Страница 19 из 96
Обращение даже к вполне доступным источникам дает иную картину. Так, например, только в 1923 г. советские порты посетило около 1400 иностранных судов (и, соответственно, никак не менее, а вернее всего много более 10 тыс. моряков){213}. В 1925–1927 гг. в СССР въехало примерно 190 тыс. иностранных подданных, а выехало, соответственно, 170 тыс.{214}
Если посмотреть по годам, динамика получается следующей. В 1925 г. в СССР въехало около 50тыс. иностранных подданных и примерно столько же выехало; в 1926 г. въехало 65 тыс., а выехало около 50 тыс., и, наконец, в 1927 г. въехало 70 тыс. человек, выехало чуть меньше. Правда, значительную часть иностранцев составляли китайские подданные, которые как раз чаще других оставались в стране. Но даже если брать лишь европейские страны и США, получаем следующую картину (имеется в виду, разумеется, подданство, а не национальность приезжавших). За три года в СССР побывало свыше 11 тыс. немцев, более 10 тыс. латышей, свыше 5 тыс. эстонцев, около 4 тыс. финнов, 3,5 тыс. граждан Чехословакии, свыше 2 тыс. англичан, примерно столько же американцев и литовцев, по 1,5 тыс. французов, австрийцев, шведов, по 1 тыс. итальянцев и датчан, и некоторые другие, т. е. всего около 50 тыс. человек{215}.[24]
Что касается предыдущих и последующих лет, точных цифр пока найти не удалось, однако можно попытаться хотя бы определить тенденцию. Так, только в Ленинграде и Ленинградской области в 1935 г. было принято на учет почти 12 тыс. иностранцев (в том числе свыше 9 тыс. туристов), а снято с учета чуть меньше 13 тыс. При этом 22% составляли финские подданные, 16% — немецкие{216}.
Количество иностранных граждан, живущих в СССР, с 1926 по 1937 г. уменьшилось примерно вдвое (подробнее речь об этом пойдет далее); можно предположить, что соответственно уменьшился и въезд. Но и в этом случае речь идет о многих сотнях тысяч человек за период с 1922 по 1939 г.
Цифра в 100 тыс. приводится в ряде работ по истории туризма, однако здесь разъясняется, что речь идет именно и только о туристах. Основной ноток туристов, около 70 тыс. человек, пришелся на середину 30-х годов. Затем последовало резкое сокращение, вызванное прежде всего ухудшением международной ситуации. Так, в 1937 г. СССР посетило 13 тыс. человек, в 1938 г. — 5 тыс., а в 1939–1941 гг. — лишь 3 тыс., причем большей частью из Германии{217}. Таким образом, данная цифра не учитывает многочисленные профсоюзные, рабочие, спортивные и прочие делегации, если их не обслуживал «Интурист»; бизнесменов; ученых и деятелей культуры, приезжавших в научные командировки и на гастроли; иностранных моряков; иностранных специалистов; политэмигрантов и т. п.
Вместе с тем с самого начала действовали определенные механизмы, своеобразные фильтры, позволяющие ограничивать допуск в страну «нежелательных лиц». Осенью 1919 г. американский журналист И. Макбрайд перешел линию фронта, чтобы побывать в Советской России.
Он вспоминал впоследствии, что его много раз допрашивали, причем «каждый раз допрос вел пользующийся доверием коммунист, человек, хорошо разбирающийся в вопросах мирового революционного движения, человек, который знал, какие задавать вопросы, и умевший определять по ответам, можно ли вас допускать в страну или нет»{218}. В 1922 г. был создан Особый комитет по организации заграничных турне и художественных выставок во главе с А.В. Луначарским. Первоначально речь шла об организации гастролей, часть выручки которых передавалась на борьбу с последствиями голода, но вскоре по решению Совнаркома визы на въезд в СССР стали выдаваться иностранным художникам и артистам лишь по представлению этого комитета. Таким образом, предполагалось не впускать в СССР «людей с реакционными взглядами»{219}. Тут, как и в случае с цензурой, также прослеживаются определенные параллели с дореволюционной практикой. Согласно «Своду уставов о паспортах и беглых» 1857 г., паспорта, необходимые для въезда в Россию, не давали «неблагонадежным», цыганам, «торговцам зельем и дурманом», существовали ограничения для евреев, а у священников брали подписку в том, что они не входят и никогда не входили в орден иезуитов{220}.
«Мы вовсе не хотим, чтобы какая-то официальная делегация или комиссия разъезжала по СССР и претендовала на какие-то полномочия по ознакомлению с документами и по осмотру всевозможных предприятий, как это им заблагорассудится, — писал нарком иностранных дел Г.В. Чичерин в апреле 1928 г. по поводу предложения о посещении СССР группой американских банкиров. — Если к нам частным образом едут те или иные банкиры, мы их примем, если только в числе этих банкиров нет нежелательных для нас лиц… Мы не можем заранее поручиться пустить всех лиц…»{221}
Особенно болезненную реакцию вызывали попытки тех или иных иностранных общественных организаций наладить контакты с подобными им организациями в СССР. Например, в 1929–1930 гг. прошла кампания за выезд ряда национальных меньшинств, в частности немцев, а также сектантов из СССР. В Колумбии в марте 1930 г. даже прошел специальный съезд, призвавший ЦИК СССР выпустить всех молокан в Америку и организовавший сбор средств для оказания помощи переселенцам{222}. Отношение к подобным инициативам со стороны советских официальных лиц исчерпывающе сформулировано в докладной записке секретаря комиссии по вопросам культов при президиуме ЦИК СССР от 11 мая 1936 г. на имя председателя комиссии П.А. Красикова, в которой особо подчеркивалось, что «они [сектанты — авт.] имеют связь с заграницей. Под видом туриста приезжал к ним сектант и делал гнусное дело»{223}.
Как отмечает немецкий исследователь В. Деннингхаус, прихожане евангелическо-лютеранской церкви Москвы в 30-е годы все больше рассматривались властью в качестве потенциальных идеологических противников режима. По Москве ходили упорные слухи об их «связях с внешней и внутренней контрреволюцией»{224}. В Ленинграде в 1932–1933 гг. был ликвидирован ряд католических организаций, члены которых помимо обязательной «контрреволюционной агитации» обвинялись (и, видимо, не без оснований) в конспиративных связях с рядом иностранных посольств и консульств, а также представителями Ватикана в России{225}.
Конечно, речь шла не только о религиозных организациях. В январе 1934 г. органы ОГПУ обнаружили прелюбопытнейший документ, озаглавленный «Открытое письмо московских и харьковских гомосексуалистов г-ну Маринусу Ван-дер-Люббе»[25]. В тексте «письма» содержался риторический вопрос и одновременно призыв о понимании к «западной цивилизации»: «Разве мы, третий пол, с нашей нежной душой и чувствами способны на разрушение культуры, порядка, цивилизации… Культурная Европа, а тем более Германия должны понять это». Письмо было передано в Ленинград; ожидалось, что местные гомосексуалисты также его подпишут. В результате несколько человек было осуждено на длительные сроки, в том числе и по политическим статьям{226}.
24
Насколько неполны наши сведения о масштабах посещения СССР, говорит следующий пример. По данным БОКС, за эти же годы (1925–1927) в СССР побывало лишь 3180 человек в составе делегаций и примерно 2300 человек в индивидуальном порядке (т. е. примерно в 10 раз меньше, чем по данным справочника). См.: Куликова Г.Б. «Технология гостеприимства» в Советском Союзе (1920–1930-е годы) // Проблемы истории сервиса: здравоохранение, культура, досуг. М., 2004. С. 149.
25
Немецкий гомосексуалист, обвиненный в 1933 г. в поджоге рейхстага.