Страница 59 из 67
— Ничего интересного. Операция была продумана заранее, когда господин Табаков почувствовал, что сыт по горло набегами ваших бандитов.
— Были и не наши.
— Все они одинаковы. В западню могли попасть и другие, но так получилось, что первыми оказались страховщики. Мелкие детали при осуществлении операции мы уточняли через банки. У Табакова, как и у меня, достаточно тесные связи со служащими банков, и чтобы получать и передавать сообщения, нам достаточно было одного слова или знака.
— Выдающаяся операция, — признаю.
— Это была его лебединая песня.
И, вероятно решив, что чересчур разболталась, она спрашивает:
— У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
— В сущности, нет. Вот только есть проблема с нашей общей знакомой — Мартой. Но, надеюсь, что вы сами при личном контакте…
— Личных контактов с ней я не планирую. По крайней мере, в ближайшее время…
— Речь идет о материальной стороне…
— Материальная сторона такова, какой ее определил господин Табаков. Впрочем, сообщите ей, что она стала владелицей большой квартиры. Так что с ее стороны было бы наглостью на что-то жаловаться.
— Спасибо за информацию.
— Нет никакой необходимости меня благодарить. Все определено решением шефа. Квартира числилась за Мартой, чтобы избежать высоких налогов, которые пришлось бы платить, если бы собственником значился он. Вот вам ключи.
Криста берет со стола связку ключей и протягивает ее мне.
— Спасибо. И раз уж речь зашла о завещании, я хотел бы спросить…
— Шеф не оставил завещания.
— Но он выразил мне нечто вроде последней воли…
— Вам? В качестве кого, позвольте спросить?
— Вы, наверное, знаете, что я был его старым другом.
— «Старый друг» — не должность. Насколько мне известно, вы здесь находитесь в своем привычном качестве — в качестве шпиона.
— Не стал бы употреблять именно это слово. Скорее я был прислан для того, чтобы обсудить с Табаковым судьбу его имущества после его смерти.
— О вашей миссии и о ваших длительных попытках зомбировать шефа мне известно все в мельчайших подробностях. Но вам, если вы и в самом деле, как только что сказали, были его старым другом, должно было быть известно, что ваша миссия обречена на провал. Он был абсолютно не внушаем. И если говорить о «последней воле», то, насколько я понимаю, она заключалась в том, чтобы создать фонд его имени ради высокой идеи…
— Понимаю, — киваю. — Не буду больше отнимать у вас время.
— Не хочу быть превратно понятой, — произносит Брунгильда на прощанье. — Я не ставлю вас на одну доску с теми проходимцами, которые вертелись вокруг господина Табакова, желая получить доступ к его деньгам. Я знаю, что вы в вашей миссии руководствовались вполне благородной целью. Но вы сами знаете, что цель цели — рознь.
И мгновение помолчав, словно подыскивая не слишком обидные слова, добавляет:
— Вы сражаетесь за уже погибший мир, герр Боев.
— И как ты будешь жить дальше? — спрашиваю Пешо. — Не собираешься возвращаться на родину?
— Я не хочу возвращаться, товарищ начальник. Я уже говорил.
Разговор происходит в «опеле», где мы сидим в ожидании Марты. Едва услышав радостную новость о квартире, она настояла на том, чтобы мы привезли ее сюда. Она сказала, что хочет обстоятельно осмотреть квартиру уже в новом качестве — в качестве владелицы. Радостное оживление достигает кульминации, когда мы открываем потайную комнатку, а затем и сейф. Я запомнил комбинацию шифра, хотя в тот момент прикидывался рассеянным. Открыв сейф, тактично оставляю Марту в одиночестве — оценить свое наследство — и спускаюсь вниз к Пешо.
— А теперь, когда нет шефа, что ты будешь делать? — спрашиваю парня.
— У меня теперь новый шеф.
И поясняет:
— Криста. Немного вспыльчива для командира, но, в общем, характер у нее не злой. Вы ведь знаете, товарищ начальник, что у каждой женщины есть свое слабое место.
— Ну, раз ты постиг эту истину, я за тебя спокоен.
В этот момент появляется Марта. Вопреки моим ожиданиям — с пустыми руками.
— Я решила ничего не забирать. Здесь надежнее.
— Ты сообразительная, — признаю. — Я не гожусь в охранники. Особенно после того, как эти ребята подшутили надо мной.
— Я их не боюсь, — отвечает она. — Они уже испарились. Боюсь только, что и ты испаришься.
Телефонный разговор с Карлом Вебером вселяет надежду. Журналист проявляет горячий интерес к материалу, о котором я ему намекаю, и соглашается, что будет лучше, если наша встреча состоится не в редакции. В тот же вечер мы встречаемся с журналистом в его квартире.
Квартирка находится на мансардном этаже, но обставлена не без кокетства. На всем лежит печать педантичного внимания старого холостяка, желающего видеть свое гнездышко для свиданий с молоденькими сослуживицами уютным.
— Я не поклонник сослуживиц, — отрицательно качает головой Вебер в ответ на мою грубую шутку, которую позволяю себе только ради того, чтобы проверить его реакцию. — Вы человек более зрелый и, вероятно, более опытный, но лично я нахожу умных женщин либо непривлекательными, либо самовлюбленными.
Садимся — он на диван, я в кресло, обитое тканью веселой расцветки. Хозяин методично набивает трубку; эта вонючая трубка с вонючим же табаком — его единственная вредная привычка, которую я замечаю у него. Раскуривая трубку, он, как пыхтящий паровоз, несколько раз втягивает — выдыхает дым и, наконец, спрашивает:
— Что интересного вы принесли?
— Думаю, материал действительно интересный — как основа для дальнейшего использования.
— В таком случае сварим себе по чашке хорошего кофе.
Три часа спустя в комнате стоит такой дым, что время от времени мы попеременно вглядываемся сквозь него, желая убедиться, на месте ли все еще собеседник. Позади уже пять или шесть больших чашек кофе, а также три или четыре графинчика яблочного сока. Что же касается количества произнесенных слов, то оно не поддается подсчету.
— Но это ведь по-настоящему фантастический материал! — несколько раз с воодушевлением повторяет Вебер. — Такой колоссальный грабеж общегосударственного масштаба! Это просто неслыханно!
— Боюсь, в силу этого вашу статью могут не опубликовать.
— Не беспокойтесь. Австрия — свободная страна, и моя газета — независимая газета.
— Кроме того, есть опасность, что ваша статья может быть ложно истолкована на фоне все более нагнетаемой вашей печатью ксенофобии. Дескать, еще одна попытка оклеветать несчастных болгар, причиной чего — ненависть к иностранцам.
— Такой опасности нет, — категорически возражает журналист. — Перед языком фактов все замолчат, а факты у вас непреложные.
И в очередной раз набив трубку с намерением отравить воздух в квартире до крайних пределов, замечает:
— Я знаю, что вас гложет сомнение, не вооружите ли вы этим материалом своих противников. Я понимаю вашу позицию, хотя вы ее и не озвучивали. Хочу вас успокоить и в этом отношении. Моя статья будет написана в соответствии с моими личными взглядами. А они заключаются в том, что свободное общество невозможно построить преступными средствами и что с помощью бандитизма и коррупции демократии не добиться.
— И еще одно, — говорю уже у двери. — Я не хочу, чтобы документы получили широкую огласку до публикации, а также чтобы раскрывался их источник.
— И в этом отношении будьте спокойны. Я достаточно времени работал с документами, чтобы разобраться, точен ли перевод и идентичны ли копии оригиналам. В конце концов, мы оба одинаково рискуем. И будьте уверены: я вас не выдам.
Статья Вебера появляется неделю спустя. Начало вынесено на первую полосу под заголовком, набранным крупным кеглем: «Болгария — Колоссальное ограбление». Стиль изложения выдержан в обычном для Вебера резко наступательном стиле, но важно, что статья изобилует конкретными фактами — событиями, датами, цифрами и именами. Весь механизм чудовищного преступления раскрыт с такой убедительностью, что оспорить изложенное трудно. Уже на следующий день краткий пересказ статьи из «Ди Прессе» перепечатывается и другими ведущими западными газетами. Все говорит за то, что вокруг аферы поднимется еще больший шум, поскольку статья Вебера — только первая из запланированной серии.