Пробуждение

Для Сергея Николаевича Яхонтова недели, месяцы и годы пребывания в концентрационном лагере Горностай спрессовались в плотный пласт душевных и физических мук, страданий. Коротким светлым лучом осветило его жизнь лишь недолгое пребывание на свободе, когда партизанская армия Лазо освободила Владивосток от белых. Потом было вооруженное нашествие японцев в апреле 1920 года, и наступила мрачная пора интервенции. Яхонтова арестовали в первую же ночь, как только начался мятеж. Уже в концлагере Горностай узнал он о гибели Сергея Лазо, Всеволода Сибирцева и Алексея Луцкого.

Продажные правители в период белогвардейщины и иностранной интервенции менялись во Владивостоке, но в лагере Горностай все оставалось по-старому. Как и во времена колчаковского генерала Розанова, заключенные ломали камни в бухте, свозили их наверх, где строили новые арестантские бараки и воздвигали высокую стену вместо проволочного заграждения. Казалось, белой власти не будет конца. А ведь в центре России давно уже утвердились Советы.

Положение на Дальнем Востоке было сложное. На территории русского Приморья и в самом Владивостоке все еще находились десятки тысяч японских интервентов и белогвардейцев. Во избежание вооруженного конфликта молодой Советской Республики с империалистической Японией Совнарком РСФСР и ЦК РКП(б) весной 1920 года приняли решение создать «буферное государство» со столицей в городе Чите (буржуазно-демократическое по форме, но руководимое большевиками).

В это время во Владивостоке на смену братьям Меркуловым, управлявшим Дальним Востоком, к власти пришел генерал Дитерихс. И вот однажды в барак, где сидел Яхонтов в заточении, явился белогвардейский офицер в сопровождении трех солдат.

— Кто здесь Яхонтов, который при большевиках на миноносце «Грозный» служил и некогда имел звание прапорщик по адмиралтейству? — обратился поручик к заключенным.

У офицера нервно дергалось правое веко и дрожали пальцы, когда он начинал крутить порыжелый, прокуренный ус.

Яхонтов в недоумении смотрел на вошедшего, еще не догадываясь, зачем он понадобился этому поручику.

— Яхонтов — это я, — одернув на себе потертую флотскую шинель, представился арестант. — Да, я действительно служил некогда командиром на «Грозном» и имел звание прапорщика по адмиралтейству.

— Как же вы, офицер, и вместе с этими смутьянами клопов здесь кормите, вместо того чтобы послужить верой и правдой родине нашей, претерпевающей многие беды?

— Так вот и кормлю, — смутился бывший военмор. — Что делать…

— Следуйте с нами, мы найдем для вас дело! — обрезал поручик.

Извозчик доставил арестованного военмора и его конвоиров из бухты Горностай во Владивосток. На одной из улиц поручик грубо толкнул извозчика эфесом шашки, давая понять, чтобы тот остановил лошадей.

Яхонтов хорошо знал этот дом. Некогда в нем помещалось Управление военного порта, и ему приходилось бывать здесь. «Что теперь тут находится и зачем меня привезли сюда?» — кольнула в сердце тревога.

Поручик приказал Яхонтову идти вперед, и они оказались в полутемном коридоре первого этажа. Еще один поворот — и за открывшейся дверью просторной комнаты бывший прапорщик по адмиралтейству увидел сидевшего за столом морского офицера. На плечах его красовались золотые погоны капитана второго ранга. В первую минуту Яхонтов не узнал бывшего своего сослуживца по крейсеру «Печенга» мичмана Эразмуса. Гладко прилизанные волосы и большие залысины на лбу сильно изменили его внешний облик. Да и немудрено не узнать: ведь прошло уже немало времени с тех пор, как они виделись в последний раз.

— Ну вот мы и снова вместе, Сергей Николаевич, — наигранно веселым голосом произнес сидевший за столом морской офицер.

«Эразмус!» — удивился Яхонтов, по характерным интонациям голоса узнав в сидевшем перед ним человеке бывшего вахтенного начальника с крейсера «Печенга».

— Чем могу быть полезен? — машинально проговорил Яхонтов, растерявшись от непривычной обстановки служебного кабинета.

— Вы можете внести свой вклад в наше общее дело, Сергей Николаевич, — любезно проговорил Эразмус, сделав вид, что никогда и ничто не разделяло их прежде. — Мы переживаем трудную пору, и каждый человек, если только не погасло в нем патриотическое чувство, весьма нужен сейчас России.

— Какой России? — спросил арестованный военмор.

— Россия для всех нас одна, — вздохнул Евгений Оттович и осторожно пригладил волосы, слегка спадавшие ему на виски.

— Разве некому, кроме меня?

— Настала ваша очередь послужить отчизне: полагаю, у вас было достаточно времени поразмыслить над всем, что творится, да и наступила пора одуматься. Не вы один — многие офицеры совершали ошибки, когда началась смута в России, которую недальновидные люди называют революцией.

— Я теперь так далек от всего, — продолжал защищаться Яхонтов. — Да и слишком раскидало нас в разные стороны.

— Ну хватит. Я предлагаю вам должность старшего офицера и штурмана на военном транспорте «Защитник»! — повысил голос Эразмус. — Пользуясь законным правом помощника начальника военного порта, я назначу вам жалованье и кормовые деньги на время первого плавания. Поход предстоит трудный и неблизкий: конечный пункт следования порт Аян на берегу Охотского моря. Население Якутии и Охотского края восстало, как один человек, против большевистского ига. Таежные охотники, прибрежные рыболовы и горные старатели взяли в руки оружие и начали громить совдепы и ревкомы. На помощь восставшим направляется добровольческая дружина. Ее ведет генерал Пепеляев. В настоящий момент добровольцы готовятся к посадке на суда со всем своим вооружением и провиантом. Не хватает морских офицеров на кораблях, — озабоченно проговорил Эразмус. — Вот и пришла пора занять вам свое законное место на мостике военного транспорта. Не зря же вас учили морскому делу в Гардемаринских классах при вашем Восточном институте!

— Не зря, — согласился Яхонтов. — Я собирался воевать с немцами, но вот как все кругом обернулось. Вот уже сколько лет подряд льется русская кровь.

— Еще немало усилий потребуется, но порядок в стране будет наведен, — заявил Эразмус. — Кровавой метлой выметем из России красных.

— Но пока еще они управляют государством, а вы цепляетесь за кусок русской земли под названием Дальний Восток, — вставил Яхонтов.

— Согласны вы послужить родине в той роли, которая вам назначена по положению вашему и полученным знаниям? — начал терять терпение Эразмус. — Или предпочтете служению отчизне пребывание в лагерном клоповнике?

Жизнь опять ставила Яхонтова перед выбором. Но главный свой выбор он сделал еще на крейсере «Печенга». Изменять себе самому он не собирался.

— Я прошу, чтобы меня вернули обратно в бухту Горностай, — еле слышным голосом проговорил Яхонтов. У него сдавило дыхание при мысли, что снова предстоит заточение, и неизвестно еще, когда оно кончится.

— Это ваше последнее слово?! — со злостью прошипел Эразмус. — Или еще подумаете?

— Да, последнее.

— В таком случае я прикажу, чтобы отвели вас в городскую тюрьму! — рассвирепел Эразмус. — Потом передам в руки контрразведки. А там умеют прояснять мозги: редко кого из заблудившихся не удается привести к истинной вере. Конвойный! — завопил капитан второго ранга, утратив остатки терпения.

В кабинет вошел знакомый Яхонтову белогвардейский поручик и учтиво наклонил голову перед старшим по званию морским офицером.

— Отвести арестованного обратно в бухту Горностай? — осведомился конвойный офицер.

— Нет, поручик, вам предстоит сдать этого типа начальнику городской тюрьмы, — заключил Эразмус. — Пусть тюремных клопов покормит, коли не желает служить отечеству.

Михаил Константинович Дитерихс, принявший власть в Приморье от братьев Меркуловых, с юных лет увлекался религиозным мистицизмом. Он верил в общение человека с богом и таинственные культовые обряды. Сверхчувствительное восприятие жизни удивительным образом сочеталось у него с аристократическим презрением к простому люду.