О, Путник!

Я стоял, потрясённый, опьянённый, но не алкоголем, а чем-то совершенно иным, в тысячу раз более мощным, важным и крайне значительным! Воздух вокруг меня вибрировал, раскалялся, расслаивался пластами. Пространство и время распались. Из единого целого они превратились в хаотическое скопление беспорядочно струящихся в разных направлениях энергетических сгустков и потоков. Я слился с ними, стал извиваться, как змея перед дудочкой факира, который вдруг возник из пустоты и обрёл вполне осязаемый и ощутимый образ.

Мгла окутала меня, тёмная тяжёлая мгла. Я хотел закричать от ужаса, но вдруг понял, что у меня нет рта, языка, губ, головы и всего остального. Я растворился во всепоглощающей, мутной и невесомой субстанции, стал частью и продолжением её. Я запаниковал, но потом собрал волю в кулак, напрягся изо всех сил, сконцентрировался и почувствовал, что сжимаю в кулаке РЕЛИКВИЮ, которая вибрировала, гудела и возвращала меня в обычное состояние. Мгла развеялась, огонь свечей на мгновение ослепил меня, прохладный солёный ветер смахнул своим лёгким крылом испарину с моего пылающего лба, и я окончательно пришёл в себя.

— Сир, внимание! Очевидно приближается ОЗАРЕНИЕ, будьте начеку, готовьтесь! — ПОЭТ тревожно склонил надо мною своё ясное чело.

— Вина мне! — прохрипел я, тяжело поднимаясь с песка, а потом жадно припал к прохладному кувшину. — Легко сказать, — готовьтесь! А как?

Погода изменилась. Лёгкий и безобидный ветерок стал усиливаться. Море забеспокоилось, волны принялись всё жаднее и жаднее лизать берег. Пламя свечей заметалось во внезапно ожившем и заволновавшемся воздухе. Стало холодно, тоскливо и неуютно.

— Сир, — из тьмы возникла фигура ШЕВАЛЬЕ. — Разрешите предложить Вам проследовать в палатку. Она находится здесь неподалёку, рядом с ближайшим холмом. Место тихое, защищённое от ветра, чистое. Все трупы мы оттуда убрали, порядок навели идеальный. Впрочем, если изволите, то могу проводить Вас до Флагманской Галеры.

— Спасибо, сударь. Моря с меня довольно. Лучше палатка. С удовольствием приму ваше предложение. Нам с ПОЭТОМ необходимо ещё кое-что обсудить. Накройте стол, пожалуйста…

— Государь, стол давно накрыт. Велите подать горячее?

— Прекрасно, прекрасно, — засмеялся я. — Велю, велю! Конечно же, велю!

Палатка была довольно большой и вместительной. Скорее, её можно было назвать шатром. В центре её стоял большой дубовый стол, на котором дымился чугунок с картошкой и мясом. Его окружали блюда со свежими и солёными овощами. Я увидел селёдку, густо покрытую кольцами лука, непроизвольно сглотнул слюну. На углу стола возвышался хрустальный высокий графин с какой-то жидкостью светло-янтарного цвета, рядом с ним стоял такой же высокий керамический кувшин, видимо, с понравившимся мне вином.

— Что там, в графине, сударь? — небрежно спросил я у ШЕВАЛЬЕ.

— Вы знаете, Сир, очень неплохой напиток! На одном из уцелевших пиратских кораблей мы обнаружили пару бочек. Открыли их, попробовали содержимое. Недурственно, очень недурственно. Однако…

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я, налил жидкость в рюмку, сделал маленький глоток. — Боже мой, господа, да это же первоклассный ром! Прошу к столу! ШЕВАЛЬЕ, Полковник, прошу, прошу!

— Кто Полковник? Где Полковник? — удивился ШЕВАЛЬЕ. — Что такое ром?

— Как говорил ваш любимый Сократ: «Ром, он и в Африке — ром!». Потом, Барон, потом! — потирая ладони, возбуждённо и весело произнёс я. — Жрать зверски хочется. Всё потом!

— Сир, позвольте произнести тост? — спросил ПОЭТ.

— Позволяю, сударь…

— Господа… Предлагаю выпить за МАРСИАНИНА и за грядущее ОЗАРЕНИЕ!

— За ОЗАРЕНИЕ! — сказал я.

— За МАРСИАНИНА! За ОЗАРЕНИЕ! — ничего не понимая, пробурчал ШЕВАЛЬЕ.

Мы опрокинули рюмки внутрь себя, стали с аппетитом поглощать пищу и с удовольствием пить, словно очутились за столом после двух недельной голодовки и годового воздержания от спиртного.

— А, скажите-ка, Барон, — обратился я к ШЕВАЛЬЕ, виртуозно цепляя на кончик ножа тяжёлый и жирный, но, при всём при этом малосольный кусок селёдки. — Что вы думаете о наших перспективах?

— О чём, Сир?

— О перспективах. Ну, что нам делать дальше? Куда двигаться? Как быть? — я лихо осушил ещё одну рюмку рома.

— Сир! — вмешался в разговор ПОЭТ. — Я понимаю, что Вы сейчас очень сильно отягощены разными непонятными и тревожными чувствами и раздумьями… В плане Тактики я бы посоветовал Вам немного отдохнуть, расслабиться, отвлечься, ну, например, принять ванну с юными вакханками и с хвоей, а потом, не торопясь и спокойно, подумать о жизни и о судьбе, всё осмыслить, сделать соответствующие выводы.

— Великолепный совет! Браво! А Стратегия?! Что мне делать дальше?

— Стратегия? — ПОЭТ замялся и задумчиво посмотрел на ШЕВАЛЬЕ.

— Ваше Величество! — весело произнёс тот. — Ну, после того как Вы расслабитесь, отдохнёте и всё осмыслите следует собрать необходимые силы и двигаться в Столицу, а оттуда, само собой, на Север!

— Это куда же? — усмехнулся я, потом поморщился и пристально посмотрел на Полковника.

— На Третий Остров, конечно же! Сир, Вам надлежит закончить выполнение Вашей главной миссии — объединить Острова! Только тогда строительство Империи будет завершено! А пока чего-то не хватает. Знаете, это как в одном анекдоте: «Всё вроде бы и хорошо, но всё равно чего-то не хватает».

— Вы случаем не бывали в Одессе, Барон? — подозрительно спросил я.

— Сир, где я только не бывал, а вот в Одессе тем более, — весело ответил юноша, заметно порозовевший после третьей рюмки рома.

Я с ещё большим подозрением посмотрел сначала на ШЕВАЛЬЕ, а потом вопросительно на ПОЭТА. Тот легко улыбнулся, успокаивающе и молча покачал головой: «Островитянин он, островитянин! Матрицы нет!».

— Ладно, господа, дерябнем ещё по одной рюмке и в койки, — утомлённо произнёс я, чувствуя заполняющую меня усталость, неумолимую, неотвратимую и почти смертельную. — Утро вечера мудренее… У кого имеется свежий тост?

— У меня, Сир! — поднялся со своего стула ПОЭТ.

— Извольте, сударь.

— Так вот, Государь… Жил был когда-то на планете Земля один человек по имени Фрэнсис Бэкон. Я с ним был лично знаком. Увы…

— Почему «увы?», — осторожно поинтересовался я.

— Потому что «увы», Сир!

— Понятно… Однако, сударь, в каком же году состоялось ваше знакомство? — поинтересовался я.

— Я с ним встречался в начале семнадцатого века, Сир.

— И что же такое особенное сказал Бэкон, материалист наш великий?

— Вы знаете, кто такой Бэкон, Сир!? — искренне удивился ПОЭТ.

— Я много чего знаю и не знаю, — усмехнулся я. — Продолжайте, сударь!

— Так вот, он сказал следующее: «Жаден человеческий разум. Он не может ни остановиться, ни пребывать в покое, а порывается всё дальше!».

— Великолепно! — звонко произнёс ШЕВАЛЬЕ.

— Прекрасно сказано! — задумчиво пробормотал я.

— За Разум!

— За его Жадность!

— За перспективы!

— За непрерывное движение вперёд!

Мы с энтузиазмом выпили, закусили, сели, задумались, притихли, помолчали.

— ШЕВАЛЬЕ, прошу, оставьте нас с ПОЭТОМ на некоторое время, так сказать, «тет-а-тет», а потом мы все определимся с ночлегом.

— Слушаюсь, Сир…

Юноша сделал лёгкий кивок головой и вышел. Мы с ПОЭТОМ несколько минут посидели молча, вслушиваясь в звуки ночи.

— Как вы думаете, Барон, всё-таки, наш юный друг обычный человек или нет? — задумчиво произнёс я. — Кто он вообще такой?

— Сир, думаю, что обычный, хотя в сложившейся ситуации ни за кого ручаться невозможно, ни о чём категорично говорить нельзя. Я его неоднократно сканировал на разных уровнях, вроде бы, всё в порядке. Человек, как человек. Вполне обычный абориген. Пси-Матрицы он точно не имеет.

— Я с вами согласен, — кивнул я головой и поморщился. — ШЕВАЛЬЕ производит впечатление нормального, несколько простоватого, но неглупого парня, к счастью, не втянутого ни в чьи игры и интриги.