Страница 1 из 17
Ги Меттан
Запад-Россия. Тысячелетняя Война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса
Почему мы так любим ненавидеть Россию?
Несколько соображений по поводу книги Ги Меттана
Если мне не изменяет память, я столкнулся с господином Ги Меттаном в Париже в феврале во время «Дней русской литературы». Он — журналист, бывший директор и главный редактор весьма престижной швейцарской газеты «Трибуна Женевы», а ныне глава «Швейцарского клуба прессы». Кроме того, он автор целого ряда книг и политический деятель. Пишу об этом, чтобы читатель изначально понимал, что Меттан — человек весьма подкованный и серьезный, не из тех журналистов, которые, принюхавшись к политической ситуации, быстренько садятся лепить соответствующее моменту «произведение».
Мое внимание привлекло не столько название книги господина Меттана, которое, признаться, даже показалось мне чуть тяжеловесным, поскольку состоит из трех частей:
«ЗАПАД — РОССИЯ: ТЫСЯЧЕЛЕТНЯЯ ВОЙНА. РУСОФОБИЯ ОТ КАРЛА ВЕЛИКОГО ДО УКРАИНСКОГО КРИЗИСА», сколько подзаголовок, вынесенный на обложку швейцарским издателем:
«ПОЧЕМУ МЫ ТАК ЛЮБИМ НЕНАВИДЕТЬ РОССИЮ».
Сочетание «любовь-ненависть» показалось мне гораздо более парадоксальным и поэтому интригующим, к тому же сама тема — отношение Запада к России и к русским — меня занимает давно. Словом, когда господин Меттан обратился ко мне с просьбой написать предисловие к русскому изданию его книги, то я согласился, не задумываясь.
Много лет тому назад, перелистывая страницы замечательного американского издания, посвященного истории политической карикатуры, я наткнулся на одну, которая до сих пор стоит перед глазами: под развернутым флагом Соединенных Штатов Америки проползает пугающего вида бородатый субъект. В одной руке он держит бомбу с дымящимся фитилем, в другой держит нож; на голове у него шапка-ушанка, на которой написано «Большевик». То, что он — русский, очевидно. Карикатура появилась в 1918 году, это явный «отклик» на захват большевиками власти в России или, в зависимости от ваших политических воззрений, на Великую октябрьскую социалистическую революцию. Но как бы вы ни относились к этому событию и как бы вы ни называли его, невозможно уйти от важнейшего факта: оно, это событие, разделило мир пополам почти на восемь десятилетий. Когда американский журналист Джон Рид назвал то, что произошло тогда в Петрограде, «десятью днями, которые потрясли мир», он ни на йоту ничего не преувеличил. Да, мир вне всякого сомнения был потрясен, и даже сегодня, когда возникшего в результате той революции государства нет уже четверть века, от ее эха мир все еще трясется.
Крайне негативная реакция Запада на возникновение СССР абсолютно понятна. И дело, как мне кажется — вернее, не кажется, потому что я в этом абсолютно убежден, — не в советской системе, не в преступной античеловечности сталинского режима, не в полном отсутствии даже намека на соблюдение элементарных норм прав человека, не в ГУЛАГе и миллионах его жертв, нет, не в этом дело. Я бы даже позволил себе заметить, что для Запада (и не только для него) права человека на самом деле служили и служат прежде всего политическим инструментом обработки общественного мнения. Есть на английском языке такой термин: «buzz word». Его невозможно адекватно перевести. Я объяснил бы его так: это слово или словосочетание, которое действует на человека так, как звонок действовал на собак Павлова: у них выделялась слюна. У собак вырабатывался условный рефлекс: звонок-мясо-выделение слюны, многократный повтор чего ведет к тому, что, услышав звонок, собака начинает выделять слюну безо всякого мяса. Мы, люди, ничем от собак не отличаемся, только в данном случае «звонком» для нас служит словосочетание «права человека». Это и есть «buzz word», «слово-звонок».
Возвращаясь к сказанному выше: Западу на самом деле безразлично то, как обстоят дела с правами человека. Я утверждаю это на том простом основании, что дела с этими правами обстоят куда как плохо во множестве стран Азии, Ближнего Востока, Африки и Латинской Америки, но Запад по этому поводу, уж извините за жаргонное выражение, не парится.
Позволю себе сослаться на апокрифическую историю о том, будто, говоря о диктаторе Никарагуа Сомосе, президент Франклин Рузвельт сказал: «Сомоса — сукин сын, но он наш сукин сын». Действительно ли принадлежат эти слова Рузвельту или же другому американскому президенту, большого значения не имеет, важно лишь то, что это абсолютно точно отражает в высшей степени циночное отношение к святому понятию прав человека: если нарушает их «наш» сукин сын, то мы посмотрим в другую сторону, а вот если не наш…
Так вот, Запад не потому был враждебен СССР (читай — России, поскольку для Запада никакой принципиальной разницы между этими двумя понятиями не было), что там подавлялись права человека. Враждебность имела куда более серьезные основания, а именно: эта новая политическая система, покончив с частной собственностью на одной шестой части земной суши, призвала покончить с ней повсюду. Пройти мимо этого было совершенно невозможно. Равно как и мимо того, что собирались добиваться этого именно русские, именно русские угрожали тому, что на Западе почиталось святым и неприкосновенным. Так что страшный мужик в ушанке, с ножом и дымящейся бомбой, проползающий под звездно-полосатым стягом, олицетворял собой русского, которого боятся надо больше чумы.
Но здесь возникает пикантный момент: фобия не бывает ни рациональной, ни оправданной, чего нельзя сказать о страхе Запада перед «красной угрозой». Этот страх не был фобией, это была реакция, основанная на трезвой оценке угрозы, исходившей от Советской России, а коль скоро так, то называть это русофобией никак нельзя. Однако господин Меттан говорит о «тысячелетней войне» Запада против России, и это, конечно, нечто совсем другое. Автор видит истоки этой войны в расколе христианской церкви на две части: католицизм с центром в Риме и православие с центром в Константинополе. Но если падение Римской империи никак не ослабило значения Рима — центра католицизма, то падение Константинополя решительно перенесло «крепость» православия в Третий Рим, то есть в Москву. Противником, конкурентом Священной Римской империи стала не Византия, а Россия. Там и зарыта собака, как считает господин Меттан.
Думаю, что он прав… отчасти. Потому что в противостоянии Запад — Россия роль сыграли и другие факторы, среди которых главным я бы назвал татаро-монгольское иго, отрезавшее Россию от остального мира на два с половиной века. Давайте вспомним, что до татаро-монгольского нашествия Киевская Русь не только широко торговала со странами, которые мы сегодня называем Западной Европой. Давайте вспомним, что сама Киевская Русь в немалой степени была сформирована Рюриковичами, представлявшими собой вполне «западное» течение. Наконец, давайте вспомним тех княжьих дочерей, которые выходили замуж за французских, датских и прочих монархов. Все это никак не говорит о какой-либо «фобии», не говоря о войне. Но вот опускается занавес — не железный, конечно, но вполне непроницаемый, — и Россия как бы исчезает, ее с точки зрения Запада того времени как бы нет. Проходят почти три века, татаро-монгольское ярмо сброшено, и вот любопытствующие и ищущие богатства купцы начинают приезжать в далекую Московию. И, приехав, столбенеют от удивления. Потому что обнаруживают страну, жители которой внешне совершенно такие же, как они сами, но порядки которых абсолютно иные.
Об этом, в частности, пишет англичанин Джайлз Флетчер, который одним из первых описывает «странных» русских.
Андрей Сергеевич Кончаловский, будучи однажды гостем моей программы, довольно остроумно заметил, что вся наша беда заключается в том, что мы слишком «на них» похожи. Вот если бы мы были, например, синего цвета или в крапинку, то «они», то бишь Запад, не ожидали бы, чтобы мы вели себя, как ведут себя они. Они, продолжал он, не ждут этого от китайцев или японцев, от арабов или жителей Африки. Почему не ждут? Да потому, что те на них не похожи. Поэтому к ним нет претензий. А вот мы похожи…