Пробуждение

— Можно попытаться, но мы сильно от них зависим, Ариф Арифович, — невесело протянул Пепеляев.

— Крепко все перепуталось в судьбах русских людей и всех нас с приходом большевиков к верховной власти в Москве, — произнес в задумчивости Киштымов. — Вот и вас, Анатолий Николаевич, вижу, одолевают думы-заботы!

— Забот в нашем воинском деле хоть отбавляй, — охотно согласился Пепеляев с хозяином дома. — А в этом кошмарном походе против большевистских орд я вовсе покой потерял: шутка ли, пробиться по такой труднопроходимой местности до Якутска, а потом пройти через всю Сибирь? Я — коренной сибиряк, и тайга мне не страшна, но как подумаю о бедных солдатиках — братьях по несчастью, так у меня голова пухнет.

— А не обернется крахом все это? — спросил Киштымов и растерянно заморгал редкими ресницами.

Пепеляев молча уставился на хозяина дома, осмелившегося вслух высказать мысль, которая терзала его самого. Он невольно вспомнил о лейтенанте Соловьеве, с которым свела его эмигрантская судьба на острове Квельпарт, где застрял морской офицер со своим кораблем «Магнит». А после того как Соловьев выгодно продал судно китайским мореходам, Пепеляев вступил с ним в пай и с тех пор поддерживал дружеские отношения с бывшим лейтенантом. Захватив часть Охотского побережья, генерал выделил компаньону рыболовные угодья и участки в районе Командорских островов для охоты на морских котиков. На деньги, приобретенные от продажи военного транспорта, Соловьев купил парусно-моторную шхуну «Святой Михаил», укомплектовал ее частью команды «Магнита» и стал промышлять охотой на пушного зверя у берегов своей бывшей родины.

Генерал Пепеляев чувствовал себя неуверенно на побережье Охотского моря; отрезанный от внешнего мира огромными водными пространствами, он не имел под руками судов, годных для дальнего плавания. Еще осенью Пепеляев приказал Соловьеву своей генеральской властью прибыть с Командоров в Аян на шхуне, как только получит но радио закодированный сигнал. Все свои расчеты в случае краха Якутской операции Пепеляев строил на том, что сумеет благополучно выбраться из порта Аян на судне «Святой Михаил».

За время пребывания генерала на побережье для него реквизировали немало пушнины у таежных звероловов, якобы предназначенной для военных нужд. В цивилизованной стране такое богатство равноценно золотому запасу, на который можно приобрести немало оружия либо жить припеваючи. Пепеляеву припомнились последние дни отступления Колчака к Иркутску вместе с золотым запасом России. Когда эшелон проходил вблизи китайской границы, кто-то из штабных генералов предложил «верховному правителю» бежать с частью российского достояния через недалекую границу в Китай. «Русскому адмиралу не нужно русское золото», — заупрямился Колчак. «Поживи Александр Васильевич с годик в Харбине, как мыкался там я, не стал бы с таким пренебрежением отмахиваться от уймы богатства, которое само плыло ему в руки», — подумал о «верховном» генерал Пепеляев.

— К сожалению, Ариф Арифович, ратное счастье переменчиво и разное может приключиться на таежной военной тропе древних охотничьих племен, — после продолжительного молчания молвил генерал. — Быть может, Джон Гудселл станет нам с вами якорем спасения.

— Вот тогда-то вы и помянете добрым словом аянского мехоторговца Арифа Арифовича Киштымова, — заключил хозяин дома, отодвинув подальше от себя тарелку с тонко нарезанным нежно-розовым лососем. — Та пушнина, которую по моему настоянию отчуждали от себя местные заготовители, ой как вам понадобится в Америке. Сможете до глубокой старости безбедно прожить на чужбине.

Закончив с едой, Пепеляев поднялся и широкой вальяжной походкой направился в пушно-меховой лабаз, примыкавший к дому Киштымова. Нестарый еще, но огрузневший раньше времени богатый мехоторговец засеменил на коротких ногах следом за генералом.

Они прошли по узкой бревенчатой галерее и вступили в просторное помещение, срубленное из вековых лиственниц. На длинных вешалках отливали серебром и чернью связки соболиных, норковых, песцовых и лисьих шкур. Богатства эти радовали глаз генерала, согревали душу.

— И как вы полагаете, Ариф Арифович, сколько это может стоить сегодня в долларах на пушно-меховом аукционе в Нью-Йорке либо Лос-Анджелесе? — поинтересовался Пепеляев.

— Судя по цене прежних, проданных на американских аукционах партий нашей пушнины, тысяч семьсот, не меньше, — прикинул на глаз Киштымов. — Может, немного больше.

— Я бы желал, чтобы сумма нашей будущей прибыли округлилась, — улыбнулся Пепеляев.

— Понимаю, понимаю вас, ваше превосходительство, — одобрительно закивал Киштымов.

Довольный осмотром пушных лабазов, Пепеляев вернулся в дом. Там его ожидал подполковник Менгден, только что возвратившийся со шхуны фирмы «Олаф Свенсон».

— Передал ваше донесение прямо в руки капитану второго ранга Карташеву, Анатолий Николаевич! — доложил Менгден. — Денька через четыре его получит Михаил Константинович Дитерихс.

— Получит теперь, наверно, но вот наши дела не выглядят лучшим образом, — тяжко вздохнул Пепеляев. — Я уже сожалею, что так блистательно описал последнюю нашу викторию в этом донесении и обнадежил главу Земского собора. Что-то нет никаких известий от генерала Вишневского. Как там у него дела? Судя по времени, дружина уже должна пробиться к Якутску. Да и нарочный мог бы уже примчаться в Аян, на оленях.

— Да, известий от них мы не имеем вот уже скоро три недели, — подхватил Менгден.

— Это долгое неведение о делах Вишневского меня встревожило. — Пепеляев нервным движением отодвинул от себя чернильный прибор, вырезанный местными мастерами из моржового клыка, и плюхнулся в кресло.

Они молчали какое-то время. Пепеляев в горьком раздумье уставился в пространство, не замечая стоявшего в трех шагах адъютанта. Потом, как бы стряхнув с себя оцепенение, генерал произнес:

— Надо послать нарочных и все выяснить.

— Три дня назад я уже послал по следу генерала Вишневского расторопного офицера в сопровождении таежного охотника, который хорошо знает дорогу и неоднократно ездил зимой по этому тракту в Якутск.

— А какое вы ему дали задание?

— Приказал перехватывать всех проезжающих по якутскому тракту, задерживать промысловиков и старателей, возвращающихся с отдаленных приисков. Может быть, кто-либо из них знает о продвижении дружины? А лучше, если удастся встретить в пути посланца от генерала Вишневского.

— И что же?

— Ни слуху ни духу нет пока от моего надежного посланца: словно в воду канул.

— Будем ждать, ничего другого нам не остается, — молвил Пепеляев.

Ждать пришлось еще двое суток. Потом все прояснилось.

Мучаясь от неизвестности, Пепеляев в сопровождении подполковника Менгдена стал выходить днем на якутский тракт, чтобы первым встретить возвращавшегося из дальней поездки нарочного. И встретили… Потрепанная в бою на Лисьей Поляне дружина тащилась на Аян. Измученные олени тянули тяжело нагруженные нарты, на которых лежали стонущие от ран дружинники. Число воинов уменьшилось вдвое. Половина дружины осталась лежать на заснеженной поляне Сасык-Сысы.

Генерал Вишневский с трудом слез с передней нарты, чтобы доложить командующему о возвращении. Лицо его почернело от мороза: пятна обморожения покрывали ввалившиеся щеки генерала, побывавшего со своим воинством на Лисьей Поляне.

— Что случилось?! — спросил Пепеляев, сверля помутневшим взглядом побывавшего в жарком деле генерала.

— Мы не смогли пробиться к Якутску, Анатолий Николаевич, дорогой мой! — последние слова Вишневского перешли в судорожные рыдания. Плечи генерала тряслись от мучительного плача.

— Да возьмите же себя в руки, наконец, на вас смотрят дружинники, — сурово упрекнул Пепеляев собрата по оружию.

Справившись с рыданиями, Вишневский начал докладывать:

— Нам оставалось преодолеть каких-то два перехода до Амги, и путь на Якутск становился открытым. Но к несчастью нам встретилась открытая просторная поляна с несколькими тунгусскими ярангами…