Страница 59 из 104
— Итак, сенатор, поделитесь с нами своими мыслями.
— Наблюдая сначала издали, а теперь и вблизи за вьетнамской войной, друзья, я могу сказать, что это одна из разочаровывающих войн, в которых наша страна когда-либо участвовала. Это война без линии фронта, без тыла, без флангов. Это война, в которой вдруг обнаруживаются тоннели, прорытые на пять, шесть или семь миль от одной деревни до другой, чтобы дать солдатам Вьетконга возможность неожиданно исчезнуть или неожиданно появиться в нашем тылу. Когда-то генерал Уэстморленд доказывал, что соотношение в живой силе 10:1 в нашу пользу позволит ему очистить страну от Вьетконга. Но и это, как я понял теперь, заблуждение.
— А сколько, по-вашему, необходимо наших парней для этого?
— Пятьсот сорок тысяч человек оказалось недостаточно. Но я не уверен, что хватит двух миллионов. Конечно, это мнение неспециалиста, но такого неспециалиста, который уже почти сорок лет занимается военными проблемами.
— И все-таки, сенатор, есть ли у вас какие-нибудь идеи, как закончить войну?
— Единственный способ удовлетворительно покончить с ней — это победить: либо на поле боя, либо за столом переговоров.
— Некоторое время назад, сэр, — сказал Уолтер, — вам приписывали заявление о том, что во Вьетнаме были допущены буквально все военные ошибки, о каких только пишут в учебниках. Не скажете ли, сенатор, что вы тогда имели в виду?
— Слова, которые вы напомнили, касались не только наших действий там, во Вьетнаме. Я имел в виду все десятилетия войны в этой стране, включая ошибки, которые допустили французы. Вы знаете, что их ошибки обернулись для них сокрушительным поражением под Дьенбьенфу, а потом и очень быстрым уходом из Вьетнама. Мы совершили свою долю ошибок, думая, что у нас есть достаточно специально подготовленных войск, знающих, как действовать в любой обстановке, чтобы придушить разгорающееся пламя. Но это заблуждение быстро рассеялось, как только мы втянулись в войну не тысячами советников, а сотнями тысяч солдат и мощной техникой. Уже через год после эскалации, начатой президентом Джонсоном, наши высшие военные забили тревогу. Они ставили вопрос об улучшении подготовки солдат для войны во Вьетнаме, где приходится иметь дело с превосходными бойцами — безусловно самыми лучшими, с какими нам когда-либо приходилось иметь дело.
Война оказалась не похожей ни на что ранее пережитое нами. Росли потери, терпели крах — я не боюсь это сказать теперь — казавшиеся незыблемыми, как аксиома, концепции наших генералов, увеличивался разрыв между целями, которые мы ставили, и средствами, какими хотели их достичь. Ваше здоровье, господа, — подняв стакан с виски, прервал речь сенатор, чтобы поймать и удержать вдруг мелькнувшую в голове мысль. — Правда, — начал сенатор после продолжительной паузы, — на первых порах Америка не выказывала особенной тревоги. Мы участвовали в столь многих и различных по масштабам военных операциях и в столь разных частях земного шара, что приучили американцев смотреть на это как на обычное дело, и они привыкли. Корея, Конго, Доминиканская Республика, другие районы. Никого не тревожило, что американские войска разбросаны по всему свету. Я бы сказал, что это порождало даже определенную гордость. До тех пор, пока мы не попали во вьетнамскую ловушку. Ну, кого, скажите, могло встревожить то, что в Доминиканской Республике мы потеряли 27 солдат? И вот Вьетнам. Другие масштабы — и войны, и жертв. И коснулась эта трагедия тысяч семей. Война стала сначала темой для разговоров, потом источником беспокойства, а теперь превратилась в горючий, опасный для хранения в Америке материал. Мы как бы сидим на бочке с порохом, в которую вставлен дымящийся фитиль. Надо слезать с нее, пока не поздно. Абсолютное большинство нации понимает, что для спокойствия Америки нужно войну кончать.
— А как?
— В том-то и дело, что никто не знает этого. Мы уже не можем вести войну такого масштаба без риска ввести экономику в режим жестких перегрузок.
— И все-таки именно вы, сенатор, голосовали несколько раз против ассигнований на внутренние программы. Значит, вы сознательно идете на то, чтобы увеличивать военные расходы за счет повышения нашего благосостояния, не так ли?
— Видите ли, друзья мои, есть вещи, к которым я должен относиться не с позиции своих личных выгод, а с позиций глобальных, интересов Америки. И тут я согласен со своим другом, губернатором Рейганом. Мы никогда не можем позволить себе почивать на лаврах, поскольку это касается нашего военного арсенала. Я думаю, что наше оружие не хуже оружия любой другой страны в мире. Но у нас оно должно быть самым лучшим. Мне было бы очень стыдно, если бы американский солдат шел в бой с противником, который лучше вооружен, чем он. Мы, безусловно, в состоянии дать нашему солдату лучшее оружие.
— А если народ хочет, чтобы пушек было чуть меньше, а масла чуть больше?
— Если мы одновременно с военными усилиями думаем провести широкие внутренние программы, то может оказаться, что нам было бы лучше после второй мировой войны ретироваться в «крепость Америку», как предлагал когда-то президент Гувер, вместо того чтобы разбрасываться по всему миру.
— Если я вас правильно понял, сенатор, вы, после всего сказанного вами, призываете народ к жертвам?
— Я думаю, что так и должно быть. Люди в военной форме не должны быть единственными, кто жертвует чем-то в войне такого рода. Когда речь идет о нашей национальной чести, не только люди в военной форме, но и те, кто носит рабочий комбинезон, должны учитывать этот факт.
— Из нашей очень откровенной беседы — мы благодарны вам за это, сенатор Робертс, — просматривается не очень приятная картина: наше дело во Вьетнаме, мягко говоря, видится как проигранное. Но, сенатор, скажите: зачем продолжать бизнес, у которого нет перспективы?
— Э, дружище, — постарался отшутиться сенатор, — чаще всего люди цепляются как раз за безнадежные дела. Это против логики, но, поверьте, не противоречит практике. Придется и нам на логику закрывать глаза.
— Как показывает опыт последних двух-трех лет, ассигнования возрастают в год примерно на десять миллиардов долларов, которые, как мы выяснили, не дают дивидендов. Как вы думаете, будет ли конгресс и впредь голосовать за такие ассигнования?
— Никто особенно не радуется войне, но мы должны понимать, что она играет слишком важную роль для нашего престижа в мире. В конгрессе много противников увеличения расходов на вьетнамскую войну, и президенту Никсону придется столкнуться с серьезным противодействием, хотя, в конечном счете, думаю, он получит все, что просит.
— Предвидите ли вы наступление такого времени, когда мы сможем вывести свои войска из Вьетнама?
— О да. Безусловно. Я думаю, что, если Ханой убедится в том, что ему не удастся вконец измотать нас, и если мы не потеряем терпения и не рассеем внимание на другие дела, мы сможем утрясти это дело.
— Откровенно говоря, сенатор, боюсь, что нам не очень понятна эта мысль. Слишком много «если», а вопрос был прямой.
— Что поделать, господа, если — видите, опять «если» — не только сенатор Соединенных Штатов, но, думаю, даже сам всевышний вряд ли способен ответить на этот вопрос. Вот и приходится прибегать к «если», — с невеселой улыбкой ответил Робертс.
— Как вы думаете, сенатор, если переговоры, которые сейчас идут в Париже, завершатся успешно и американские войска будут выведены из Вьетнама, сможет ли сайгонский режим выстоять достаточно продолжительное время?
Сенатор надолго задумался. Он вспоминал все, что видел в Южном Вьетнаме, все, что слышал от разных лиц, и ловил себя на том, что не может дать однозначного ответа.
— Я надеюсь, — сказал он очень медленно, — что мы в конце концов сможем вывести свои войска, обещание уже сделано. Но это произойдет никак не раньше, чем мы укрепим президента Тхиеу, чтобы он смог противостоять натиску Вьетконга. Но, друзья, скажу, как мне это ни неприятно, доверительно: я очень сомневаюсь, что можно сказать об этом с полной гарантией. Болезнь оказалась слишком запущенной.