Страница 95 из 104
– Однажды я предложил тебе бросить всё и начать новую жизнь, – с неба медленно начал падать мокрый снег, и его тяжелые хлопья оседали на волосах и плечах Гаспара, – но ты всё время пытаешься смотреть на детали, избегаешь всей картины. Усложняешь жизнь, придумываешь новые стены вокруг себя. Ты ревнуешь меня, но отказываешься признавать то, что мы должны быть вместе.
– Что с тобой делали, Гас? – Перебила я, не желая слушать его чересчур точные описания своих мыслей, – били в приюте? Оскорбляли? Унижали? Сколько вас внутри тебя самого – двое? Трое? Один отвечает за твою темную сторону, второй – за светлую?
Гаспар начинал злиться. Только его злость была холодной и тихой, хорошо сдерживаемой. Лишь отблески пляшут в глазах, да губы сжались почти в одну линию.
– Ты провоцируешь меня и пытаешься разозлить. Хороший ход, но бесполезный.
– Я поняла. Ты потому не отпускаешь меня, что это дает тебе возможность ощутить себя целым. Живым и нужным.
Последнее слова повисло в затихшей аллее. Было уже слишком поздно испытывать страх – Рубикон пройден. С последней фразой я оставила бессмысленные попытки убегать от правды, всё это время терпеливо дожидавшейся меня.
Неожиданно Гаспар улыбнулся – почти нежно:
– Я никогда не принесу извинений за то, что произошло. Оно того стоило.
– Я не буду смотреть на мир твоими глазами, – у меня мерзли ноги, словно холод от земли полз вверх по костям.
– Мне не нужно это, просто без тебя меня нет.
Мокрый снег валил уже хлопьями, парк погружался в ночь. Мир жил своей жизнью и разваливался на части, этакий круговорот абсурда. Я видела в глазах Гаспара то, что мы никогда не произносили, но всегда признавали как должное. Дополнять друг друга, собирать разбитые куски одного и уравновешивать другого. Только вдвоем мы составляем одно целое. Сейчас, снова ощущая тепло его рук, я понимала, что оказалась на своем месте. Там, где я в безопасности, где всегда будет мой дом.
Губы Гаспара были прохладными и твердыми, как мерзлая земля вокруг. Но поцелуй от этого не был холодным, напротив – растекался огнём по венам, как жидкое золото, шептал о том, как долго оно плавилось, ожидая своего часа.
Затем я ушла. Я знала, что, хоть сейчас Гаспар и не помешает мне уйти, он никогда меня не отпустит. То, что только что между нами произошло под холодным лондонским небом, требовало заключительной паузы, чтобы каждый из нас мог наконец-то достигнуть точки невозврата и принять её как должное.
Мы связаны, и эту связь невозможно никак и ничем разорвать - она всё равно приведет нас друг к другу.
***
В аэропорт я приехала заранее, за три часа до начала регистрации на рейс. Вокруг сновали люди, похожие на деловитых муравьев, толкающие свой багаж или тянущие за руку капризничающих детей. Я сидела напротив большого табло с расписанием вылетов самолетов. А за окном была почти ясная погода, и в небольшие просветы облаков пробивалось слабое лондонское солнце.
На экране широкой плазмы, висящей справа на стене, крутились новости. Я отвлеклась от созерцания пассажиров и стала знакомиться с событиями, которые появлялись на экране. Из–за шума и приятного автоматического голоса, объявляющего посадки и регистрацию, было абсолютно ничего не слышно, и приходилось довольствоваться только изображениями.
Затылок закололо тонкими иглами напряжения, пружина, сворачивавшаяся столько времени, наконец-то развернулась с накопленной силой. Поэтому, к появившейся записи я была уже готова. Я знала, кого выводят и сажают в полицейскую машину, старательно закрывая от камеры. Гаспар сдался команде Гиса, прекращая ставшую теперь бессмысленной игру в прятки. Он сделал этот шаг, желая, что бы я узнала об этом, где бы не находилась, и поняла его послание.
Теперь на него повесят не только его убийства, но и всё то, что делала Анна Тагамуто, сделают тем самым маньяком, в поисках которого расшибались федералы.
Но разве он не являлся настоящим Художником, создавшим мозаику из разнообразных ситуаций, людей и их действий?
Мой самолет отрывал шасси от взлетной полосы.