Три поколения

Делал он все это молча и бесшумно, сохраняя на некрасивом своем лице умиротворенную кротость. При этом живые, умные глаза светились искренним сочувствием. Раздев и усадив Неточку, Иван Иванов раскрыл один из чемоданов и достал для певицы атласную пижаму и атласные же туфельки-шлепанцы.

— Не надо хмуриться, веселинка моя! — ласково мурлыкал толстяк.

Неточка, уткнув голову в мягкий его живот, давясь слезами, спросила:

— Иванчик! Почему он меня не встретил?

— Ай, ну его, дрянь мальчишка, — ворчливо, как бабка любимой внучке, сказал Иван Иванов. — И кроме того, он агроном… В поле. Это ж тебе не что-нибудь, а целинно-залежные земли!..

Уверенный тон Ивана Иванова и заботливая его возня успокоили Неточку. Встретив смеющийся взгляд ее синих глаз, заботливый администратор проговорил улыбаясь:

— Вот и развеселилась, моя снегурочка! Отдохни от мерзкой дороги, а я переоденусь и займусь завтраком.

Несмотря на тучность, Иван Иванов двигался очень быстро: в одну минуту он сменил дорожный костюм на желто-зеленую пижаму (у толстяка было пристрастие к ярким цветам), накинул на плечи шотландский плед и поспешил к выходу. Квадратный, он напоминал пестрый тюк, до отказа набитый чем-то мягким.

На кухне Иван Иванов околдовал своим галантерейным обхождением повариху Марфу Дормидонтовну. Он с таким отеческим беспокойством сокрушался о здоровье «райской птички», которая «вот уже два дня ничего не ела», с таким ужасом передавал все неудобства тяжелого пути и так отчаянно и ловко врал о гастролях по Европе и о мечтах «райской птички» выступить перед тружениками целинных земель, что даже равнодушную ко всему Марфу Дормидонтовну разобрало любопытство: она заторопилась с ужином, чтобы не опоздать на концерт.

Рассказывая, Иван Иванов успел выспросить у простодушной женщины все, что нужно, о руководителях МТС и, вернувшись к Неточке, зачастил:

— Сейчас, детка, все будет! И сливочки, и гоголь-моголь… Покушаешь, и я приведу к тебе твоего агронома.

Втайне он считал, что только приторной нежностью и еще своей исключительной практической сметкой он и мог держать в плену «талантливейшую, бескорыстнейшую» молодую актрису. К щедрым же дарам «восходящей звезды» он относил и ее царственное дозволение ему, немолодому, толстому и некрасивому, любить ее.

Иван Петрович протиснулся в дверь, снял шляпу и одним взглядом окинул комнату. «Коттедж не из роскошных. Ни кровати, ни дивана… Голытьба!»

У стола сидели молодой человек и девушка.

— Я имею удовольствие видеть Андрея Никодимовича Корнева? — чуть склонив голову, со сладкой улыбочкой спросил Иван Иванов. Глаза его, казалось, впитывали и удивление девушки, своеобразную красоту которой он успел отметить, и недоумение на обветрившемся, с разлетистыми черными бровями лице молодого человека.

— В чем дело? — спросил Андрей с досадой: Вера приехала из колхоза всего на два дня.

Девушка поднялась и сказала:

— Садитесь, пожалуйста. У нас только два стула, и если кто придет, то и усадить некуда, — а сама прислонилась к подоконнику.

— Я администратор Иван Иванов, из Москвы… Концертное бюро, в порядке шефства, посылает свои лучшие артистические силы для организации концертов на целинных землях… В наши планы входит и ваша эмтээс…

Как всегда, Иван Иванов делал несколько дел сразу: и говорил, и оценивал собеседников, и строил планы. «Как видно, смуглянка любит его. И, конечно, не выпустит из своих рук…»

— Артистка Аннета Алексеевна Белозерова, как вам должно быть уже известно, прибыла. Она привезла вам письмо от вашей мамочки.

— От мамы? Вы принесли письмо?

— Нет, — не меняя тона, с той же сладковато-грустной полуулыбкой ответил администратор. — Аннета Алексеевна желает лично вручить вам это письмо и очень просит, чтобы вы зашли к ней сейчас же.

— Видите ли, — хмуря брови, не глядя на Веру, но чувствуя на себе ее пристальный взгляд, заговорил Андрей, — я очень занят… Может быть, вы бы просто передали мне это письмо?

— Но почему, Андрей? Конечно, пойди! Аннете Алексеевне, может быть, еще что передать надо…

— Конечно, конечно, — радостно подхватил Иван Иванов. — Мы привезли вам посылочку. Не сомневаюсь, что-нибудь вкусненькое… — Администратор встал. — С вашего разрешения я передам Аннете Алексеевне, что вы зайдете к нам, в комнату для приезжающих, в течение ближайшего часа. До свиданья. — Иван Иванов поспешно раскланялся и вышел.

— Ну, девулечка, вставай, одевайся. Твой целинно-залежный генерал выразил желание навестить тебя.

Неточка вскочила, кинулась к толстяку на шею, поцеловала его и завертела по комнате.

— Довольно, довольно, моя колибри! Зачем расходовать столько энергии, прибереги темперамент до встречи с другом детства… — запыхавшись, проговорил счастливый администратор. — Слышишь? Ну, хватит же, озорница! — притворно строго прикрикнул Иван Иванов. — А я сейчас приготовлю тебе душ и, пока ты совершаешь свой туалет, вступлю в связь с публикой. — При этом он прищурился и так хитровато подмигнул, что Неточка не выдержала и звонко расхохоталась.

Но вскоре лицо ее приняло озабоченное выражение.

— А скажи, он очень обрадовался?

— Чуть до потолка не подпрыгнул! То есть так обрадовался, так обрадовался, невозможно сказать!

— Он был один?

— Нет, у него была какая-то работница…

— Работница? — Неточка взглянула на администратора расширенными глазами.

— Грубая девка какая-то… Вот в эдаких, — Иван Иванов широко развел в стороны руки, — рыжих солдатских сапожищах.

— Несчастный Дрейкин! — нежным голоском пролепетала Неточка.

Умный друг-администратор до тонкости знал свою «пленительницу»: в любой момент он умел и успокоить и обрадовать ее. Через минуту Неточка уже весело рылась в чемодане.

— Итак, адью, иду общаться с публикой. Всего, детка! — толстяк помахал шляпой и вывалился из комнаты.

Неточка вспомнила, что Андрей любил запах ландышей. Первый его «взрослый» подарок ко дню ее рождения — духи «Ландыш». «Он с детства безумно любил меня. Надо только взяться за него как следует, и он снова мой…»

«Мне нечего тебя учить, — вспомнились ей наказы Ольги Иннокентьевны. — Пусти в ход все и привези, привези мне его в Москву! Предупреждаю: соперница у тебя есть, но это до тех пор, пока он не увидел тебя. Увидит, и, если захочешь, Андрей наш». Неожиданно для Неточки Ольга Иннокентьевна уткнулась ей в плечо и горько заплакала.

Проплакавшись, она рассказала, что дед писал об Андрюшиной невесте: «Она агроном, девица видная, серьезная».

— Да и тебе, доченька моя любимая, тоже пора замуж, а лучшего, чем Андрей, мужа не найти… Не найти! — убежденно повторила Ольга Иннокентьевна.

Неточка поняла: Андрей как муж действительно очень удобен: «И в турне можно ездить, и дом открытый, и отец генерал, и мать — женщина свободных взглядов. Хорошо после гастролей вернуться под родную кровлю… А тот случай… — она улыбнулась. — Вымолю прощение. Скажу начистоту: глупое девичье любопытство, кто перед богом не грешен… Андрей великодушен, добр…»

Опрыскивая себя из пульверизатора духами «Ландыш», она любовалась своим телом, отраженным в зеркале.

Андрей злился на себя за то, что уступил настояниям Веры и пошел к Неточке. Зачем? Легкомысленна, лжива. Можно ли забыть сцену у Никитских ворот?.. «Теперь уж тебе не в чем больше отказывать мне, моя златокудрая Диана!..»

Как это было подло, низко… Ведь она же заверяла меня, что… А, ну ее к дьяволу!.. Полгода не виделись, и хорошо. Ведь ничего же, ровно ничего не осталось, кроме стыда за нее и презрения…» — так он думал, идя к Неточке. И в то же время ощущал дрожь в коленях. Да, ничего не поделаешь: ему хотелось увидеть Неточку… Это бесило Андрея, унижало его в собственных глазах.

Он пытался разобраться: «Почему? Оскорбленная гордость? Ненависть? Не то, не то». Андрей почувствовал, как в его душе, откуда-то из глубины, поднимается, подступает к сердцу невыносимая мука.