Страница 46 из 68
— Хорошее место, — Толстой оглядел поле. — Как пойдём, в каре или шеренгой?
— Да, как энти появятся, так и пойдём, — загудели мужики. — Учить дураков, не жалеть кулаков.
— Я вот как думаю…, — начал, было, граф, в котором проснулся артиллерийский поручик.
Договорить он не успел. Из рощицы на берег стали выходить Косогорские. Надевая на ходу рукавицы, они стремительно приближались.
— Укрепи Господь, — Яснополянские сгрудились и пошли навстречу противнику.
— А, ну, наддай, православные — по–мальчишески озорно и совершенно неожиданно для себя закричал Толстой и первым врезался в гущу врагов. Вихрь сражения захватил его. Коротко размахнувшись, граф ударил в зубы рыжебородого мужика в лохматой шапке. Тот, нелепо замахал руками, попятился и повалился на землю.
— Эх, голуба, — захохотал Лев Николаевич и тут… словно бомба взорвалась в его голове. Солнце вспыхнуло и немедленно погасло.
Сколько он пролежал в беспамятстве, неизвестно, но когда очнулся, сражение было закончено. Рядом на траве сидел незнакомый молодец, неспешно перематывающий онучи.
— Жив, дедушка? — весело подморгнул он подбитым глазом.
— Merci, — простонал граф, но тут же исправился. — А то!
И блаженно зажмурился.
«Если жизнь не представляется тебе огромной радостью, то это только потому, что ум твой ложно направлен», — напишет он вечером в своём дневнике.
НАШЕГО ПОЛКУ ПРИБЫЛО
Мстислав, один из двенадцати сыновей великого Владимира Крестителя, правил в Тмутаракани. Всем хорош был молодой князь. Удал, умён и силой не обделён. Да и земли, если задуматься, ему достались завидные. Зимой тепло, летом с моря прохладный ветерок веет, солнце, фрукты, вино, девушки. Рай, а не княжество. Но, манил юного Мстислава престол града Киева, где правил его брат Ярослав.
— Воссесть бы мне в Матери Городов Русских, — мечтал князь.
— Да, зачем она тебе? — недоумевали воеводы. — Людей у нас немного, не совладать с дружиной ярославовой.
Но, того было не удержать. Свёл дружбу Мстислав с соседями — ясами и касогами. Уговорил дать ему воинов. Посадил на коней свою дружину и отправился на север, добывать «золотого стола киевского».
— Что, воеводы, — указывает князь на войско, — прибыло нашего полку?
— Прибыло, — вздыхают те, вспоминая покинутые пляжи, фрукты, вино и девушек…
На реке Листвене их уже ждали киевские ратники, и Мстислав немедленно бросил в бой отряды ясов и касогов. Визжа и размахивая кривыми саблями, погнали они коней на ярославовы полки, да там головы и сложили. Огляделся Мстислав, один он остался со своей дружиной.
— Ждите меня здесь, — приказал воеводам. Пришпорил жеребца и поскакал прямиком в лагерь к Ярославу.
— Пошто явился? — нахмурился брат.
— Поблагодарить тебя хочу.
— Это за что же?
— Видишь ли, не стало мне житья от этих ясов и касогов. Хитрые, жадные, лица какие–то неприятные, говорят не по–нашему. Вот они у меня где, — Мстислав провёл ладонью по горлу. — Ну, и привёл их к тебе на погибель. Самому–то было не управиться.
— Что ж не предупредил? — вконец растерялся Ярослав.
— Моя вина, — вроде как даже покраснел братец. — Уж, не обессудь. Сглупил.
— И, что же дальше?
— Как что? — рассмеялся Мстислав. — Назад поеду, в Тмутаракань. Хорошо у нас там, солнце, фрукты, вино, девушки.
Обнялись братья, поклялись в вечной дружбе и расстались.
Вернулся Мстислав к дружине.
— Поворачиваем домой, — говорит. — Я всё уладил. Ярослав на нас зла не держит…
Так и закончился этот странный поход.
Киевский князь так до конца жизни и не понял, чего от него хотел брат.
Мстислав успокоил себя, мол, что Бог не делает — всё к лучшему.
Воеводы подивились, но решили в княжеские дела не лезть.
А, уцелевшие ясы и косоги сложили песни о великом походе на север.
НА ШИРОКУЮ НОГУ (ЖИТЬ)
В небольшой деревушке, что стояла на самом краю болот, жил крестьянин Гюнтер со своей женой. День–деньской они добывали торф, сушили и продавали в соседнем городе. Понятное дело, что большого дохода с такого промысла не поимеешь. Богачи дома углём топят, те, что победнее — дровами. Торфом от холодов только такие же горемыки спасаются. Поэтому и жили в деревне одни бедняки. Да, и что за существование на болоте! Весной комары, нос во двор не высунуть. Летом, знай, поворачивайся, торф таскай. Осенью, как зарядят дожди, из дома не ногой, того и гляди, в трясину провалишься. Зимой же, скучай, да подсчитывай жалкие гроши. Одна радость у крестьянина — дети. Родится сын, будет помощником. Родится дочь, если повезёт, сможет в городе удачно замуж выйти. Одно горе, дети у всех рождались бледные, да болезненные. Видно, все жизненные силы болото у них ещё в утробе матери высасывало.
— Пусть лучше будет сын, — думал Гюнтер, сидя на крыльце своего дома, прислушиваясь к крикам рожающей жены. — А, лучше двое. Втроём–то мы, ух, сколько торфа натаскаем–насушим. И, заживём…
— Дочь у тебя, — повитуха присела рядом с ним, закурила трубочку.
— Красивая? — с надеждой спросил Гюнтер.
— Бог всех детей любит, — непонятно ответила та и замолчала, глядя себе под ноги…
Девочка родилась самая обыкновенная. «Торфяночка», как их называли в городе. Худенькая, с редкими белёсыми волосиками и огромными бесцветными глазами. Вот только ступни ног скорее напоминали огромные утиные лапы, чем детские ножки.
— Матерь Божья, — охнул Гюнтер и заплакал.
Ребёнка назвали Эльзой. Глядя, как она весело шлёпает по полу хижины, Гюнтер несколько раз запивал. Жена, во всём винящая себя, замкнулась и перестала выходить из дому. Соседи сторонились их и, встречая Эльзу, испуганно крестились. Девочка же, предпочитала болота, общению со сверстниками. Утром, выпив стакан молока, она целовала родителей, спускалась к зарослям осоки, и, шлёпая лапами, исчезала в рассветном тумане. Возвращалась поздно вечером, мокрая и счастливая.
Осенью, когда Эльзе исполнилось восемь лет, она принесла домой бекаса.
— Неплохо, — Гюнтер впервые оживился и взвесил на ладони птицу. — В городе стоит пару монет. Сможешь изловить ещё?
Девочка, нечасто слышавшая голос отца, схватила корзину и умчалась на болото. А, вечером, разложив на полу груду чернышей, лысух, вальдшнепов и бакланов, Гюнтер понял, что с бедностью покончено. Утром, погрузив на тачку корзину с дичью, он зашагал на рынок.
Через три года, сидя в кресле у крыльца своего нового дома, он с надеждой вслушивался в крики рожающей жены.
— Господи, дай мне ещё одну дочурку, — шептал Гюнтер. — А, лучше двух…
НА ЯТЬ
Знаете самый простой способ проверить друга вашего сына (дочери) на предмет «хороших манер»? Напоите его до одури чаем, а когда испытуемый отправится в туалет, затаитесь у двери. Если, сделав своё дело, молодой человек моет руки, значит, он из хорошей семьи. Пусть и дальше водит знакомство с Вашим отпрыском.
В девятнадцатом веке, чадолюбивые мамаши испытывали новых знакомцев своих детей несколько иначе. Называлось это «ловлей на ять». Дело в том, что помимо основных пятнадцати правил использования этой 32‑й буквы, существовала ещё добрая сотня слов, которые интеллигентный человек должен был выучить наизусть. (Как любил говаривать философ и филолог Николай Иванович Греч: «ЯТЬ — знак отличия грамотных от неграмотных».)
Итак, дама принималась деланно шумно искать очки, охать, сетовать на ослабшее зрение, а затем, просила гостя помочь ей написать список продуктов для кухарки. А в нём помимо обычных «гусей–судаков» обязательно присутствовали «хлеб», «редька» и «хрен». Поставил в них «Ять», значит, «наш» мальчик. Не поставил, ступай прочь…
НЕВЗИРАЯ НА ЛИЦА
Есть у меня раздражающая особенность, не запоминать человека в лицо. Со временем, конечно, его физиономия отпечатается в памяти и я, что называется, узнаю его «из тысяч лиц». Но, вот первые две–три встречи, увы. Именно поэтому друзья никогда не обращаются ко мне с вопросом, — «А, вон, посмотри, не узнаёшь?». Не узнаю…