Страница 47 из 68
Конечно, если у Вас нет глаза и на лице чёрная повязка, я этого не забуду. Но, приди Вы в следующий раз с повязкой другого цвета или в тёмных очках — засомневаюсь.
У кого–то я прочитал, что подобное свойственно людям, занятых самолюбованием. Однако, не запоминая лиц, в моей памяти остаются походка, рост, запах, цвет волос, мельчайшие детали одежды и многое другое.
Не дай Бог мне когда–нибудь стать свидетелем преступления. Ни один следователь не поверит, что столкнувшись с преступником нос к носу, я не могу составить его фоторобот. Наверняка, примут за сообщника…
НЕ В СВОЕЙ ТАРЕЛКЕ
В старые–добрые времена, князем на Руси мог стать каждый, умело владеющий мечом, собравший ватагу друзей и растолковавший местным жителям, кто здесь «силу имати». Надо отметить, что князь зачастую месяцами не наведывался в свой терем, ибо жил в седле, а ночевал в поле. Отсюда, соответственно, и простота нравов, и неприхотливость в быту. Зажарят ратники в походе быка, каждый ножом себе ломоть отрежет. Тут не до столов, стульев, приборов. Однако, отметить победу или справить тризну — дело святое и нечастое. Стелется на траву–мураву холщовое полотнище, уставляется бочонками с брагой и туесами с ягодами. На листья лопуха выкладываются запеченные порося, дичь и солонинка. Рассаживаются ратники…
Вот тут–то и прервёмся. Наверняка, каждый из нас, хоть раз, да побывал на пикнике. Помните, каково это? Сесть, вытянув ноги вперёд, никак нельзя. Лёжа на животе, неудобно. Единственное, что остаётся, питаться, лёжа на боку. Однако, при большом числе едоков, и подобная позиция исключается.
Наши предки сумели решить эту проблему. Широкий, двуручный меч («тар») под углом вгонялся в землю и с усилием проворачивался по кругу, вырезая подобие воронки. Так делалось несколько раз, пока углубление не могло вместить в себя седалище дружинника. Затем, образовавшаяся воронка («тарель») накрывалась плащом и туда, скрестив ноги, усаживался пирующий. Итак, вдоль импровизированного стола, выкапывалось необходимое число «тарелей», в которых и размещались воины.
Не секрет, что самое удобное углубление вырезалось для князя. По праву и по леву руку — для ближайших друзей. Дальше, по старшинству и заслугам. Сами понимаете, севший НЕ В СВОЮ «ТАРЕЛЬ», награждался пинком и изгонялся.
НЕ ВЫТАНЦОВЫВАЕТСЯ
Жили–были дед с бабкой. Была у них внучка Машенька.
Пошла она как–то раз с подружками в лес по грибы. Только собрала лукошко лисичек, глядит, а на краю опушки подосиновики стоят. Высыпала Машенька лисички и бегом туда. Только нарвала подосиновиков, видит, во мху — боровики. Девочка за ними. Так, шаг за шагом, забралась она в самую чащу. Стоят сосны, свет белый закрывают. И ни дороги проезжей, ни тропиночки знакомой. Заметалась Машенька, зааукала, да куда там. Молчит суровый лес, тонет во мхах и лишайниках слабый девичий крик.
Делать нечего, пошла она, куда глаза глядят, а к вечеру добрела до избушки.
Взошла Машенька на крыльцо, отворила дверь, заглянула внутрь.
А там, за широким столом сидит Медведь!
— Попалась, красавица — говорит. — Теперь никуда тебя не отпущу. Будешь здесь жить, обеды мне готовить.
Заплакала Машенька, да делать нечего. Пришлось ей рукава засучить и к плите встать.
Отныне, приволочёт Медведь коровью тушу, а девочка её разделает. Из огузка с «сахарной» костью бульон сварит, из голяшки студень, филей — пожарит, грудинку — потушит, из оковалка котлет навертит, из кишок — сосисок.
Живёт Медведь, не нарадуется. Погреб от солонины ломится, на чердаке окорока развешены, на полах шкуры расстелены. И в избушке такой дух от гречки с мозгами, что слюнки сами текут. Раздобрел Бурый. Лежит на лавке, маленькие глазки счастьем светятся, смотрит, как девочка на колоде мясо рубит.
— Машенька, — сипит, — радость моя. Осветила ты мою одинокую жизнь. Проси теперь, что хочешь.
— Отпусти меня, дяденька Медведь, — отложила та топор, — на день домой. Бабушке с дедушкой гостинцев отнести.
— Как же, такой малютке, одной через лес идти, — хитрит Бурый. — Тебя ж, каждый обидеть сможет. Давай, лучше, я сам передам.
Сказано–сделано.
Напекла на рассвете Машенька пирожков, положила на тарелку, тарелку — себе на голову поставила, и в короб залезла. Проснулся Медведь, смотрит, короб с пирожками на крыльце дожидается. Взвалил Бурый его на спину и в деревню зашагал.
Только дошёл до околицы, как собаки его почуяли, лай подняли. Всполошился народ, похватал рогатины и вилы. Обступили мужики Медведя. Понял тот, какого дурака свалял, когда согласился гостинцы доставить.
— Не казните меня, — упал на колени, — люди добрые. Я ручной, с цыганами брожу, да на ярмарках пляшу. Стряслась со мною беда лютая, от табора отбился. Не верите? Хотите, станцую?
И, ведь, обманул бы, бесхитростных крестьян. Но тут из короба выбралась Машенька и как закричит страшным голосом.
— Убейте его!
Бросился Медведь в лес, только пятки засверкали.
А бабушка с дедушкой бросились свою внученьку обнимать–целовать. Устроили они пир на весь мир и зажили весело и счастливо…
НЕ КО ДВОРУ
Превеликая радость тому помещику, у кого крестьяне ладные. Объедет управляющий деревни, отберёт отроков к господскому двору. Выйдет барин на крыльцо, оглядит вьюношей. Нет ли изъянов, либо несуразностей врождённых. Кивнёт благословляя. Значит, пойдут в обучение, а потом при дворе оставлены будут. В мужика–то зловоние уже так въелось — в семи водах его не отмыть. А тут отроков к чистоте приучат. Дабы по утрам рожу колодезной водой мыли, зубы мелом тёрли, да и всё тело в чистоте держали. Чтоб забыли, как вошь выглядит. В службе, что их ждёт, мелочей не бывает. В глаза барину глядеть не моги. Кланяйся легко, но со всей почтительностью. Знай время, когда свечи зажечь, а, когда затушить. Звякнет господин в колокольчик, лети к нему птицей, да не топочи. По хозяйству суетись, но на глаза своё усердие не выставляй. Полы в зале воском натри, трубки в кабинете расставь, ружья после охоты почисти, пылинки по комнатам смахни, ковры выколоти, собак выгуляй. Да, мало ли дел, всего и не упомнишь…
«К чему морока такая?», спросите. А, как же! Вдруг, случится, гость важный нагрянет? Кто его первый у ворот встретит, как не дворня? Выскочат молодцы, один к одному, как грибы подосиновики. На землю сойти пособят, лошадь в стойло поставят, чарочку с поклоном поднесут, до крыльца под ручки доведут. Статные, чистые, почтительные, лицами светлые. Сразу видно, что хозяйство тут крепкое, на самотёк не пущенное. Отрадно будет и отдохнуть, и с барином о делах поговорить.
А, то, как бывает. Заглянет помещик к соседу на обед. Глядь, конюх спешит, ногу волочит. Один лакей глазами косит, другой зубами лошадиными скалится, у третьего лицо в оспинах, от четвёртого дух такой, хоть святых выноси. Мальчонка с заячьей губой под ногами вертится, мешает.
— Что ж за дворню ты себе подобрал, любезный? — поморщится гость.
— Кого уж Бог дал, — вздохнёт хозяин. — Мужичьё, подлая порода.
— За людишками своими, друг сердечный, следить надобно, — назидательно поднимет тот палец. — Коли хочешь, изволь, продам тебе на развод. А нет средств, так сам расстарайся, улучши породу.
И рассмеётся обидно…
НЕ МЕЧИТЕ БИСЕРА ПЕРЕД СВИНЬЯМИ
Дождливым августовским утром 1399 года Витовт, великий князь Литвы, ждал в своём шатре хана Золотой Орды Темир — Кутлуга. Послышались лёгкие шаги и, откинув полог, бесшумно вошёл молодой князь Острожский.
— Язычники прибыли, — доложил, кривовато усмехнувшись. — Выйдешь к ним?
— Велика честь будет, — Витовт не спеша сел в плетёное походное кресло, вытянул длинные ноги. — Зови.
Острожский вышел и немедленно вернулся.