Пробуждение

— Ну и что! — торопил Вишневского генерал Пепеляев.

— А то, что на этой поляне под названием Сасык-Сысы ожидала нас засада, — старался сгустить краски Вишневский.

— Откуда у красных взялись превосходящие численность дружины наличные силы?

— По Лене еще осенью приплыл на двух пароходах сводный экспедиционный отряд красных, — пояснил командующему Вишневский. — Большую часть этого отряда большевистский ревком выслал из Якутска нам навстречу. Мы подошли к этой поляне уже порядком измотанные. Они тоже успели пройти приличное расстояние от Якутска…

— Следовало вести в пути усиленную разведку… выслать вперед дозорных, — упрекнул Вишневского Пепеляев.

— Была у меня и разведка хорошо налажена, и дозорные высылались, — оправдывался генерал, проигравший сражение.

— Так почему вы разбиты?

— Это мы с вами, Анатолий Николаевич, разбиты! — не выдержал упреков Вишневский. — Сам ход истории против нас. Вся наша затея, которую мы задумали с вами в Харбине, — бред, кошмарная фантастика! Хотя бы часок побывать вам на Лисьей Поляне, Анатолий Николаевич, и вы бы тогда поняли, что на их стороне страшный союзник — чувство правоты в этой жестокой схватке. Я ни в чем не могу упрекнуть господ офицеров. Они дрались безупречно и держались под огнем противника как истинные рыцари.

— В вашем распоряжении было орудие с достаточным запасом снарядов, — выискал новый аргумент для обвинения генерал Пепеляев, — Разве красные тоже сумели протащить свои пушки сквозь таежные дебри?

— Нет, Анатолий Николаевич, к счастью, орудий у красных не оказалось.

— Так почему вы не сумели разметать снарядами их жалкую оборону?

— На их стороне сражались даже мертвые, — устало поник головой Вишневский.

— Ка-ак?!

— Они соорудили баррикаду из мертвых тел, своих и наших. Мы даже штыковой атакой не смогли вышибить их оттуда.

— Кто командовал большевистским отрядом? — в голосе Пепеляева угадывалось нескрываемое любопытство.

— Какой-то латышский фанатик Ян Строд возглавлял красных.

— Этот фанатик умело действовал в тылах моей армии осенью девятнадцатого года, — заметил Пепеляев…

Какое-то время чувство растерянности не покидало Пепеляева. Он не находил себе места в просторных хоромах мехоторговца Киштымова. Никак не хотелось поверить Пепеляеву в то, что бывший красный партизанский вожак сумел победить в открытом бою закаленных многолетним боевым опытом воинов-офицеров, которыми руководил славный генерал с безупречной репутацией. «Неужели все наши усилия оказались напрасными, а идея создать Сибирскую республику лишь сумасбродная затея? — размышлял генерал. — А может, само провидение ниспослало нам новые несчастья и беды? Что делать? Связаться с японцами и попросить их оказать помощь в борьбе с красными? Нет! Это приведет к тому, что никакой республики в Сибири не будет, а вся эта огромная территория с неохватными лесами, золотодобычей и пушными факториями, которая прежде была частью Великой России, станет японским протекторатом. У япошек нам, русским, никакой помощи просить не следует! Значит, рассчитывать следует только на самих себя».

Пепеляев пришел к выводу: в данной обстановке следует двинуть из Охотска все наличные силы, которые удалось сколотить там генералу Ракитину. Он полагал, что Охотский гарнизон, по всей видимости, теперь превышает тысячу опытных воинов. А если отряд Ракитина усилить теми дружинниками, которых привел в Аян Вишневский после неудачного сражения на Лисьей Поляне, то получится внушительное воинство. После упорного и продолжительного боя латышский фанатик Ян Строд сильнее не стал, а потому схватку с красными следует возобновить. И в Харбине Пепеляев понимал, что борьба за Сибирь предстоит упорная, кровопролитная и жестокая. Но то, с чем он столкнулся на пути в Якутск, превзошло все его ожидания.

«Ну что ж, будем сражаться до конца, — думал он, вымеривая шагами просторную комнату в чужом доме. — Мы держимся за свою, русскую землю. А на родной земле и умереть не страшно».

«Генералу Ракитину в Охотске, — написал Пепеляев нервным почерком. — Приказываю двинуть по тракту все находящиеся в вашем ведении наличные силы. По прибытии в Аян ваш отряд будет усилен моей дружиной и нацелен на Якутск».

Нарочному строго-настрого приказали ничего не сообщать Ракитину о неудачном сражении на Лисьей Поляне, чтобы не вселить панику в рядах охотских дружинников.

Получив приказ командующего выступить из Охотска, генерал Ракитин вызвал к себе полковника Шеломова, командовавшего уфимскими стрелками, которые, как и в Харбине, держались особняком от офицеров.

— Поднимайте свой батальон, выступаем сегодня из Охотска и следуем в Аян! — отрывисто проговорил генерал. — Да, передайте полковнику Худорожко, чтобы тоже вывел свой батальон на аянский тракт.

— Слушаюсь, брат-генерал, — медленно выговорил Шеломов. Это был порывистый, стройный и совсем еще не старый офицер.

— Как обстоят у вас дела с тяглом? — поинтересовался Ракитин.

— Часть нартового обоза мы отдали каппелевцам, но и нам хватит тягла, чтобы посадить батальон в нарты.

— Ну и великолепно. Действуйте, полковник, — сказал генерал и отпустил Шеломова.

Огромный олений обоз, состоявший из нескольких сот ездовых нарт, удалось вывести на аянский тракт лишь к утру следующего дня. В голове обоза находились самые сильные олени. Они везли офицерские роты из корпуса покойного генерала Каппеля. Примкнувшие к мятежу охотные люди двигались следом за офицерской ротой. Замыкающим генерал Ракитин назначил один из батальонов резерва.

Принимавший участие во множестве разных сражений, Ракитин хорошо понимал всю сложность полуторатысячеверстного похода из Охотска в Якутск через порт Аян, где ждало его подкрепление. Смутные слухи о неудачном сражении на Лисьей Поляне, которые приносили в Охотск таежные следопыты, не на шутку взволновали генерала. «А ведь у Пепеляева и Вишневского под началом самые надежные и сплоченные офицерские батальоны! Почему же они не смогли одержать победу над малочисленным и слабо вооруженным большевистским отрядом? А может быть, слухи о поражении наших войск на Лисьей Поляне специально распространяют агенты большевиков, чтобы посеять панику в рядах дружинников? Но почему в таком случае не известил меня о результате закончившегося сражения сам Анатолий Николаевич?» Под монотонный шум ветвей над головой, скрип полозьев и хорканье оленей невеселые думы одолевали генерала Ракитина.

Верст двадцать успел пробежать по аянскому тракту олений обоз с дружинниками, когда к генералу Ракитину подбежал нарочный из офицерской роты. Запыхавшийся, взволнованный, раскрасневшийся на морозе посланец от бывших каппелевцев отрывисто доложил:

— Ваше благородие, брат-генерал, впереди нашей роты движется подозрительный обоз!

— Почему не задержали обозных? — властным голосом вопросил закутанный в медвежью полость Ракитин.

— Мы никак не можем настигнуть подозрительных обозников, — начал оправдываться каппелевец. — Они несутся впереди нас как угорелые. Лишь один раз перед крутым поворотом нартовой дороги нам удалось заметить впереди хвост обоза. Зато след полозьев после них остается отличный.

— Выслать вперед самых быстрых ездовых оленей с хорошо вооруженной головной походной заставой и непременно задержать обозных! — приказным тоном произнес генерал. — Надо выяснить, что за люди оказались на пути следования нашей дружины.

— Слушаюсь, брат-генерал! — каппелевец лихо козырнул и побежал догонять свою роту.

Сообщение офицера встревожило Ракитина.

«Кому бы это вздумалось в такую пору отправиться из Охотска с обозом в Аян? И почему не было на тракте следов нартовых полозьев, когда мы отправлялись в поход? Не могли же обозные по воздуху пройти начальный отрезок пути!»

Ответом генералу послужила начавшаяся стрельба в голове походной колонны. В частую винтовочную трескотню вплетались гулкие пулеметные очереди. «Откуда могли здесь красные взяться?» — недоумевал Ракитин. Принимать такого рода встречный бой ему отродясь не приходилось. Генерал выбрался из нарт, чтобы руководить начавшимся сражением. Стрельба теперь доносилась с трех сторон. Красные охватывали полукольцом растянувшуюся на аянском тракте дружину.