Страница 21 из 73
— Что это Ещё за фокус? — подбежал к нему Колосов.
Толька засмеялся:
— Становитесь в ряд. Пятнадцать раз из конца в конец — и вся рыба наша.
— Не понимаю, расскажи! — пристал к нему Юрка.
— Пойдём, сразу поймёшь.
Толька с загадочным лицом, мутя воду, зашлёпал по протоке.
— Внимательно присматривайтесь. Вот так! — Он снова наклонился и выхватил рыбину. — Понятно?
Хариусы стояли у самого берега, выставляя из воды чуть вздрагивающие жабры, отгоняя хвостами ил.
— Толька, ты великий человек! Как ты их здорово охмурил, — хохотал Юрка, набивая рыбой снятую рубаху.
Лошади сбились в кучи и, помахивая хвостами, щипали траву.
— Опять трясина? Каждый день одно и то же, — проворчал Юрий.
— Вывозимся как черти! — поддакнул Николай, Сзади шёл Анатолий, сгибаясь под узлом с рыбой,
Когда они подошли, конюхи уже развьючивали завязшую лошадь. Сунули верёвку под живот. Она лежала на боку, с белой шерсти стекала грязь. Лошадь выбилась из сил и относилась ко всему безучастно. Колосов подошёл и похлопал её по шее,
— Не горюй, милая. Не дадим пропасть, выручим!
Лошадь как будто поняла, открыла усталые печальные глаза и вдруг забилась, стараясь вырвать застрявшие ноги. Юрий гладил её. Лошадь успокоилась и положила голову на его руку.
— Давайте же скорей! Ей тяжело, — поторапливал он конюхов.
— Подохнешь, если на тебе столько поездят, — бурчал старый конюх.
Лошадь вытащили. Топь загатили кустарником.
— Может быть, вы перенесёте меня через это болото? Не хочется мочить ноги, — услышал Юрий за спиной тихий голос Жени. Он обернулся. Женя стояла у кустика в шерстяном спортивном костюме. Белый широкий ремень стягивал и так тонкую талию, а красная лента, поддерживающая модно уложенные волосы, оттеняла её смуглое лицо. Если бы не накрашенные губы, он, пожалуй, признал бы, что она действительно хороша.
Колосов подошёл и подставил плечи.
— Пожалуйста!
— Я так не удержусь. Возьмите меня на руки, я ведь легкая.
Он задумался на секунду и нерешительно повернулся, протянув к ней руки. Она обхватила его за шею и, наклонившись к уху, сказала:
— Знаете, я завидовала той лошади.
— Женя, сидите спокойно, а то уроню.
— Не делайте строгого лица. Вы добрый и ласковый, Я уже знаю.
— Вот узнаете, когда шлёпнетесь в грязь.
— Юра, остановитесь на минутку.
— Что ещё такое? — Он легко подбросил её выше. Женя осторожно смахнула с его лица комаров и засмеялась:
— Спасибо, мне так хорошо-хорошо. — И снова обхватив его шею, заглянула в лицо. — У вас есть девушка?
— Да сидите же вы, а то упадём, — пробормотал он и пошёл быстрее.
— Падайте, не обижусь, — засмеялась она. — Оставите хорошую память.
— Жалко ваши наряды.
— А может быть, я для вас и оделась?
Он нахмурился:
— Ну, вот и приехали. Слезайте.
— Так быстро?.. — с сожалением проговорила она, не сразу отпуская его шею.
К сплавбазе вышли неожиданно. Тропа тянулась по лесу и круто сбегала с пригорка. Внизу струился Молтан.
На берегу виднелись закрытые брезентами штабеля Ящиков и мешков, Ниже, у самой воды, — ряды кунгасов. Одни уже проконопаченные, просмолённые и готовые к спуску, другие белели свежевыструганными бортами.
Построек не было видно. От берега в зелёную рощу разбегались тропинки. В глубине леса стучали топоры, стонали пилы, ухали падающие деревья. Но не слышно было ни крика, ни говора людей. Таёжники работали молча.
Лошади повернули от реки и остановились на сухой полянке с выбитой травой. С одной стороны, в кустах, стояли три палатки, с другой — два барака. Посередине — два костра с чугунными котлами и длинный стол, сколоченный из досок. Под ним дремали собаки.
Прибывший транспорт привлёк внимание рабочих. Первым на полянку вышел высокий мужчина с вьющимися седыми волосами, в бархатной рубашке, стянутой в поясе куском красной ткани.
Он долго и внимательно рассматривал прибывшую с транспортом группу людей, пока его глаза не остановились на Жене. Его брови сразу сбежались, и серые глаза задержались на девушке.
Женя, почувствовав недружелюбный взгляд, растерялась. Из леса всё подходил народ. Одни развьючивали лошадей, другие разжигали костры и гремели посудой, третьи таскали в палатки чистые постели. Скоро прибывшие впервые за дорогу ели свежевыпеченный хлеб и отварную горячую оленину.
Утром всех отбывающих на прииски пригласил начальник сплава. Это был тот высокий человек.
— Моя фамилия Шулин. Я буду вести кунгасы до приисков. Пока вода большая, надо спешить. — Он помолчал, подбирая слова, — С сегодняшнего дня тут нет ни руководителей, ни специалистов, а есть рабочие сплава, и я ваш начальник. Понятно?
Все молчали, а он спокойно оглядел присутствующих и тоном, не допускающим возражения, закончил:
— Мужчины будут конопатить кунгасы, спускать на воду и грузить. Женщины греть смолу и заливать швы. На сборы пять дней. Прошу учесть, никакого баловства не потерплю. — Он покосился на Женю.
— Прохор, расставь людей по местам. Сегодня спустить пять кунгасов, — приказал он юркому бородатому человеку и уже хотел уходить, как вывернулся Рузов. Загородив дорогу Шулину, он трясущимися руками вытаскивал из кармана бумажник.
— Это Ещё что за артист? — поморщился Шулип.
— Вы не имеете права! У меня договор. Я работник интеллектуального труда, — заикаясь от возмущения, совал он Шулину листок договора. — Вы обязаны обеспечить мою доставку. Я не нанимался в грузчики и никуда не пойду! Это произвол!
Шулин потемнел.
— Вот что, брандахлыст. Бумажку свою убери, пригодится для надобностей, да и сам убирайся скорей, пока я не забыл, что являюсь начальником сплава. Не будешь работать, не садись в кунгас, — вышвырну, где бы это ни случилось. Запомни, предупредил при всех.
Разговор с Шулиным послужил уроком для всех. Если у кого и было желание протестовать, то пропала охота и думать об этом. Понял и Рузов.
— Товарищ начальник, я не потому, что хочу отказаться. У меня хронический ревматизм, — оправдывался он. — Я вынужден был всю дорогу ехать на лошади, спросите товарищей. — Увидев ехидные улыбки на лицах, замолчал.
Шулин посмотрел на него с нескрываемым отвращением и сплюнул в сторону.
— Слизняк! — бросил он и, не оборачиваясь, пошёл к берегу.
Вода падала на глазах. Шулин спешил. Он поспевал всюду. То взмахивал топором и учил подгонять шпангоуты, то показывал, как заделывать течь, а через несколько минут легко взбегал по трапу с тяжёлым Ящиком на плечах.
НапрЯжённо работали все, не считая Рузова, который постоянно охал. Колосов и Николаев конопатили кунгасы, обсуждая действия Шулина.
— Правильно он заставил работать всех, — говорил Николаев, посмеиваясь. — За Рузова я перед ним преклоняюсь, но заставить так работать женщин, — извини, не согласен.
В это время к Шулину подошла Женя.
— Виктор Владимирович, я больше не могу, — сквозь слёзы говорила она. Накрашенные губы тряслись, из-под чёрных, длинных ресниц умоляюще смотрели глаза. — Я ещё не привыкла к такому тяжёлому труду. Мне дома не разрешали даже посуду мыть. Пожалуйста, не сердитесь, я так вас боюсь. Я ведь не стараюсь уклониться, но мне очень тяжело. Дайте, если можно, другую работу.
— Неужели откажет, варвар? — насторожился Николаев.
Все эти дни Шулин старался не замечать девушку. Было видно, что она и Рузов портили ему настроение.
— Вот что, мамзель. Если боишься запачкать пальчики, вернись туда, откуда приехала. Сплав — не прогулка, тайга — не игрушка. Здесь не подходящее место для… куколок. — Он посмотрел ей в глаза и уже мягче добавил — Может, кроме красок, и душа у тебя есть. Тогда не бойся грязной работы, привыкай сразу. Это нужно для твоей же пользы, — Он устало пошёл к рабочим.
Женя, закрывая лицо рукавом, убежала в барак.
— Кто бы она ни была, какое он имеет право делать унизительные намёки. Она женщина, и, может быть, совсем не такая плохая! — крикнул Николаев.