Страница 48 из 73
Юрий давно заметил, что Фалько внимательно наблюдает за Космачёвым. Но больше всего его удивляло поведение самого старателя. Вёл он себя, по меньшей мере, неразумно, даже нагловато.
— Какой я буду старатель, если не объеду уполномоченного? — посмеивался он в бороду.
Колосов симпатизировал Космачёву и как-то завёл с ним разговор:
— Зачем тебе это нужно?! Чего тебе не хватает? Что ты мудришь, рискуешь, причиняя неприятности себе и другим?
Старатель улыбнулся:
— А зачем ты бегаешь с удочкой на реку, когда за один час бреднем можно взять столько, сколько не наловишь за неделю. Тебе лёгкая удача не по душе? Ну, и мне тоже. Ты стараешься обхитрить рыбу, но это немудрено — она дура! А вот обмануть такого, как Фалько, голову иметь надо, да и тонкую линию вести.
Больше Колосов не касался этой темы.
Теперь уполномоченный и старатель сидели за одним столом. Ели, шутили и насмешливо посматривали друг на друга.
Домик уполномоченного освещал наружный фонарь. К проволоке, протянутой между столбами, была привязана свора собак. Фалько готовил упряжки для служебных разъездов. Разжиревшие за лето псы сейчас были на диете. Их душераздирающий вой, драки и возня вызывали содрогание. Колосов морщился, но молчал. Нужно— значит, нужно. Фалько заказал новые нарты. Они красовались на крыше домика.
Космачёв покосился на свору собак и кисло усмехнулся:
— Замучаешь ты, право, старателей до смерти, пока до Нагаево доберутся. Одно от тебя беспокойство.
— Ничего не поделаешь, служба! — согласился тот и тяжело вздохнул — Не воровали бы, кто стал бы вас мучить? Ты первый всякую совесть потерял.
— Совесть на совесть, кто кого обскачет. — Старатель вытащил из кармана мешочек с домино, высыпал на стол и, перемешивая, продолжал — Наше дело — воду замутить. Твоё — за руку нас схватить. Удастся мне — хорошо! Не удастся — тебе хорошо! — Он добродушно засмеялся и ударил доминошной костью по столу, — Ходи!
Фалько стукнул костяшкой с такой силой, что закачались стены юрты.
— Поймаешь — в обиде не буду. Сумею обмануть — не обессудь, — продолжал дружелюбно Космачёв. — Путь у нас один, да тропинки разные. Ты прямо по дорожке, а я ложбинками да оврагами. Вот мне и любо тебя обойти. — Космачёв бросил кости на стол. — Не золото мне важно — всё равно прахом пойдёт. Умнее тебя хочется оказаться. Ты посмотри на себя — здоров, лапищами ко-го угодно раздавишь! А я? Где мне тягаться с тобой? А вот голова моя может оказаться и не хуже твоей, а то и получше. Как ты ни бейся, а не перехитришь ты меня! Вот и любо мне это! И какое-то уважение чувствовать к себе начинаю. Если бы ты дурак был, может, озорство мне бы и в голову не пришло. А ведь умным тебя почитают. Обмануть тебя, может, мне милей, чем пуд золота намыть. — Он поглЯдел на задумавшегося уполномоченного и сочувственно добавил — Не было бы таких, как я, что бы ты делать-то стал? Спился бы от безделья или бы затосковал.
— Значит, золотишко выносить собираешься? — резко засмеялся Фалько.
— Подумаю ещё. Вот только если ты не поможешь, придётся самому тащить.
ГЛАВА 17
— Дядя Петя! Век мне свободы не видать! Сопливый косогор схвачен! — ещё издали кричал Петров, подбегая к Вагину. Лицо его сияло, голубые глаза светились, губы расплывались в улыбке. Сейчас он был восторженным мальчишкой.
Вагин сидел за столиком у палатки, подытоживая результаты работы коллектива. Вся его фигура выражала озабоченность и разочарование. Он огорчённо покачивал головой. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться — с выработкой дела безнадёжны.
Услышав возбуждённый голос Петрова, он закрыл тетрадь и виновато поднял глаза, словно эти малоутешительные цифры были его личной виной.
Напуганный криком человека, бурундук со свистом шарахнулся с дороги и, поглядывая, принялся сердито чикать: «Зря-зря-зря!» Под косогором откликнулась кедровка: «Как, ка-сагор? Как, ка-сагор? Зря!..»
Вагин удивлённо смотрел на сияющее лицо парня,
— Что за пожар? Можно было не надрываться за километр.
— Схвачен! Сопливый косогор схвачен, дядя Петя! — твердил Петров. Отдышавшись, рассказал. Лицо Вагина посветлело.
— А ведь дело говоришь, парень. Может быть, большое дело, — задумчиво повторил он. — Иди к начальнику дороги. Они с парторгом на прорабстве. Иди к ним и расскажи всё так, как говорил это мне, — посоветовал он, удивляясь, что такая простая мысль никому не пришла в голову, в том числе и ему.
— Почему должен идти я?
— Твоя догадка, ты и иди.
— Нет, дядя Петя. Коллектив так коллектив, и предложение внесём от всех нас. Собрание кого пошлёт, тот и пойдёт.
Вагин посмотрел на него и тихо заметил:
— Дело-то такое. Может так обернуться, как и сам не думаешь. Так что сначала прикинь.
— Чего мне думать? Есть коллектив. Хорошее пополам и плохое вместе.
— М-да, — дрогнувшим голосом протянул Вагин. — Прости, Иван. Человек, как тайга: не сразу узнаешь, что скрывается под торфом и кустарником.
— А что?
— Да так. Всё не доверял и ожидал какой-нибудь пакости.
— Дружки затянули. Теперь вся надежда на товарищей. Один не выберусь, глубоко засосало, — помрачнел Петров.
— Ты что-то таишь? Говори, если нужно, выручим,
— Не надо, дядя Петя. Всё в норме. А будет нужно, скажу. — Глаза Петрова снова стали пустыми.
Вагин расспрашивать не стал.
В палатке он рассказал о предложении Петрова и о том, что тот настаивает выступить с ним от имени всего коллектива.
— Если предложенный вариант строительства трассы на геологических льдах будет принят, это не пройдёт бесследно. Тут не только поощрениями пахнет. Так что поступок Петрова — это образец глубокой товарищеской солидарности, — подытожил Вагин.
Одни смотрели на Петрова с уважением и признательностью. Другие, посмеиваясь, перешёптывались. Он уловил насмешливую фразу, и на душе стало скверно. Порыв его был искренним. Потому-то он и не сказал Вагину о личных неприятностях, что боялся вызвать сомнение в своей чистосердечности.
— Дядя Петя, вот вы с ним и ступайте, — предложил угрюмый Медведев.
— Правильно. Пусть вдвоём и идут, — поддержали остальные.
Когда они уже выходили, Кац нагнал Петрова у дороги и сунул ему в карман несколько горячих пирогов с голубицей.
— Таких ты не пробовал. Мармелад, — шепнул он.
В конторе они застали только десятника. Не отрываясь от нарядов, он сочувственно сообщил!
— Проворонили вы начальство. Только что укатили на другое прорабство. А у вас что-нибудь срочное?
— Да как сказать, — замялся Вагин. — А где прораб?
— У начальника участка. Всё обсуждают, — Он отодвинул бумаги. — Извёл всех этот чёртов косогор, чтоб ему пусто было. Одни эксперименты, а работы никакой, — забрюзжал он, — К пятнадцатой годовщине Октября все участки уже взяли обязательства, а мы загораем. — Он с грохотом отбросил скамейку и встал. — Вот полный стол нарядов, а что писать? Ещё немного, и людей не удержать.
— Мы-то как раз по этому делу, — заговорил Вагин. — Коллектив наш один вариант предлагает. Может быть, это и не по науке, но кажется, дорога не поплывёт.
— Ну-ну? Что вы такое надумали? — заинтересовался десятник.
— Дело может оказаться и непутёвым, а мыслишки высказать надо. Кто его знает? — неторопливо продолжал Вагин.
— Да не тяни ты кота за хвост! — крикнул десятник.
— Понимаешь, мха тут много. Надерём, выложим потолще подушку, а сверху насыпь. Только сдаётся нам, землю на косогоре обнажать не нужно. Глядишь, и мы с нашим участком оживём. Вот и вся наша мыслишка.
Десятник морщил лоб. Смущала простота, но, подумав, он решительно поддержал:
— Это, братцы, пожалуй, не мыслишка, а решение всей задачи. Спасибо. Это говорю пока я, а могут сказать и большие люди. Идём к прорабу, там все специалисты. — Он схватил фуражку и повёл их в конторку начальника участка, бормоча что-то под нос.
…Ровной грядой возвышалась над землей коричневая моховая подушка. Её утрамбовывали, засыпали камнем, щебёнкой и укладывали ещё один слой мха, по которому вели подсыпку полотна дороги. На участок направили несколько дополнительных бригад. Теперь тут было всегда многолюдно и шумно.