Страница 3 из 74
— Ты выкладывай всё на стол и говори.
— Коньяк, корейка, кашне… (нэ) — перечислял он, перекладывая вещи. — А это что? Да тут Ещё одно место с письмом. — Он вынул из Ящика коробку с привязанным конвертом и протянул Левченко. — Пожалуйста.
— Нет, читай ты, только громко. А я буду слушать и тем временем оденусь. — Она спустила с кровати ноги и потянулась за платьем.
— Ты знаешь, я не любопытен.
— Но я прошу. Да посмотри, что там в коробке.
Фомин разорвал конверт и стал читать. В письме сообщалось о смерти тёти Сони.
— Несчастная женщина! И всё из-за мужа. Он ведь из потомственного, убеждённого духовенства. Арестован в тридцать первом, — вздохнула Левченко и, облокотившись на подоконник, стала сосредоточенно слушать.
Дальше шёл перечень отправляемых вещей.
«…Хотела послать твои шерстяные кофточки. Но прибежала Мария и стала умолять взять и эту маленькую посылочку, — продолжал читать Сергей. — Она очень просит тебя разыскать Гудковского и передать Ему в руки. Он теперь на Колыме. Строит дорогу где-то на девяностом километре. Тут их семейный образок. Перед смертью/ тётя Соня наказала отправить Его со своим благословением/ Петру Николаевичу. Положила она Ещё какую-то мелочь. Ты сама знаешь, как мы им обязаны, и я не могла отказать…»
Фомин дочитал письмо и прикинул Ящичек на руке.
— Куда положить?
— Посмотрим. Ведь всё равно будут вскрывать.
— Конечно. Это должно пройти через режимный отдел.
Он распаковал коробку. Там лежали тёплые вещи и маленькая иконка.
— Гудковский? Гудковский? — несколько раз повторил он, стараясь припомнить фамилию. — Нет, такого не знаю. Да и не глупость ли возиться с этой чепухой. Он вышвырнет Её в тот же миг.
— Едва ли. Это реликвия, а он верующий. Миленький, да ведь ты Едешь на трассу и тебе не составит большого труда Его разыскать. Думаю, ты не откажешь в любезности и освободишь меня от этих неприятных хлопот?
Фомин нахмурился и не ответил.
— Понимаю, понимаю — тебе неудобно. Ну, тогда передай посылку с вещами через режимный отдел, а это завернём отдельно. — Она взяла иконку. — Красивая. Старинная работа. — И, прижавшись к Его щеке, зашептала — Может быть, ради меня ты сделаешь это «великое» нарушение и передашь лично. Меня беспокоит, что Её там действительно вышвырнут. Что тогда я скажу своим родственникам? А ты заодно проведёшь с отцом Петром антирелигиозную беседу, — И она засмеялась.
— Ты ставишь меня в неловкое положение.
— Ну, всё-всё. Тогда я сама. Завтра же иду на приём к начальнику управления/ просить разрешения на свидание и поеду с тобой. Думаю, это тебя не испугает, да и не будет Являться нарушением по службе, — заявила она.
Фомин совсем помрачнел. Только этого Ещё не хватало. А ведь поедет, и тут уже ничего не поделаешь. А потом не оберёшься разговоров и объяснений. Ну, была не была. Отделаться — и всё. Он улыбнулся через силу и посмотрел в окно.
— Ну хорошо! Только заверни всё сама.
— Товарищ начальник, вы бы поставили чемоданишко под ноги. Оно всё понадёжней, — показал водитель на свободное место у рычагов.
Фомин открыл глаза и потянулся. В кабине было душно. Он опустил стекло дверки. Пахнуло прохладой тайги и свежестью речки.
— Стоит ли? Скоро Палатка. Да я так заложил Его Ящиками, что и сам-то не сразу найду.
— Смотрите. Как говорят, вам жить. Только тут такая шпана, что не приведи бог. Когда везёшь что-нибудь путное, то так и зырят, так и зырят. Тогда поближе ломик и не зевай. Как носом чуют, окаянные.
Фомин, не отвечая, продолжал смотреть в окно. Дорожные работы велись на всём протяжении трассы, и автомобиль двигался медленно, объезжая или переваливаясь через груды щебня. С обеих сторон дороги тянулись выемки и забои. Загорелые парни то и дело выбегали навстречу машине и жестами просили то папиросу, то прикурить.
Водитель только сильней нажимал на газ.
— Вот банда! Я те свистну, ворюга. Я те прикурю, босяк. Я те дам спичку, разбойник! — приговаривал он, грозя кулаком.
Парни, посмеиваясь, уходили к своим рабочим местам.
— Прошлый раз махнули тут у меня два мешка гречки, — рассказывал водитель. — Вскочил на подножку скуластый парень и суёт мне баллонный ключ: «Возьми, говорит, земеля, кто-то посеял, пригодится», — и попросил закурить. А почему не взять, в дороге всё к месту. Остановился на какую-то минутку. Долго ли чиркнуть спичкой. Скуластый сразу ушёл. Приехал на базу, мать честная! Гречки нет — пришлось месяц без зарплаты работать.
Он резко крутанул баранку.
— Значит, заберёте с дороги эту братву? Это хорошо, но не завидую тем, кому придётся иметь с ними дело, — покосился он на Фомина и снова заглянул в кузов. — Толку не будет, отпетый народец. Другой раз подойдёт, парень как парень, а отвернулся на секунду — и что-нибудь будьте здоровы.
Фомин слушал рассеянно. Мимо бежали зелёные лужайки, рощицы тополей, сквозь зелень проглядывала речка.
Эх, побродить бы по берегу речки да посидеть в тени деревьев. А то лечь в траву, закрыть глаза и слушать, слушать. Речка быстрая, болтливая.
— После той гречки я решил провести воспитательную работу, — усмехнулся водитель. — Надо же было как-то постоять за себя. Следующим рейсом загрузился концентратами. Они были в мешках. Смотрю — на том же месте опять тот скуластый. Но, как видно, узнал мою машину и махнул, чтобы, значит, проезжал. Вроде бы одолжение сделал. Мол, пока милуем, а сам нахально смеётся.
Водитель улыбнулся.
— Ничего, думаю, своё как-нибудь возьму. Отъехал за поворот, заглушил мотор и делаю вид, что решил отдохнуть. Дорога-то, сами видите, какая, да и перегоны дай бог. Приходится перехватить часок-другой. А то не заметишь, как окажешься в кювете. Куртку с бумажником под голову, чтобы не стянули. Опустил стекло, вытянул ноги в окно. А в руку тот самый ключ и приспособился так, чтобы оттолкнуться от рулевой колонки и сразу на ноги. И верно, не прошло и десяти минут, как идёт этот тип по дороге.
Водитель покосился на кромку дороги.
— Слышу, тронул за ноги и начал тихо-тихо стягивать сапог, — продолжал он, посмеиваясь. — Давай, давай, не объедешь: не из деревни. Но нет, потянул немного, собака, и принялся за другой. Потом снова за первый. Тоже понятно: кому нужен один сапог? Мне уже не терпится, а он, скотина, вроде бы забавляется. Потянет, отойдёт.
И вы знаете, что он сделал? Подкрался с другой стороны кабины, где я Его совсем не ждал. Не успел я и ахнуть, как распахнулась дверка и вылетела моя куртка. А я — под штурвалом руля. Он набросил на плечи мою куртку — ив кусты.
Называется, перевоспитал. Пришлось идти к заключённым и просить разыскать права. Ещё сто раз спасибо сказал. Знал, поганый, как водителю без прав.
Речка приблизилась к дороге и бежала как бы вперегонки с машиной, петляя в зелени кустарников. За поворотом водитель резко затормозил. На дороге лежал человек, загородив проезд.
— Никак задавили? — Водитель выскочил из кабины. Вышел и Фомин. Они подбежали
вплотную. Фомин повернул труп.
— Кукла! — засмеялся он и поднял шапку, набитую тряпьём.
— Груз! — тут же закричал водитель и бросился к машине.
Фомин успел заметить мелькнувшую в кустах чью-то загорелую спину и свой чемодан.
— Бежим, нагоним! — суетился водитель, вытаскивая ломик.
— Да ну! — отмахнулся Фомин и сел на груду щебёнки.
Водитель пожал плечами и принялся считать места.
Но вот из-за поворота дороги появился человек. Он шёл по кромке насыпи с таким видом, словно ничто, кроме дороги, Его не интересовало. И, только поравнявшись с машиной, сердито крикнул:
— Зачем гоняешь? Видишь, дорога плохой, так растеряешь весь груз! Собери Ящики, пока их не растащили!
Фомин в прохожем узнал Шайхулу и окликнул Его.
— Гражданин начальник, это ты? Зачем с таким турком Едешь? Тачку Ему, а не машину. Вести не может, тормозить не может. Не только Ящики, человека потерять может. Ай-ай-ай!
— Довольно прикидываться, Шайхула. Твои художества, и сделано неплохо. — Сергей показал на куклу и тут только вспомнил, что в чемодане икона. Найдут в Его вещах, что тогда? — Чемодан взяли, там только нужные для меня бумаги.