Страница 57 из 65
- Твердо верую во влагу животворящую, крепящую и сохраняющую все на земле сущее;
мати моя жизнедарующая, утоли жажду мою, и жажду поля моего, и жажду скота моего;
в час скорби сердечной омой печали мои струею своею, а за грехи мои отведи чашу твою от смрадных уст моих;
о Вода быстробегущая, оставь детям моим и детям детей моих во утоление им, а пред врагами нашими иссуши родники твои и отведи влагу от полей их! Мати моя пресвятая и пресветлая! Припадаю устами жаждущими к вечной струе твоей, да не иссякнут источники твои во имя хлеба, и зверя, и материнского чрева... И ныне, и присно, и во веки веков...
- Сегодня у нас праздник, - глядя на Мать и улыбаясь самыми краешками губ, объявил Отец. - Нашему Сыну исполнился полный Цикл... И я для жизни его и его детей поднял хороший кусок новины!
Сегодня мы можем себе позволить испить еще! И он щедро отмерил каждому еще по почти полной плошке чистой, холодной воды из большого глиняного кувшина...
А немного погодя, когда тускнеющее солнце, уставшее за день, клонилось к закату, а Мать с сестрой возились за занавеской, разделяющей хижину, Отец сидел на постели Сына и, глядя в несильный огонь в очаге, продолжал негромко рассказывать:
- Это было и странное, и страшное время, сынок... По бетонным дорогам, по железным рельсам, по небу днем и ночью мчалось, с ревом и грохотом давя людей, обезумевшее железо!
Но ведь самодвижущиеся кары не двигались сами по себе; и летающие аппараты самолеты, флаеры - не сами по себе подымались в воздух... Им всем требовался айрон и купрум для двигателей и газолин для их работы. Алюминий и айрон добывали из рудных гор, а на топливо для двигателей перерабатывали черную жидкость, текущую в жилах нашей земли - нефть, нафту... Но человеческая жадность становилась беспредельной, неуправляемой: хотелось всего, и причем - больше, больше и больше! Новых вещей, новых удовольствий! А айрона, нафты, угля и купрума становилось все меньше и меньше. Наконец, эти запасы иссякли....
- Совсем, совсем, навсегда кончились?! - не поверил Мальчик.
- Да. Ведь нельзя же бесконечно черпать из земли, ничего не давая взамен!
- Разве этого... такой простой вещи... не понимали жадные люди?
- Раздавались, конечно, здравые и трезвые голоса. Но их либо не слушали, либо их голоса тонули в общем хоре жадных потребителей. А отходы производства, вредные примеси уже отравили землю, и воздух, и воду. Вода - это самое большое сокровище природы - всюду стала отравленной, зловонной, опасной для жизни... Стали вымирать люди, начали рождаться уродливые дети. И чуть позже - стали ломаться хитрые приборы, выходить из строя самые умные и надежные автоматы. И остановились кары - сначала иссяк газолин, потом стали ржаветь кузова и распадаться двигатели. А заменить их было нечем, не из чего было делать запасные части... И не из чего стало делать крылья для воздушных аппаратов! Планета покрылась трупами машин и механизмов. Наша земля стала огромным кладбищем остановившегося наконец в своем тупом безостановочном движении неразумного железа...
Но было уже поздно, сынок. Отрава, проникшая всюду, быстро скосила на планете три четверти населения. А они были такими разными, люди планеты Земля - белые, как мы, и черные, и желтые, и красные...
- И в этом... - протестующе шевельнув рукой, спросил Мальчик, - тоже виноваты люди?!
- Люди... А кто же еще? - жестко подтвердил Отец. - Можно сказать, что большая часть человечества вымерла, захлебнувшись в собственных помоях... Людская неуемная жадность выпотрошила планету и вывернула наружу ее сокровенные внутренности. Как неопрятное зверье, пожравшее теплую печень растерзанной овцы, они разбрасывали кишки по всей поверхности... Смотри, сынок: повсюду догнивает то, что было земной требухой! Да, да, - эти зловонные отходы, эти светящиеся от радиации поля, эти груды ржавого железа, когда-то бывшего рудой, - все вышло из чрева земли и отравило ее детей... И мы, оставшиеся, теперь цепляемся за жизнь, раздувая последние ее искорки в космической тьме. Последние искорки, сынок!
- И я - искорка? - еле слышно спросил Сын, глядя в огонь очага под котлом, и слабый отсвет животворящего пламени лег на его лицо.
- Дерево может умереть, сынок, дав прежде свет, тепло и уголь для фильтров Источникам Жизни, - ласково ответил Отец, накрыв руку Сына своей большой ладонью. Но оно же дает жизнь новому дереву...
- А лошадь родит жеребенка... - счастливо улыбнулся Мальчик, поворачиваясь на бок и закрывая глаза.
- Живое - живому... - прошептал Отец.
ДУРМАН?ТРАВА
- Ты что делаешь, Кривоног? - удивленно спросил Мальчик, слыша, как сосед раз за разом ударяет куском железа по обломку камня. - Хочешь развести огонь? Но ведь час утренней еды давно прошел, и еще не время для приготовления вечерней еды? Сосед невольно выругался:
- Да чтоб тебе не видать чистой воды, пузырь болотный! Как напугал... - И глаза его воровато забегали по сторонам. ?Я не еду... не еду готовлю... Просто это... это самое... согреться хочу. Да, да, малыш! Вот именно - хочу развести огонек, погреть свои старые трясучие кости... Хе-хе-хе... Косточки погреть... Когда Мальчик ушел в свой хлев, неся ведра, чтоб напоить скотину, Кривоног долго работал кресалом: обломком мягкого железа раз за разом ударял по острому краю кремнистого коричневого камня. Отлетали быстрые звездчатые искорки, гаснувшие мгновенно, не успев даже коснуться земли. Колченогий прижимал к краю кремня черный ноздреватый трут, приготовленный из обожженного в горячей золе костра лесного грибатрутовика. Но трут, видимо, отсырел, и искры, попадая на него, никак не разгорались... Снова и снова, и снова он терпеливо бил кресалом. Наконец, одна летучая искорка ткнулась в черную массу. И - затлела... Колченогий, боясь спугнуть бледный огонек, бережно, легким, как вечерняя молитва, дыханием, помог светлячку охватить круглое пятнышко, сначала с маковое зерно, потом - с горошину. Когда же трут начал едко дымить, он перехватил его в левую руку, а правой поднес к нему трубочку, скрученную из сморщенного листа. На кончике самокрутки тоже зажегся огонек. Кривоног жадно вдохнул горький дым, поперхнулся, закашлялся... Потом по его лицу разлилось выражение блаженства и покоя, и он закатил глаза...
- Отец, а что такое делал... этот Кривоног? - спросил Мальчик. - Он зажег трубочку из травы и листьев, а потом вдыхал и выдыхал дым... Словно бы во рту у него развели маленький костерок... Ему не больно? Смешной он, этот Кривоног! Отец нахмурился.
- Когда... - он закашлялся, ибо знал, что ему, как старосте Общины, придется принимать жестокое решение. - Когда ты видел это, Сынок?
- Вчера... вчера днем, когда все были на работе. Я, как ты велел, задавал корм поросятам, и видел это через изгородь. Он меня не заметил - он сидел, закрыв глаза, и дышал этим дымом... Вид у него был очень довольный, как будто он выпил свежей воды! Неужели этот... этот дым из трубочки... Неужели - это вкусно?!
Общий Совет селения, как всегда в необходимых случаях, собрался под грузными, низко растущими ветвями Священного Дуба. Членами Совета были все мужчины, способные самостоятельно встать с постели и добраться до места совещания без посторонней поддержки.
В тот день Совет собрался после окончания работы, в предзакатные часы. Белесое нежаркое солнце низко висело над склоном холма. В его негреющих лучах листва дуба казалась почти черной. Мужчины и женщины обозначили большой круг с утоптанной площадкой и небольшим возвышением в центре ее. Мальчишки и собаки взад?вперед пересекали круг, как камешки, пущенные из пращи... На возвышение поднялся Судья, по обеим его сторонам встали двое самых сильных мужчин, опираясь на грозные боевые арбалеты. Это были Стражи Порядка.
- Где ты достал дурман-траву, Кривоногий? - голосом, новым и незнакомым для Сына, спросил Отец: два последних срока он исполнял в селении выборную должность Судьи. Кривоног молчал.
- Отвечай, когда тебя спрашивает Община! - ткнули его в бока рукоятками ножей двое Стражей Порядка, помощников Отца. - Ты не ездил в Город, значит, не мог там купить дурман-траву. Где ты ее взял?