Школа на горке

Этого Муравьев никак не ожидал. Зачем ему-то идти? Он сегодня уже был в школе, целых пять уроков отсидел. Четверку за контрольную по математике подучил. Зачем опять идти?

— Мне-то зачем идти, дед? Я уже там был, во сколько — пять уроков целых.

— Как это — зачем? Что же, я там один краснеть должен? Нет уж, дорогой мой внук, пошли вместе.

Дед крепко держит внука за руку, они идут к школе.

Вот она, школа, стоит себе на горке. Темные окна блестят, а в кабинете директора на первом этаже горит свет.

Дед решительно стучит в дверь, и Муравьев понимает, что дед побаивается.

— Войдите! — громко говорит Регина Геннадьевна.

*  *  *

Юра и Варвара Герасимовна сидят в пустом классе.

Четыре года они не виделись.

— Варвара Герасимовна, как я рад вас видеть! Я так хотел прийти сюда, в школу. Знаете, там очень часто вспоминал школу. Свой дом и свою школу.

Учительница очень пристально смотрит на Юру. Сидит перед ней взрослый человек, совсем не похожий на того мальчика, который был ее учеником. И все-таки чем-то похожий. Не уходит от человека его детство, что бы ни произошло с ним в жизни, с этим человеком.

— Леночка вернулась из эвакуации. Севрюга погиб. Слышал?

— Да, Валентина сказала мне.

— Валентина хороший, верный человек. Сашенька на фронте замуж вышла.

— А вы как, Варвара Герасимовна? Как вы?

— А я тебе и рассказываю про себя. Разве ты не чувствуешь? Чем живу, о том и рассказываю. Я счастливый человек, Юра. Муж с фронта вернулся живой. Живой! Сын здоров. Ученики помнят.

— Правда, счастье. А что слышно о географе? Как он?

— Не знаешь?

Глаза у нее загораются, она рада, что пришел ее ученик, что помнит ее. Значит, он не бывший ученик, а все еще ученик. Она нужна ему, значит, она до сих пор его учительница.

— Михаил Андреевич оказался в Германии на военном заводе. Представь себе: идет война, наши солдаты сражаются на фронте, а там, на заводе, пленные должны делать снаряды и этими снарядами враги будут стрелять в наших. Вдумайся только, что это такое. Мирный, тихий наш географ. Подумать страшно. Он у станка, а над ним — конвоир с автоматом.

В дверь класса, где они сидят, просовывается голова с косичками:

— Варвара Герасимовна!.. Ой, здрасте, извините.

— Что, Марина?

Учительница смотрит на девочку, а Юра по ее взгляду видит, что Варвара Герасимовна любит эту Марину. И какое-то ревнивое чувство кольнуло его. Его школа и его учительница, постаревшая, поседевшая. Их столько связывает. А хозяйка здесь, в его школе, — маленькая Марина, которая и не знает его, и нет ей до него никакого дела.

— Варвара Герасимовна! Репетиция будет? Девочки спрашивают.

— Скажи, Марина, чтобы шли домой. Завтра порепетируем. И напомни Люсе, что я хочу видеть ее маму. Пожалуйста.

Марина убежала.

— «Гамлета» ставим с девчонками. Конечно, дикость, принц Гамлет — Ира Аракелян. А что делать в женской школе? Подбирает косы под большой берет и играет за милую душу. Накал страстей.

— Тихони они у вас, ни шума, ни скандала?

— Ну, это как сказать, — смеется она. — С ними тоже не скучно, с этими тихонями. И ссорятся, и с уроков бегают, и списывают, и подсказывают. Полный набор. Обычные девочки. Но честно скажу, без мальчишек школа — не школа. Все-таки вы были яркими личностями.

— Да уж.

— Перед самой войной Михаил Андреевич рассказал мне историю с контурной картой. Помнишь, Валентина тебе нарисовала?

— Разве она?

— А кто же? Конечно, она. Неужели ты не догадался? Она сделала в тот день две карты, себе и тебе.

— А он, значит, видел, Михаил Андреевич?

— Не знаю, видел или нет. Думаю, что просто догадался. По твоему лицу, по ее — это же не очень трудно, Юра. Лицо для хорошего учителя открыто. Даже и теперь вижу по твоему лицу многое.

— А что вы видите, Варвара Герасимовна?

— Ну, вижу, что ты пережил большое горе. Ты не говоришь, я не спрашиваю. Но вижу.

Юра тускнеет, в сердце опять просыпается боль, она щемит, давит. Именно в сердце.

— Расскажите дальше про Михаила Андреевича.

— Дальше? Слушай, Юра. Наш тихий, скромный географ создает там подпольную антифашистскую организацию. Становится одним из ее руководителей. Снаряды идут на фронт бракованные. Фашисты ищут и не могут найти виновных. И это продолжается до самой нашей победы. Годы этот человек ходит по краю пропасти. Его жизнь висит на волоске. И он не покоряется обстоятельствам. Он борется.

Юра пытается представить себе географа среди врагов. Мужественный, осторожный, неуловимый боец. Пытается увидеть его и не может. Все время видится ему лысый, смешной и строгий учитель, очень штатский человек.

— Знаешь, Юра, у него ведь нет семьи, он один всегда. Такой закоренелый холостяк.

— Теперь-то он где? В Москве?

— Скоро приедет. Пишет, что мечтает вернуться в школу и преподавать географию. Знаешь, там, в подполье, у него было смешное прозвище. Как думаешь, какое?

— Прозвище? Не знаю, Варвара Герасимовна. Мы-то потихоньку звали его Глобусом. Из-за лысины. Ну, и потому, что он географ.

— Вот-вот! И там, в Германии, он так назывался — Глобус!

...Они еще долго сидят в пустой школе. Ребята давно ушли, отзвенели все звонки, кончились уроки.

Юре видится, будто класс не пустой. У окна на первой парте сидит Сашенька, тоненькая, нежная, с пепельной косой, перекинутой на грудь. В среднем ряду, на третьей парте, — Севрюга. Большой мастер шпаргалок, он писал их таким мелким почерком, что весь курс химии умещался у него в сжатом кулаке. Медведь, тяжелый, сонный и такой добрый человек, что в буфете никогда не успевал коржик купить — всех пропускал вперед себя.

А за той вон партой, у двери, сидел он, Юра. И рядом с ним — Валентина, девочка, живущая своим умом.

И почему-то ему сегодня кажется в этом классе, наполненном синими сумерками, что где-то здесь, за этими партами, была с ними еще одна девочка — светлые легкие волосы, прозрачные большие глаза, тонкие, беспомощные руки с тонкими пальцами...

*  *  *

Дед и Муравьев входят в кабинет директора школы Регины Геннадьевны. Она перестает писать отчет по успеваемости и смотрит на них.

Вот они стоят перед ней. Дед в парадном пиджаке, в отутюженных брюках, в ярко начищенных ботинках. И внук, который старается держаться немного позади деда, чтобы хоть чуть-чуть прикрыла его эта широкая спина в парадном пиджаке.

— Очень хорошо, что вы пришли.

Муравьев смотрит на директора и знает: сейчас здесь будет сказано обо всем. И ему от этого так тоскливо, что он начинает мечтать о том, чего на самом деле не бывает. Впрочем, почему не бывает? Вдруг кто-то за окном закричит страшным голосом: «Пожар!» И тогда Регина Геннадьевна, и дед, и, конечно, Муравьев ринутся вон из этого кабинета. Они будут дружно тушить пожар, забыв о разногласиях, которые были между ними. И Муравьев проявит чудеса героизма: он вынесет из огня Регину Геннадьевну, которая угорит в дыму и, конечно, потеряет сознание, будет совсем без памяти. Но смелый Муравьев спасет ее. И тогда главный пожарник пожмет ему руку, а Регина Геннадьевна скажет совсем слабым голосом:

«Это мальчик из нашей школы. Мы все им гордимся. И вы, товарищ дед, тоже можете гордиться таким внуком!»

...Или наводнение. Муравьев плывет прямо по коридору первого этажа, залитому водой, он загребает одной рукой, а в другой мужественно спасает чучело щуки или банку с этими самыми аксолотлями. И, выйдя благополучно на сушу где-нибудь в районе раздевалки, директор жмет его мокрую мужественную руку и говорит:

«Вы можете гордиться своим внуком. Вся наша школа теперь будет гордиться им, нашим смелым Муравьевым».

...Или землетрясение. Небольшое, всего баллов пять. Качается люстра в директорском кабинете, летят со стола Регины Геннадьевны сводки и отчеты. А на том месте, где стоит сейчас Муравьев, проваливается пол. Один миг — и Муравьева в кабинете нет. А где же Муравьев? Куда же он провалился? А вот провалился! Дед сразу побежит его искать.