодой аспиранткой на кафедре общей хирургии. Я влюбился. И что в этом странного? Она и сейчас хороша, а пятнадцать лет назад… ну что я вам буду рассказывать? А мне было девятнадцать, вы представляете себе, что это за возраст? Короче говоря, однажды мы с ней оказались вместе в кровати… Ей понравилось, но она была замужем, рисковать не хотела, поэтому предложила мне встречаться тайно. И обещала за это помощь. В сущности, тогда мне было плевать на ее помощь и связи, мне нужна была только она, я не придал ее словам никакого значения… Но потом возникли… разные обстоятельства. Наверное, тогда мне надо было послать ее подальше с ее помощью, но я согласился. И в результате принял ту роль, которую она мне предназначила…
— Какая разница, если вы любили ее? — сказала Саня. — При чем тут вообще какие-то роли?
— Но ей-то было совершенно не важно, люблю я ее или нет. Она сразу расставила все точки над i. Ей нужен был любовник, я согласился им быть. А потом настал момент, когда ее помощь стала очень существенной. Сестру она устроила в хороший интернат на пятидневку, мать смогла лечиться в нормальных больницах. Да и мне она помогла устроиться в аспирантуру. Все это позволило ей презирать меня… Но ей нравилось спать с человеком, которого она презирала.
— Так она просто несчастная женщина!
— Не знаю. Но она до сих пор не простила мне моего унижения. Она презирает меня… И вы тоже имеете право меня презирать.
— Господь с вами, Дмитрий Дмитриевич! Что страшного в том, что вы воспользовались помощью женщины, которую любили? Это же совершенно естественно! И я думаю, что Вероника тоже вас любила. Я просто в этом уверена! — с чувством сказала Саня. — Она вас, наверное, и сейчас любит…
Миллер с изумленным видом уставился на нее.
— Да-да! — горячо продолжала Саня. — Ведь она бы могла и не ехать из Москвы с этими дурацкими документами. Что мешало ей отправить их факсом? Она вас хотела увидеть, вот что!
Очевидно, Миллер не был готов к такому повороту беседы. Он сидел и молчал. Саня решила сменить тему:
— А где сейчас ваша семья?
— Мама давно умерла. Сестра удачно вышла замуж за офицера, уехала с ним на Дальний Восток… Пару раз в году она звонит мне.
Миллер взял бутылку и разлил остатки коньяка по рюмкам. Они молча выпили. Саня почувствовала, что захмелела.
— В любом случае то, из-за чего вы переживаете и мучаетесь, уже в прошлом, — сказала она. — И каждый человек, пусть даже и совершавший в своей жизни ошибки, имеет право на любовь. И вы, и Наташа, и Вероника… — «А я? — мысленно спросила она себя. — Разве я не имею права на то, чтобы меня любили?..»
— Этак мы далеко с вами зайдем, — усмехнулся Миллер. — Может, чайком угостите? Из запасов Анатолия Васильевича?
Саня засмеялась и пошла на кухню. Поставив на газ отцовский эмалированный чайник с отбитым носиком, она облокотилась на подоконник и посмотрела в окно. Она ведь всегда так и думала, что в жизни Миллера была какая-то тяжелая любовная история, которая превратила его в «фашиста». Правда, она не знала, что он презирает людей потому, что в первую очередь презирает себя.
Потом она опять переключилась на воспоминания о своем потерянном Ване. Пожалуй, в чем-то она даже перещеголяла Веронику Смысловскую! Все-таки Вероника, используя Миллера, сделала много хорошего и для него, и для его семьи. А вот она, Саня, ни о ком не заботилась… Она даже застонала, вспомнив, как в те голодные времена Ваня без всяких просьб с ее стороны брал ее продуктовые талоны и шел добывать для нее еду. Он стоял в очередях, а она в это время спокойно спала.
«Когда-нибудь ты пожалеешь», — сказал он, в очередной раз услышав от нее «пошел на фиг».
Она тогда засмеялась. Она была абсолютно уверена, что о Ване Семенове уж точно не пожалеет.
Ах, какой счастливой она могла бы стать, если бы думала тогда о ком-нибудь, кроме себя!