Три поколения

Андрею почему-то казалось, что к его размышлениям о Вере всегда примешивается какое-то неосознанное чувство боязни, что он не увидит ее больше. Вот и сегодня он ощутил страх, когда Боголепов позвонил ему в колхоз «Знамя коммунизма», где он проверял качество семян и надеялся вечером увидеться с Верой.

— Вам две телеграммы и письмо из Москвы. И вообще, я буду говорить прямо, необходимо провести предпосевное совещание. До каких же пор вы за ваших помощников будете работать?..

Глава XVIII

Обшарпанный, видавший виды вездеход остановился на берегу большой, окутанной утренним туманом реки. Перевозчиков еще не было: они спали на противоположной стороне.

— Придется обождать, — косясь на необычных спутников, негромко сказал Васька Лихарев.

Короткий, толстый Иван Петрович Иванов из-под полей низко надвинутой фетровой шляпы недовольным взглядом окинул Неточку, показавшуюся ему сегодня необыкновенно бледной и жалкой.

Даже пышные золотистые волосы Неточки, о которых он с гордостью собственника говорил многочисленным ее поклонникам: «Природный цвет и мамина завивка», — даже волосы потускнели. «Глупая затея! Каприз взбалмошной девчонки… И ты, толстый балбес, не сумел отговорить ее!»

От конечной сибирской станции администратор Иван Иванов и новая, «стремительно восходящая звезда», уже объехавшая ряд крупных городов, Аннета Белозерова направлялись в село Предгорное. Тут Неточка решила дать концерт и заново, как думала она, покорить Андрея, чтоб вместе с ним вернуться в Москву.

«Утрите неутешные слезы и получайте вашего любимца, — скажет она Ольге Иннокентьевне. — За зиму он там одичал, захудал, опустился, не совсем респектабелен, но мы с вами приведем его в норму…»

С поезда пересели в тряский, забрызганный грязью вездеход, высланный за ними из МТС, и по ухабистой дороге понеслись «к черту на рога», как определил невыспавшийся и оттого злой Иван Иванов.

Неточка ждала, что Андрей сам приедет ее встречать и они со станции поедут вместе, но он не приехал, и это обескуражило ее. А тут еще такая дорога.

Загорелый чубастый шофер, как бы извиняясь, сказал с улыбкой:

— Это только до парома такая тряска, дальше шоша будет лучше.

Пассажиры молчали. Неточку душила злость: «Не встретил!» Администратор, исколесивший с гастролями всю страну, чертыхался в душе и на отвратительное сырое утро, и на дьявольские выбоины, и на цыгановатого шофера, похожего на разбойника: «Бандюга какой-то!»

Подпрыгивая в вездеходе, администратор кипел негодованием: «На кой дьявол бить бока о каждую кочку в этом собачьем бескультурье, когда в любом городе, где бы мы ни появились, нас на руках носят?..»

Машина всем передком вскочила в залитую вешней водой яму. Толстяку показалось, что у него отшибло все внутренности. Неточка презрительно отвернулась и свела брови. Легко пришедшая слава неузнаваемо изменила Анну Белозерову. Печать гордого величия и капризной самонадеянности «баловницы судьбы» сквозила в каждом ее движении. «Я хочу!.. Я требую!.. Никаких «нет»! Молчать! Извольте с радостью подчиняться!» Казалось, мир был создан для нее одной.

«Черствая эгоистка… Мучительница», — думал администратор. И, когда на следующем толчке и она стукнулась головой о борт кузова, Иван Петрович злорадно подумал: «Так тебе и надо, сумасшедшая девчонка!»

Чтобы успокоиться, Иванов попытался смотреть на живописные долины, замкнутые цепями гор. Каменными шпилями горы вонзались в небо, и к ним, как к причалам, грудились табуны туч.

Опережая весну, невысоко над землей, вторым ярусом зловеще-черных туч, с криком летели грачи. Под облаками, пересекая мир с юга на север, с хрустальным звоном неслись первые табуны лебедей. Голые, продрогшие за зиму березы и осины в предчувствии близкого тепла и солнца медленно оживали, покрывались весенним глянцем. В безлюдных еще полях кое-где белел снег. Местами до горизонта поля были залиты талой водой, и лишь дымились горбатые гривы да древние могильные курганы, точно в черной их глубине горели жертвенные костры.

Иванов смотрел на все это, но красота алтайской природы его не трогала. «Потомственный москвич» не любил никакой другой природы, кроме прославленных курортов. А какие же в Сибири курорты?!

Вдруг в глазах администратора запрыгали веселые огоньки, а толстые, мягкие губы растянулись в насмешливой улыбке. Он вспомнил: залитая светом люстра, сверкающая золотом церковь и Неточка в венчальном наряде (хлопотливый толстяк разыскал этот наряд в театральном реквизите местной оперетты). «Напрокат? В церковь?» — удивился костюмер. Но Иван Иванов уговорил его «не шуметь». Церковный хор, содрогая своды, торжественно пел: «Гряди, гряди, голубица!» Опустив глаза, с застенчивой полуулыбкой, с букетом белых роз в руках (цветы Иван Петрович заказал своему другу в Москве, и их оттуда доставили самолетом) шла Неточка к венцу.

Да, ничего не скажешь, спектакль вышел на славу. Веселый толстяк вспомнил жениха — красивого молодого цыгана из театра «Ромен». Неточка влюбилась в него «до безумия», как говорила она, и захотела непременно обвенчаться. Иван Петрович пробовал отговорить свою повелительницу («Венчанье повредит карьере!»), но ничего не помогло.

…И вот хор поет «Гряди, голубица», а Неточка, натурально разыгрывая роль невинной невесты, не идет — плывет, как белая лебедь, в венчальном своем платье… Свадебный пир длился семь дней.

«Семь дней пили, три дня жили, месяц разводились…» Иван Иванов не смог удержаться и громко захохотал при воспоминании об этой эстрадной «хохме» собственного сочинения. Сколько стоило трудов и ему и Неточке сохранить в тайне эту злополучную свадьбу!

— Семь дней пили, три дня жили, месяц разводились, — вслух сказал толстяк и, колыхаясь всем жирным телом, опять громко расхохотался.

— Что такое? — Неточна взглянула на него с удивлением.

— Я вспомнил нашу свадьбу в Свердловске, — продолжая смеяться, пояснил Иван Иванов.

— Идиот! — выругалась Неточка, но тоже засмеялась.

— Гению все дозволено. Ты же Шаляпин в юбке! — полушутливо сказал льстивый толстяк, хотя Неточка и без него была убеждена, что она «гений» и что ей все дозволено.

…Из тумана, откуда-то с середины реки, показался пляшущий на сильной весенней волне паром. Задремавший шофер встряхнулся.

— Ну, катит наш крейсер, теперь как по воздуху перелетим.

…«Газик» остановился у недавно собранного, пахнущего смолой стандартного дома общежития, где были комнаты для приезжающих в Войковскую МТС.

— Приехали! — торжественно сказал Лихарев и распахнул дверцу автомобиля.

Опираясь на руку администратора, Неточка легко выпрыгнула из машины. Шофер подхватил два огромных чемодана. Гостей окружила стайка ребят. Они с любопытством рассматривали необычных приезжих. Коротконогий, толстый человек в мягкой шляпе, в «нерусском» клетчатом плаще казался им необыкновенно смешным. Странной показалась и тоненькая девушка в светло-сером пальто и в таких же серых туфлях, с маленькой шляпкой на золотистых кудрях.

От Васьки Лихарева ребята узнали, что это артисты из Москвы. Мальчишка в женских ботинках опасливо подошел к Ивану Иванову и спросил:

— Дяденька, а концерт сегодня?

— Сегодня, — ответила за администратора Неточка. При виде даже этой «публики» лицо ее приняло выражение беспечной веселости.

Пошли в небеленую, не обжитую еще комнату. Шофер поставил чемоданы в угол и сказал:

— Приятно отдыхать с дороги! Повариха вам принесет молоко и яйца — кушайте… Начальство наше в бригадах и в колхозах, вернется в эмтээс толичко к вечеру. До свиданьица! — Лихарев сорвал замызганную кепку, помахал ею и вышел.

Неточка остановилась посреди комнаты, сведя тонкие черные брови и опустив глаза. Узкой маленькой рукой, затянутой в замшевую перчатку, она нервно открывала и закрывала замок дорожной, перекинутой через плечо сумочки.

«И здесь не встретил! Увлекся какой-нибудь ударницей…»

Лицо и вся поза Неточки выражали такой упадок духа, что Иван Иванов сразу же решился: «Пора». Он подошел к своей повелительнице с осторожностью любящей няньки и стал ее раздевать. Еле касаясь волос, снял с головы шляпку, с плеч — сумку, с холодных, несопротивлявшихся рук — перчатки, потом так же осторожно снял пальто.