Страница 66 из 87
— Тем более обидно, что он старался напрасно. Его действия противоречат современным теориям о работе мускулатуры.
— Может, эти теории не столь правильны, — возразила я.
— Скажите, кто научил Дэниэла такой методике тренировки?
— Он заказал по почте дне книги. «Культуру тела» Мак-Фаддена и «Как не стать слабаком» Чарльза Этласа.
— А кто эта женщина? Откуда она?
— Это знакомая миссис Торгерсен, воспитательницы его сына. Когда-то они вместе работали в больнице. У себя на родине она крупный специалист по ортопедическому массажу.
Доктор Пинкус покачал головой.
— И все-таки это невероятно. Несмотря на расхождения вашего курса с нашими теориями, я не буду возражать. Если так пойдет и дальше, через месяц он сможет ходить.
— Дэниэл тоже сказал, что тридцатого сентября он уйдет отсюда.
Доктор кивнул.
— Я буду навещать его каждую неделю, иначе с таким рвением он может снова оказаться в кровати.
10 сентября 1937.
Дэниэл распрощался с костылями. Сегодня он ходил, опираясь только на две палки, а один раз даже без них, но упал. Улле пришлось поднимать его, как ребенка. Она говорит, что ему не надо делать резких движений, а Дэниэл упрямо начинает все сначала. На этот раз Улла не дает ему упасть. Подхватив его на лету, она берет его под руку и усаживает в кресло. Не знаю, кто из нас больше удивлен — Дэниэл или я. Впрочем, удивляться нечему. Улла сильная женщина, с мощной фигурой, для нее это не составляет труда.
Улла встает перед Дэниэлом на колени.
— Расстегни штаны, — говорит она.
Дэниэл смотрит на меня.
— Лучше делай, что она велит, иначе она убьет тебя, — говорю я.
Дэниэл расстегивает пояс и брюки. Улла ловким движением спускает их и начинает массировать его ноги.
— Надо восстановить кровообращение, — говорит она.
Я смотрю на них и улыбаюсь. Пора заняться обедом.
Мы с Уллой готовим по очереди, и сегодня мой день.
27 сентября 1937.
Я догадывалась, что Дэниэл изменяет мне с Уллой, но не хотела в это верить, я гнала от себя эту мысль, даже увидев, как поднялся его член, когда Улла массировала ему ноги. Но сегодня я застала их. После визита к нам я повезла доктора Пинкуса на станцию.
— Мы можем понять все, что угодно, кроме одного, — сказал доктор по пути в Фитчвилль, — откуда у человека такая сила воли. Обе ноги были сломаны, а нервы, мышцы и сухожилия изуродованы так, что, казалось, им никогда не срастись. Согласно нашим теориям, Дэниэл должен остаться инвалидом, но теперь я не верю ни в теории, ни даже в то, в чем был уверен с самого детства. Шалтая-болтая можно собрать. Надо только, чтобы он сам этого захотел.
Доехав до станции, мы распрощались. Доктор сел на поезд, а я повернула обратно. За четверть мили до дома машина увязла в грязи, и оставшуюся часть пути мне пришлось пройти пешком. Когда я добралась до дома и заглянула в дверь, я увидела их в постели.
— Прекрасно, — говорила Улла, ласково, как ребенка, поддерживая Дэниэла. — Когда мы закончим, у тебя будет больше сил.
Я попыталась незаметно закрыть дверь, но в этот момент Дэниэл поднял голову и увидел меня. Я вышла на крыльцо. Минут через десять появился Дэниэл. Он сел рядом и долго молчал.
— Ты, наверное, спрашиваешь себя, чем мы сейчас занимались? — спросил он наконец.
— Я и так знаю. Любовью.
— Правильно, — Дэниэл усмехнулся. — А ты знаешь, зачем я этим занимаюсь?
— А зачем этим вообще занимаются? Любовь есть любовь.
— Это не только любовь, это часть курса лечения.
— Лечения чего? — насмешливо спросила я. — У тебя, по-моему, были сломаны только ноги, а тот аппарат, который ты сейчас пытался лечить, цел и невредим.
— Таким образом я снимаю напряжение.
— Понимаю.
— Это в самом деле понижает давление в ногах.
— То есть, любовь здесь ни при чем? — Я засмеялась.
— Ты меня знаешь. Я иногда могу позволить себе маленькие шалости.
— Ты называешь это шалостями, — возразила я. — То, что я видела, не мало даже для тебя.
— Хорошо. — Дэниэл посерьезнел. — Если хочешь, я сегодня же откажусь от нее.
— Не надо. Внесем только одно изменение.
— Какое?
— Если ты хочешь лечиться, пожалуйста, лечись, но со мной. Не беспокойся, трудно тебе не будет. Если хочешь, можем начать курс прямо сейчас.
10 октября 1937.
Дэниэл ходит. Когда он устает, он берет палку. Сегодня я отвезла доктора Пинкуса и Уллу на поезд. Улла произвела на доктора такое впечатление, что он предложил ей поработать у него в клинике. По-моему, Улла такая кудесница, что у нее будет множество пациентов.
Когда я вернулась, Дэниэл сидел на крыльце с виски и сигарой. На столике перед ним стояли еще одна, неоткрытая, бутылка и коробка сигар. Заметив меня, он налил мне стакан.
— За нашу победу, — сказал он.
— Твою, — я чокнулася с ним. — Что ты собираешься делать теперь?
— Сначала поеду в Калифорнию повидать сына, потом попробую найти работу.
— Снова у Мюррея?
— Пошел он… В глазах Дэниэла, как когда-то, сверкали искорки гнева.
— Тогда к Льюису?
— Пока он с Мюрреем, нет.
— Может, поговоришь с дядей?
— Ты сама знаешь, что я не буду этого делать. Ничего, как-нибудь выкрутимся. Может, я создам новый профсоюз.
— Новый профсоюз? В какой отрасли? По-моему, профсоюзы есть уже на каждом предприятии.
— Пока не на каждом. Их нет в самих профсоюзах.
— По-моему, какая-то нелепица. Профсоюз в профсоюзе. Это как государство в государстве.
— Кто знает? — Дэниэл засмеялся. — Может, это тоже необходимо. Когда я смотрю на дела лидеров профсоюза, я начинаю задумываться, в чьих вообще интересах они действуют. Впрочем, я не тороплюсь. Времени у меня много, я не собираюсь очертя голову бросаться в новый водоворот. Мне надо еще очень многому научиться.
— А как же я? Что буду делать я, пока ты будешь учиться?
— Поработай у дяди.
— Я ушла от него и теперь уже не могу вернуться.
— Но ты, по-моему, пока ни в чем не нуждаешься. Деньги у тебя есть.
— Речь идет не о деньгах и не о работе. — Тон Дэниэла начал раздражать меня. — Я говорю о нас с тобой.
Дэниэл ничего не ответил.
— Ты знаешь, я беременна. Уже два месяца.
Дэниэл с такой силой сдавил стакан, что стекло треснуло, и на крыльцо пролилось виски, смешанное с кровью.
— Нет уж! — закричал он. — Не получится. Вы, женщины, считаете, что стоит вам сказать «Я беременна», и мужчины начнут бегать перед вами на задних лапках. Тэсс сломала мне этим всю жизнь, и я не допущу, чтобы подобное повторилось. — Он встал. — В общем, так: или делай аборт, или уходи. Это твой ребенок, а не мой.
Дверь с треском захлопнулась, а еще через несколько мгновений из дома донесся шум. По-видимому, Дэниэл упал. Когда я вошла, он лежал на полу гостиной. Подняв голову, он со злостью посмотрел на меня.
— Пошел к черту! — сказала я и закрыла за собой дверь. Дэниэл так и остался лежать на полу. Пожалуй, впервые никто не помог ему встать.
15 октября 1937.
Сегодня мне сделали аборт. Врачи молчат, видимо, я так никогда и не узнаю, кто у меня должен был быть — мальчик или девочка. В Чикаго по-прежнему идет дождь. Дэниэл не звонит, я все время плачу, не в силах остановиться. Сейчас мне сделают укол, чтобы я смогла уснуть.
Следующий дневник мать Кристины начала через год, но в его редких беспорядочных строчках не было больше ни одного упоминания об отце.
— Интересно, встретились ли они снова? — Кристина задумчиво посмотрела на стакан с вином.
— Не думаю. — Я сложил дневники в сумку. — А когда поженились твои родители?
— Сразу после войны, в сорок пятом. Отец был полковником, служил в штабе Эйзенхауэра в Лондоне, а мама работала в Управлении снабжения. Как-то раз он зашел к ним в офис, и они познакомились. После окончания войны они вернулись в Штаты и поженились… А твои?