Страница 16 из 25
То старый угольщик наш был.
Не тратя дорогих минут,
Приял с Дарами я сосуд,
И колокольчик, Богу в честь,
Велел пред Ним ребенку несть.
К тому ж я думал звоном тем,
Хоть не воров — об них совсем
У нас не слышно! — но зверей
Спугнут с дороги поскорей.
Ну, вот, вступаем тихо мы
В наш лес еловый, полный тьмы;
А колокольчик на весь лес
Звенит, как благовест с небес.
Меж тем мой мальчик, оробев,
Мне говорит о кознях дев,
Живущих в темном том лесу;
Но я, напомнив что несу
Всех Искупителя в руках,
Его журил за грешный страх.
Когда уж из леса древних лет
Я вышел с ним на Божий свет,
И солнце, к вечеру клонясь,
Меж пней свой луч метнуло в нас, —
Вдруг к нам вечерний ветерок
Донес до слуха конский скок,
Причем, весь ужасом объят,
Мой паж попятился назад,
Почуя снова эльфов рой,
Всю вражью силу пред собой.
Но я заметил: «Неужель
Мы не исполним нашу цель
И опоздаем передать
Больному Божью благодать?
Не бойся, сын мой! Твердо верь,
Что с нами Божий Сын теперь».
Сказав, бичом моим, шутя,
Стегнул я мула, и дитя,
Боясь в густом лесу отстать,
Пустилось предо мной бежать.
Я еду дальше. У ручья
Вдруг вижу кровь… сказать ли, чья
Была то кровь? Ее мой сын
Струил из ран своих! Один,
Там брошен, он как труп лежал.
В боку кровавый нож торчал,
И кровью алою вокруг
Окрасились ручей и луг.
С седла я тотчас соскочил
И с помощью моих всех сил,
Подняв несчастного с земли,
Взвалил на мула, и пошли
Мы тихо просекой густой,
Между дубов и лип, к пустой
Избушке ветхой лесника,
Построенной из тростника.
Примкнут к плетню избушки той,
Полуразрушенный, гнилой,
Стоял без крыши тесный кров,
Где запирал лесник ослов.
Милорд! то место, верно, вам
Давно знакомо: много там
В соседстве водится вепрей,
Оленей, туров и лосей!
Здесь бедному пронженный бок
Перевязал я, как лишь мог;
И, угольщика причастя
(Он умер много лет спустя!),
Вернулся в ночь в наш древний бург,
Велев, чтоб утром наш хирург
Чуть свет к больному поспешил
И всем, чем нужно, пособил.
И вскоре рана между рёбр
В боку закрылась. Был он добр
И кроток сердцем, почему
Мы и дозволили ему
У нас в обители пожить.
Потом я стал его учить
Письму и чтенью, и постиг
Он вскоре смысл латинских книг
Не хуже нашего; но чин
Монашеский отверг мой сын.
А как он был могуч, плечист,
Душою добр и сердцем чист,
То и сказал милорд аббат:
«Пусть служит Господу наш брат
Десницей крепкой!» Оттого,
О, сир, и видишь ты его
С мечом, с копьем. Он верный щит
Для тех, кем не был он забыт,
Кем обучен, опасен от зла
Средь бедствий, им же несть числа!
Скажи, с тобой ли, Михаил,
Тот нож, что враг в тебя вонзил?
Представь милорду этот нож,
Чтоб слов моих не счел за ложь».
Взволнован, бледен, недвижим,
С лицом встревоженным, худым,
Склоня чело, король сидел
И многих слов не разумел.
Все смолкло. Наконец король
Возвысил голос свой; но столь
Дрожащ, неверен голос был,
Что слух монаха поразил.
«Аббат! — сказал он, — ваша рать
Так хороша, что потерять
Из сотни храбрых одного
Для вас, конечно ничего!
Ему ж приличнее носить
В щите мой розан, чем служить
У вас келейником простым,
Корпя над смыслом книг немым».
«О, сир! — в ответ святый отец, —
Когда вам нужен молодец,
Извольте взять его сейчас;
Ведь красота солдат у нас —
Вещь лишняя; за что же нам