Страница 10 из 67
Так и писец опустил первую семерку, полагая, что и так все ясно. Почему же 7206‑й?
Дело в том, что церковный календарь вел летосчисление от сотворения мира, а по библейскому канону сие сотворение случилось за 5508 лет. до Рождества Христова. Наше же летосчисление и до сих пор ведет счет годам именно от Рождества Христова и, таким образом, отстает от церковного летосчисления на 5508 лет. Значит, 7206 год в записи нашего писца соответствовал 1698 году нашего летосчисления. И следовательно, церковь Христова Воскресения стояла в деревне Теребени задолго до 1776 года, когда, как мы помним, построил ее помещик Караулов. Стало быть, строил он новую церковь на месте старой.
Почему же именно в теребенской церкви похоронили сначала мать, а затем — в 1784 году — и отца М. И. Кутузова?
Да потому, говорили далее документы, что в двух верстах от села Теребени — на берегу речки Серебрянки — находилось родовое имение Голенищевых — Кутузовых Ступино.
Где же было хоронить, как не в ближайшей к имению церкви?
Другим интересным делом в Псковском архиве оказались «Ведомости о дворянах Псковской губернии с указанием их предков, участвовавших в войне 1812 года». В этом деле на 246 листах хранятся ходатайства потомков героев и военачальников Отечественной войны 1812 года о предоставлении им различных льгот и пособий за заслуги их предков.
(«Ведомости» эти собирались в канун столетнего юбилея Отечественной войны с октября 1910 по июнь 1912 года.) Среди просителей имена дворян: Бибиковых, Нежениных, Пущиных, Кульневых, Акуловых, Бороздиных, Устиновых, Костюриных, Клокачевых, Квашниных, Тутолминых, Корсаковых, Кушелевых, Чириковых, Крыжановских, Сорокиных, Яхонтовых, Юрене–вых, Чихачевых, Зариных, Богословских, князей Львовых, князей Костровых, князей Мышецких, князей Шаховских.
О своем родстве с Михаилом Илларионовичем заявили: Акуловы, Шаховские, Чириковы, Костюрины, Богословские, Яхонтовы, Сорокины. Однако все они подтверждали свое родство с ним по линии его отца либо братьев отца, и ни один — по линии матери! (На самом же деле, родство и свойство по отцовской линии было еще большим — в «Алфавите лицам, записанным в родословную книгу Псковской губернии» с 8 апреля 1815 года до 27 января 1912‑го значатся 52 только одних лишь Голенищевых — Кутузовых.)
В начале нашего века участь многих родственников великого полководца была незавидной, если не сказать — жалкой.
Л. П. Богословская просила разрешить ей «собирать пожертвования на устройство приюта для слепых». Л. В. Голенищева — Кутузова — внучатая племянница фельдмаршала — вышла замуж за великолукского мещанина Куткова; некий коллежский секретарь А. Д. Голенищев — Кутузов сообщал, что живет в такой великой бедности, что не может даже найти денег для оплаты справок о своем происхождении; А. Д. Чирикова — урожденная Голенищева — Кутузова — существовала в не меньшей бедности, сообщая, что живет без пенсии и за всю жизнь «всех монарших милостей, ей оказанных, было 45 рублей единовременного пособия из канцелярии Его Величества к Рождеству Христову…».
О разном просили псковские дворяне царя Николая II — кто устроить детей в пансион, кто дать денег, кто — очередной чин, кто — какую–нибудь медаль или орден…
Да только не было среди множества просителей ни одного, кто заявил бы себя родственником великого полководца со стороны матери…
Это и удивляло, и настораживало. После работы в архиве я пошел в Псковскую областную библиотеку.
Перелистывая местные газеты, нашел я в «Псковской правде» за 27 декабря 1964 года в статье «Здесь бывали Кутузовы» еще одно подтверждение тому, что отец Михаила Илларионовича похоронен в Теребенях.
Надо было туда ехать. От настоятеля Троицкого собора, что в местном Кремле, узнал я, что в Теребенях служит отец Елевферий, и отправился туда, надеясь на месте узнать то, о чем не рассказывали архивы.
Приехал я в Теребени в субботу утром. В маленькой деревянной церковке шла служба, народу было немного, все, видать, давно уже хорошо знали друг друга, и потому ко мне — незнакомому — тотчас же подошла красивая молодая женщина с косой, упрятанной под черный плат, в длинной черной юбке и поклонилась по–старинному — сложив на груди руки.
Поздоровавшись, она стала спрашивать, зачем и откуда я приехал, и, узнав, что я ищу могилу матери и отца Михаила Илларионовича Кутузова, ничуть не удивилась, а даже будто бы и обрадовалась.
Мы познакомились. Женщину звали Аллой Николаевной. Она оказалась человеком насколько глубоко и искренне верующим, настолько же и подлинно интеллигентным.
— Да, я слышала о том, что здесь, в Теребенях, похоронены родители Кутузова, — сказала Алла Николаевна, — но их могил на нашем кладбище нет.
— А в подвале церкви никакого склепа нет? — спросил я.
— Не знаю. Может быть, знает батюшка, — ответила Алла Николаевна и предложила подождать конца службы, чтобы поговорить с отцом Елевферием.
Священник оказался сорокалетним человеком, общительным, умным, чуть ироничным. Он пригласил меня к себе отобедать и за столом рассказал и кое–что из местной истории, а после обеда повел меня к речке Серебрянке, где некогда стояла усадьба отца фельдмаршала. На месте усадьбы дворян Голенищевых — Кутузовых, некогда располагавшейся в ста метрах от дороги, на невысоком плоском холме теперь буйно разрослась черемуха, стояла высокая, густая трава, и каких–либо следов дома и построек я не обнаружил.
Когда мы возвращались в Теребени я спросил отца Елевферия, бывал ли он в подвале церкви? И он ответил, что не довелось, потому что каменный пол храма был закрыт дощатым помостом, а сверху еще и обит для тепла линолеумом. Однако ж отец Елевферий обещал, что при первой же возможности в подвал проникнет.
Мне показалось, что предстоящее приключение нравилось ему.
Я уехал почти ни с чем.
А через два месяца получил из Теребень письмо. В нем сообщалось, что в подвале церкви обнаружен склеп, но никаких надписей нет, и потому, кто в нем похоронен, сказать нельзя…
Сегодня нам известно лишь имя и отчество матери Михаила Илларионовича — Анна Илларионовна, — это открыл в 1957 году ленинградский историк Ю. Н. Яблочкин, отыскав такие сведения в церковных, так называемых исповедальных книгах. Однако девичьей фамилии Анны Илларионовны мы так и не знаем, ибо в родословных книгах ни среди Беклемишевых, ни среди Беклешовых, Бедринских, Костюриных в конце XVII — начале XVIII века не значится ни одного Лариона или Иллариона, какой мог бы быть отцом Анны Илларионовны, родившейся, по предположению Ю. Н. Яблочкова, в 1728 году.
…Много, очень много белых пятен все еще остается в истории нашей родины. Это пятнышко лишь одно из них — маленькое, но очень досадное.
Может быть прочитав эту «Беседу», кто–нибудь из вас, мои читатели, возьмется за то, чтобы стереть пятно и на его месте написать: «Матерью великого русского полководца М. И. Кутузова, как нами достоверно установлено, была…»
6
Обедали в доме Лариона Матвеевича в полдень — оттого что вставали рано. Иван Логинович обычай этот знал и потому подъехал к брату точно в назначенное время.
Моряк гордился своей пунктуальностью и не смущался иной раз подчеркнуть это качество, с годами ставшее неотъемлемой чертой характера. Однако на сей раз Иван Логинович превзошел и самого себя: он въехал в ворота в тот самый миг, когда грохнула полуденная пушка Петропавловки.
Хозяин загодя вышел на крыльцо, собираясь встретить гостя у входа в дом. Рядом с ним стоял и Миша.
Как только коляска Ивана Логиновича показалась в воротах и одновременно грянул пушечный выстрел, и отец и сын дружно рассмеялись; гость был явно смущен и растерян таким оборотом событий и сам смеялся вместе с ними.
— Здравия желаю, ваше императорское высочество! — шутливо вытянувшись в струнку и пытаясь изобразить на лице величайшее почтение, говорил Ларион Матвеевич. — Артиллеристы вас встречают пушечной пальбой, а вот мы, пионеры, оплошали — ни почетного караула, ни барабанного боя «Честь», ни выноса знамени.