Страница 39 из 42
Результаты? Есть спортивные, отраженные в протоколах соревнований, где дети этой начальной школы неизменно занимают первые места Но это не главное. Чем отличаются эти дети от других? "Мы с другими не сравниваем, — говорит учитель Назаров, заменивший гигантские шаги обыкновенными, — мы ребенка сравниваем с собой".
Вот эта педагогика меня и привлекает в Якутии больше всего.
Когда я услышал о Виталии Никифорове — шамане и директоре семейного детского дома, то подумал: вот случай увидеть шаманскую педагогику на практике.
Детский дом Виталия Никифорова находится в долине Лены, в селе Тыыллыма. Несколько изб, соединенных в одну, на воротах, заборе — деревянные фигуры медведей. "Сейчас детей соберу, — сказал Никифоров, — балаган растопим..."
Всего детей у него тринадцать — десять мальчиков и три девочки. Дети духовно усыновлены, поэтому семейный детский дом нужен как форма материальной поддержки. Никифоров и его жена получают зарплату как педагоги детского дома. Жена — учитель начальных классов. Мать тоже учительница.
"Я сын матери-одиночки, — объяснил Никифоров свой поступок. — У меня не было ни братьев, ни сестер, и я завидовал тем, у кого они есть, хотел много детей".
Коля — призер по вольной борьбе. Петя — тоже призер. Вася техникой интересуется, хочет стать дальнобойщиком... Ребята не промах. Могут за себя постоять. И друг за друга, поэтому их не трогают. Никто не считает, что детдом, для всех это наши дети...
Дом — тридцать метров в длину, восемь в ширину, не тесно. Министерство образования очень помогает, сообщает Никифоров, педагогический стаж идет. Насчет одежды трудновато, люди собирают. "А так живем нормально, учим жизни, труду. Видите, дрова наколоты, кубов, наверное, сто..."
Старшим, которые колют дрова, Никифоров платит по триста рублей, а младшим, которые их складывают, — по сто. За учебу расценки такие: за одни пятерки — триста рублей, если учится без троек—двести, мало троек — сто, без двоек — пятьдесят. А если двойки — не получают ничего. "Они уже знают, что такое работа, — говорит мне отец-педагог. — Не всякое движение оплачивается, но труд в целом — да".
После расчета Никифоров везет воспитанников в магазин в Майю, и они сами покупают, что им надо. Вроде, говорит он, получается, что из одного кармана в другой, зато приучаются не воровать, не грабить, а зарабатывать.
Девочки работают наравне с матерью по дому, уже хозяйки — все умеют. С ребятами мастерить пока трудновато. Но все работают в паре или втроем. Никифоров подбирает так, чтобы были силы равны и характеры совмещались.
Юные конструкторы
Родные, приемные, он не отличает. Есть русские, есть наполовину китаец, чуваш, чеченец, эвенк, якут. "Самое главное в нашей семье,—объясняет мне свою систему воспитания Никифоров, — отец строгий, а мать добрая".
В основе, говорит он, психотерапия.
Никифоров лечит алкоголиков.
Приемные дети — тоже от алкоголиков.
У Маши и Степы наследственный туберкулез, четыре года лечили. У Васи, который собирается стать шофером-дальнобойщиком, был нервный тик на лице. У двоих — энурез, лаже, бывало, говорит отец, по большому накладывали в штаны, сейчас нормализовалось. Трусы сами стирают. Отец сказал: ты уже большой, хватит за тобой матери стирать.
Никифоров не скрывает: меры физического наказания применяет. "Я с ними договорился, — говорит, — провинились — получают ремень. Лентяйничают — ремень, воруют — ремень. Времени у нас мало, чтобы миндальничать". "В каком смысле мало?" — спрашиваю я. "В прямом, — отвечает он. — Нет времени. Потому что они приходят уже состоявшиеся. И если с ними сюсюкаться, они на шею сядут. А потом на макушку. А потом скажут: тащи, старик, водку, - жестко говорит Никифоров. — Вместо этого я для них авторитет".
Есть случаи, поясняет он, когда приемных отцов убивали. Не всякий решается брать чужую кровь. Девочек еще трудней воспитывать, потому что в них сильней, быстрей проявляется то, что в генах, если мать пьет, 1уляет. Женское начало сильнее, чем мужское, от природы. "Надо знать природу человеческую, если воспитываешь чужую кровь. Без этого — бесполезно. А если дети хорошо воспитаны, им в жизни будет легко. Им на душе спокойно, они спят спокойно. Знают, что у них все будет, что о них заботятся".
Гору алмазов не обещает. Но профессию и машину каждый получит. В наше время без машины, как без лошади, говорит отец семейства.
"Но если каждый по машине получит, это стоящий мужчина перед вами сидит, — усмехается он, — как думаете?"
Я вспоминаю гуманитарную гимназию неподалеку от Никифорова. Демократичных учителей, раскованных учеников.
"А ремнем можно?" — спрашивал я этих продвинутых. "Нельзя". "Почему?" "Нарушает права детей".
То другие дети. Или те же самые?
Представил жену. Маленькая, тихая, выносливая.
Без такой жены, говорит, нечего было и думать. Один бы не осилил. Каждому готовить маскарад на Новый год, каждому штаны чинить, каждого, если заболеет, лечить... Она встает в шесть и ложится в два ночи, работает, не останавливаясь, многие женщины не смогли бы. И никаких упреков, жалоб. Все время добра, спокойна. "А вы?" "Я быстро вскипаю и успокаиваюсь... Потом, я энергетический донор, — говорит шаман Никифоров, — бывает, до синевы дохожу, когда лечу. Нужна разрядка".
Он как будто вводил меня в свою специальность.
И при этом сильно сомневался в моих способностях.
Это звучит нелепо, абсурдно, говорил Никифоров, но будет доказано со временем. А прежде наука игнорировала проявления оттуда, из потустороннего мира. Но может оказаться, что это — другая форма жизни, и они с этой — взаимопроникаемы...
О "странных совпадениях", "сигналах-знаках", которые тебе будто подает кто-то, он выразился так: "Ну и что? Если вам подают знаки, значит, считают, что поймете".
Разумеется, я спросил у Никифорова о том свете, с которым он работает: что там?
"По ту сторону смерти никакой тайны нет, — ответил он, — не стоит выеденного яйца. Но живым не дано это знать. Это закон природы. Раз природа так поступает, в этом ее мудрость. Ее мудрость от необходимости".
"Почему нам не дано знать, что находится за чертой? Разве ваши способности не противоречат сказанному?" "Нет, — отвечает он, — я же человек. Но с помощью генной памяти и интуиции могу догадываться, что там, за чертой".
"Что же?"
Никифоров не ответил.
"Но связь с миром духов, — продолжал я выпытывать его, — это же за чертой?"
Никифоров подумал.
"По-настоящему за чертой будет находиться человек, когда он действительно умрет. По-настоящему он не возвращается в этот мир, в крайнем случае — через вселение во что- нибудь. В это я могу верить, ведь есть же круговорот воды в природе... То же, по всей видимости, происходит с душой и телом человека. Но я не умирал..."
"Будьте осторожны со словом "шаман", если будете писать, — предупреждал меня Никифоров. — Я знаю, какое к этому отношение в России: шаман — это шарлатан, сумасшедший. Но это чушь. Шаманы — это носители мудрости, люди, близко стоящие к природе, к природе человека.
"Слово, — говорил Никифоров, — очень опасное оружие. Потому что за словом идет действие. Якуты говорят:
"Слово — это стрела". А шаман — это человек, владеющий силой слова".
"Ну, и что дальше?" — спрашиваю я Бугаева, прекрасно зная, что. Дальше я соберусь и улечу в Москву, а он останется в Якутске со своими шаманскими школами.